тихо песню пела…
Лёнька запнулся и замолчал.
«Забыл!» – пронеслось в его голове. Он перевёл взгляд на учительницу.
– Что, Лёнюшка, забыл стихотворение? – ласково спросила она.
Лёнька весь напрягся и с досадой в голосе выпалил:
– Эх, Анна Михайловна, кабы, бл…дь, утром не эти лапти, – он взглянул на свои размотавшиеся онучи, – рассказал бы на пятёрку! – И, резко махнув рукой, опустив голову, отправился к своей парте…
Бабушки-вилежанки
То, что вилежане – народ остроумный, довелось убедиться в поезде «Котлас – Ленинград». Уложив вещи по полкам и заняв своё боковое место в плацкартном вагоне, я стал смотреть в окно на вокзальный перрон, по которому спешили к поезду пассажиры и сновали провожающие.
В вагоне было шумно, суетливо и тесно. Мой слух привлёк знакомый с детства говор на северном диалекте, непривычный для современного уха. Я оторвал взгляд от окна, посмотрел в сторону, откуда слышалась местная говоря, и увидел двух бабушек. Одна – высокого роста, сухощавая, вторая – маленькая и полная. Было видно, что бабули нечастые пассажиры в поездах, и такое скопление людей для них непривычно. Идя вдоль вагона, ворочая туда-сюда большими чемоданами и котомками, перевязанными для надёжности бельевой верёвкой, они громко, с присказками, переговаривались.
Дойдя до нужного им купе, остановились и поздоровались:
– Здравствуйте, люди добрые, попутчики скорые.
И принялись распределять свою поклажу. Молодой человек с нижнего места был, похоже, не очень рад таким соседям. Когда бабка попросила положить один из узлов вниз под сиденье, он попытался что-то возразить. На что небольшого росточка бабуля с открытым широким улыбающимся лицом заявила:
– Кто друг другу помогает, тот врага одолевает, помни, милок.
Парень что-то неразборчиво буркнул в ответ. Потихоньку бабули разобрались с вещами, разложив их, повесили пальто и, накинув пуховые платки на плечи, присели. Изучив свои билеты более внимательно, выяснили, что одно место у них верхнее. Высокая разочарованно сказала:
– Оказывается, Веруня, неудобно не только штаны через голову одевать, но и скакать по полкам, что белка по ёлкам.
Немного помолчав, бабушка обратилась к молодому человеку, сидевшему у окна:
– Слушай, милок, пожалей старуху, уступи мне своё место! Не всё равно мне на восьмом-то десятке ползать вверх-вниз…
Парень, не желая общаться с напористыми бабками, сказал категорически:
– Нет! – и отвернулся.
Соседи стали уговаривать его уступить место, но молодой человек оставался непреклонен. Бабуля вздохнула:
– Ладно, паренёк, не надо мне твоё место. Только, знаешь, я, когда ночью ссеть захочу, спускаться не буду, прости, если что…
Громкий хохот прокатился по вагону. Парень вскочил с места, схватил свою сумку и бросился бежать в сторону купе проводников. Вскоре после отправления поезда подошёл проводник. Проверил у всех билеты, разложил по ячейкам в планшет и определил нижнее место за острой на язык бабулей.
– А где же милок, который утёк? – спросила она.
– Милок, что утёк, – проводник улыбнулся, – поедет в другом купе.
– Ну и слава богу! – сказала бабушка. – Спасибо тебе, мил человек, теперь дорога – хоть кубарем катись.
Потихоньку все познакомились. Выяснилось, что бабушки из Вилегодского района едут в Ленинград к дочерям. Попутчицы попались весёлые, знающие много прибауток и частушек, да ещё и проговаривали их певуче на северном диалекте Сольвычегодского уезда, что наполняло душу теплом и воспоминаниями из детства.
Улика
Послевоенные сороковые годы были трудными и голодными, особенно для села, которое не получало продовольственных карточек. Деревня, прошедшая в годы войны через изнурительный труд, тяжесть которого пронесли на своих плечах женщины и подростки, с трудом приходила в себя. Не хватало хлеба, а о мясе, яйцах, молочных продуктах приходилось только мечтать.
Крестьян обложили государственным налогом на продукты. Люди отдавали практически всё, что сами производили в своих небольших хозяйствах. Были ужесточены законы о добыче дичи в лесах, а за отстрел лося грозила уголовная ответственность, вплоть до лишения свободы.
На весь Вилегодский район, население которого насчитывало в то время около тридцати тысяч, не считая спецпоселенцев и вербованных, приходилось около десяти милиционеров во главе с капитаном милиции Казанцевым.
Располагалось районное отделение в селе Ильинско-Подомское, в старом двухэтажном здании, сильно покосившемся, которое было подпёрто со стороны реки Виледи несколькими сосновыми кряжами.
В один из сентябрьских дней в районный отдел поступил сигнал из деревни Кондаково (местечко Селяна), что в лесу найдены останки убитого лося.
Начальник отдела капитан Казанцев дал задание старшине милиции, участковому Мирону Степановичу, выехать на место, провести расследование и найти преступника.
