Мой щуп в очередной раз ткнулся во что-то. Уже более-менее привычными движениями работаю скобой. Появилась стальная гнутая проволока. Догадываюсь, что ручка. Возможно, от ящика для переноски мин. Пытаюсь потянуть на себя, не поддаётся. Обкапываю и вижу немецкую противотанковую мину.
Стоявший рядом Саша Адамчук остановил моё усердие. Он подошёл к находке, осторожно снял с неё дёрн и установил в вертикальное положение. Закуковала кукушка.
Отгоняю от себя желание поддаться на провокацию рябой птицы и задать классический вопрос:
– Кукушка, кукушка, а сколько мне лет жить?
И тут же другая мысль:
– А зачем тебе это знать?
И правда, зачем? Позже заметил, что, когда опускался на колени и начинал рыть землю, кукушка тут как тут:
– Ку-ку, ку-ку…
Прислушиваюсь к другим певчим птахам, они красиво поют и не пророчат ни долгие, ни короткие лета. Двигаемся с Владимиром Валерьевичем по лесу, иногда перекликаясь, чтобы не терять друг друга из виду. Подходим к двоим нашим поисковикам. Они копаются у небольшой воронки, наполненной водой. Вижу на земле часть черепа…
– Нашли? – спрашиваю.
– Похоже, зацеп, – ответил командир отряда «Виледь» Юрий Шевелёв.
«Зацеп» на жаргоне поисковиков означает находку признаков (кости, личные вещи) останков бойца. Мы с Ноговицыным присоединились к поиску. Через некоторое время у кромки воронки был обнаружен ботинок большого размера. Расположились вокруг заполненной водой воронки – эпицентра далёкого взрыва. Я срезал кочку и увидел предмет, похожий на остаток прошлогоднего стебля подсолнуха. Взял в руки находку и с вопросом: «Что это?» – протянул Александру.
– Кость верхней части ноги, – сказал мне поисковик и предложил положить её, как она лежала, чтобы определить направление падения солдата.
Ребята стали находить другие останки. Я ковырнул скобой дёрн и увидел кость от второй ноги. У воронки собрался почти весь отряд. Посоветовавшись, они предположили, что, вероятнее всего, останки туловища найденного бойца лежат в воронке. Старой каской быстро отчерпали воду и копнули вглубь. Стали доставать личные вещи: бритву опасную, нож складной, два кошелька с истлевшими бумагами. Вытащили развалившийся подсумок с патронами от винтовки «Мосина» и с десяток обойм. На белом песке виднелось ржавое пятно, откуда были извлечены личные вещи. Туда и запустил руку один из поисковиков.
– Нашёл! – воскликнул он и выскочил из воронки. В руках у него был медальон. Ребята окружили его, и он осторожно стал откручивать колпачок. Внутри эбонитового шестигранника, наполненного водой, торчал кончик бумаги.
Содержимое доставать не стали, а колпачок завернули и положили медальон в пакет. По возвращении в лагерь находку передали в штаб на экспертизу. Для меня это была первая раскопка, и я находился под впечатлением от увиденного.
Каждое утро, позавтракав кашей или бутербродами, мы выходили на поиск. С собой брали сухой паёк и в лесу обедали. Воду набирали в ближайшей, наполненной водой глубокой воронке и кипятили на костре.
Возвращались часам к шести вечера. Целый день на ногах, на коленях, но усталости не чувствовалось. Я, как новичок, подбирал всё подряд: осколки, хвостовики мин, пустые мины. Кто-то из ребят спросил меня, что я хочу больше найти: интересную вещь для сувенира или солдата? Конечно, я искал бойца и верил, что найду. Мне хотелось отдать дань памяти всем воевавшим и погибшим, но в первую очередь – своим родственникам и землякам.
29 апреля Владимир Валерьевич нашёл останки бойца. Он позвал меня, и мы вдвоём собирали косточки, тщательно перетирая каждую горсть земли, с надеждой найти медальон или какие-то другие вещи, указывающие на личность, но, кроме маленького гаечного ключа и отвёртки, а также пуговиц от шинели и гимнастёрки, ничего не нашлось.
На следующий день мы с Ноговицыным установили на месте находки бойца деревянный крест. Эту традицию в отряде ввёл Сергей Шаньгин из Коряжмы, а мы её поддержали. Не знаю, какой веры был боец и верил ли он в Бога. Воевал он под красной звездой, и она могла бы отметить его место упокоения, но мы ставим крест. Очередным утром мы опять пошли в лес. Моя цель – не только участие в «Вахте Памяти», но и найти солдата. Мы разошлись по массиву. На кромке леса и ЛЭП я стал прорабатывать щупом место у берёзы, которая росла рядом с воронкой.
Послышался тихий скрежет металла. Привычно опустился на колени и стал работать скобой. В руке оказалось несколько нестреляных патронов от ППШ, ещё, ещё… Дальше стали попадать стреляные от винтовки «Мосина». Прикинул, на какое расстояние вылетает гильза после выстрела. Метра два… Сдвинулся немного влево и снова стал работать скобой. Снял кочку и увидел кость. Взял её в руки, очистил от земли. Копнул ещё, снова кость – позвонок, ещё – тазовая кость. Я понял, что зацепил останки солдата.