Мирон, участник войны, статный, хорошо сложенный, в милицейском кителе, синих галифе, в высоких хромовых сапогах, всегда начищенных до зеркального блеска, и в фуражке с красным околышем, был уважаемым человеком на Виледи и единственным на весь район участковым.
До Селян около шестидесяти километров, техники никакой, но в распоряжении отделения были четыре справных лошади тёмной масти, упитанные, высокие, за которыми ухаживала Александра Константиновна Меньшакова.
Получив в конюшне жеребца и мешочек овса для него, Мирон лихо запрыгнул в седло и поскакал в Селяна. В деревню добрался ближе к вечеру, когда уже смеркалось.
Остановив лошадь около одного из домов, Мирон Степанович решил зайти, чтобы поинтересоваться, не слышал ли кто об убитом лосе, а может, кто и видел.
Поднявшись по крыльцу, зашёл в сени большого дома и сразу почувствовал аппетитный запах варившегося мяса. Проголодавшийся, уставший да и давно не евший свежего мяса, Мирон с особой остротой воспринимал запах готовившейся пищи.
Вдруг он увидел в углу сеней два обрубка от передних лосиных ног. Моментально сообразив, что попал туда, куда и надо, он быстро подобрал культи, сунул их в мешок. Немного помешкав, постучал в дверь и зашёл в избу.
За столом, дожидаясь ужина, сидело большое семейство во главе с хозяином. Он был очень удивлён визиту участкового, но, обменявшись приветствиями с гостем, пригласил его пройти к столу.
Мирон прошёл, присел на краешек скамейки и стал выписывать повестку хозяину дома с требованием завтра же явиться в районную милицию. Хозяева стали уговаривать его, чтобы он остался с ними поужинать, а заодно и разобраться что к чему.
Участковый пытался объяснить, что он на службе, да и домой пора ехать, но аромат мяса и голод сделали своё дело.
Он согласился остаться на ужин, а заодно и побеседовать с подозреваемым.
Старшина вышел во двор, дал лошади овса и, вернувшись обратно в дом, присел к столу. В ожидании, пока хозяйка хлопотала у печи, глава дома рассказал участковому, что при перевозе леса из делянки леспромхозовская лошадь сломала ногу. Её пришлось дорезать, а начальник леспромхоза распределил конину между своими работниками; перепало и хозяину дома. Вот и готовят – свежую конину и солёную телятину.
Тем временем хозяйка достала из печи большой чугун, наполненный кусками мяса, и поставила его на стол. Нарезала ароматный ярушник, а хозяин полез в залавок и достал оттуда бутылку с самогоном.
Мирон не предполагал такого развития событий и снова стал отказываться от угощения, но в конце концов поддался на уговоры отужинать и остаться ночевать, тем более, что на улице уже стемнело. Махнув рукой, сказал: «Давай, наливай!»
Свежее уваренное мясо, вкусный наваристый бульон, ярушник – всё это под крепкий самогон и беседу о крестьянской доле сделали своё дело.
Мирон захмелел. Чувствуя, что его клонит в сон, он всё крепче прижимал к себе вещевой мешок с уликами.
Хозяева постелили ему постельницу, набитую свежей соломой, и помогли улечься, пытаясь взять мешок. Мирон, хотя и был изрядно выпивши, котомку не отдавал и положил её под голову вместо подушки. Так и уснул.
Проснувшись рано утром, он первым делом убедился, что мешок находится при нём.
Прощаясь с гостеприимными хозяевами, напомнил, чтобы глава дома явился в район, после чего вскочил на лошадь и галопом помчался в Ильинск, где сразу же отправился в отделение милиции.
С чувством выполненного долга, довольный собой, он зашёл в кабинет начальника и со словами: «Злоумышленник найден! Сегодня будет в отделении. Вот, привёз вещественные доказательства», Мирон Степанович подошёл к столу и вытряхнул из мешка содержимое.
Наступило неловкое молчание.
И вдруг послышался язвительный голос начальника милиции Казанцева: «Сорок лет на свете живу, войну прошёл, но первый раз в жизни вижу, чтобы лось был подкован…»
На столе лежали две передние конские ноги. Мирон растерянно и невнятно стал объяснять присутствующим, что были ноги лося, а откуда взялись конские, не знает.
Он схватил в охапку «улики» со стола и, на ходу сунув их в мешок, выбежал на улицу, вскочил на лошадь и поскакал обратно в Селяна.
Приехав в деревню, сразу ринулся в дом, где так славно провёл прошлый вечер. У крыльца его встретил хозяин дома. Мирон пытался что-то ему доказывать и объяснять, тряся перед ним конскими ногами.
Хозяин с невозмутимым видом забрал у него конские ноги и пошёл в дом.
Участковый что-то ещё пытался кричать вслед уходившему, но его голос улетел в никуда…
От злости и бессилия он крепко выругался, забрался на лошадь и медленно поехал домой…
Ефрейтор Кузьма Кашин
Очередная атака по взятию небольшого польского селения захлебнулась под ураганным огнём немцев. Неудача и потеря солдат накаляли обстановку во взводе комсомольца ефрейтора Кузьмы Кашина.
К слову сказать, такого яростного сопротивления со стороны противника он не помнил. К тому же выяснилось, что командиров в живых не осталось.