Позвал Владимира Валерьевича, показал ему находку, и мы вдвоём продолжили поиск. Мы перетирали каждую горсть земли, чтобы, не дай бог, не пропустить хоть маленькую косточку, и желали увидеть медальон. По сантиметру, дециметру мы снимали дёрн. Владимир нашёл штык от винтовки и сапёрную лопатку. Добрались до воронки, там должен быть пояс с подсумком. Попалась застёжка от ремешка, нож-складеньчик, пуговицы. Очень много шрапнели – обросшие ржавчиной шарики. Рядом с бойцом, вероятно, взорвался шрапнельный снаряд…
Ноговицын обнаружил часть черепа, стали собирать его – по косточке, по зубику. Зубы «несъеденные», значит, солдатик молодой. Я выдернул ствол сгнившей берёзки вместе с кочкой и увидел на земле верхнюю часть черепа. Поднял кость, а там – змеёныш. «Как ныне сбирается вещий Олег…» – промелькнуло в голове, вспомнилась былина. Взял змеёныша и бросил в воронку с водой. Мы собрали найденные мощи бойца в пакет и присели отдохнуть…
Я был очень доволен, что нашёл, поднял бойца. «Кто он? Откуда? – эти мысли не выходили у меня из головы. – Может, наш земляк, из деревни со знакомым названием? Возможно, есть родственники». Я ещё раз внимательно осмотрел место в надежде увидеть медальон. С Владимиром Ноговицыным установили крест над «моим» солдатом и посадили ёлочку. Кресты сгниют и упадут, а дерево будет расти долго. Выкопал две ёлочки и сосенку. Решил увезти домой, чтобы посадить на своём участке…
Память…
Калека
Каждый день прохожу в Вычегодском по старой дороге на Шанхай, индивидуальную часть посёлка. Узкая, около двух метров, она пролегла между железной дорогой и кромкой глубокого оврага, на дне которого торопливо бежит ручей Берёзовый. Насобирав рыжеватой воды из Едомских болот, он спешит донести её в усыхающее русло Старой Вычегды. Раньше овраг был более глубокий, ручей протекал немного другим руслом.
Мы с мальчишками ходили сюда, в обильный ольшаник, за опятами. Зимой катались на лыжах с угоров и прыгали с трамплина через замёрзший ручей.
Весной сооружали запруды на пути вновь рождённых звенящих и журчащих музыкантов весны… Вот и в этот холодный день поздней осени я беззаботно шагал домой. Навстречу с большой скоростью нёсся пассажирский поезд «Воркута – Москва».
Вдруг мой взор привлекла грязная короткая сучковатая палка, торчащая из щебня у торца шпалы. Она под мощным потоком воздуха от стремительно проходящего поезда дрожала, словно от испуга, но не гнулась. Да и не могла она сгибаться… Коротенький ствол без верхушки, несколько чёрных от мазута веточек с иголками…
Я догадался, что это деревце. Почему-то вспомнился беспризорник Мамочка из фильма «Республика „Шкид“»…
Поезд прошёл. Я подошёл к отростку, осмотрел, потрогал, как бы убеждаясь, живо ли это грязное чудо. Надо же родиться в метре от рельсы?! Сильно изуродовано, не сразу и поймёшь, сосенка это или ёлочка. В душе пожалел несчастное деревце и пошёл домой. Но мысли о дереве-калеке не выходили из головы.
Судьбы людские, судьбы деревьев и всего живого… Есть ли какая-то связь? Живут люди – сильные, здоровые, не знающие ни нужды, ни горя. Есть и другие, кого постигли тяжести болезней, нужды, физического надлома.
И деревья так. Кому-то жить и расти в Летнем саду, красивом парке, роще, сосновом бору… А вот этому даже не в чистом поле выпало родиться, где оно могло бы вырасти, пусть в одиночестве, но мощным кряжистым деревом, украшением и природным указателем, радующим взор путника. А здесь – какая судьба? Скорая гибель от снегоуборочной машины, мазута или химической обработки.
Когда на следующий день возвращался домой, то подошёл к деревцу, поздоровался с ним. Решил перенести его на свой домашний участок, попробовав спасти от неминуемой гибели. Однако в предзимье моя попытка откопать его из щебня не увенчалась успехом…
Отныне, проходя по старой дороге, всегда здоровался со своим новым знакомым, желал ему здоровья и просил подождать до весенних деньков. Пришла зима, начались снегопады. Калека скрылся под снегом. Зимой этот участок дороги превращается в непроходимый сплошной сугроб, а потому мой маршрут на работу и с работы сменился.
Я ждал весну… И вот она, моя желанная и долгожданная, пришла. Люблю весну! Никогда не устаю её ждать, чтобы вновь и вновь увидеть просыпающуюся природу, первые проталины вокруг деревьев, бегущие ручейки, наполняющие канавы, реки и озёра талой водицей. Любуюсь мать-и-мачехой. Эти первые северные вестники весны своими ярко-жёлтыми цветами, как тысячи маленьких солнышек, греют сердца и души северян.
Это время года навевает на меня теплоту и необъяснимые чувства душевной благодати и удовлетворённости. Даже прохладный весенний дождь звучит мелодией, пусть и грустной, но желанной и родной. А может, это просто потому, что весне, как любимой женщине, прощается всё.
С жадностью вдыхал свежий аромат пробуждения северной природы. Жаль, обнять не могу… Необъятная! Мне не терпелось навестить своего знакомого и скорей перенести деревце на свой благоустроенный участок, где растёт много его собратьев, привезённых мною из разных мест.
Снег на «железке» сходит быстро, и грязная железнодорожная насыпь под весенним солнышком теряет свою промёрзлую прочность, приобретённую за зиму.