Где-то рядом, чуть ли не в соседнем саду, в руках хмельных солдат противовоздушной обороны захлопало орудие, в самом прямом смысле ее тряхнув, и почти в то же мгновение на тротуаре в конце улицы, где расположился отель, оглушительным заревом полыхнул исполинский фейерверк. Эти школьные упражнения наполнили душу Сильвии раздражением и досадой. В дверном проеме вырос высокий генерал с багровым лицом и седыми усами, из породы самых что ни на есть отвратительных, сказал потушить все огни, оставив только два, а потом предложил послушаться его совета и перейти в другое место. В отеле имелся неплохой подвал. Он пошел по залу, гася повсюду свет, мимо него к двери потянулись собравшиеся – парами и небольшими группками… Титженс оторвал взгляд от очередного письма миссис Уонноп, но увидел, что Сильвия даже не попыталась подняться, и тоже остался сидеть в кресле…
– Не вставайте, Титженс… Сидите, лейтенант… Миссис Титженс, надо полагать… Впрочем, я, вполне естественно, и так доподлинно знаю, что вы миссис Титженс… Этот еженедельник… запамятовал его название… публиковал ваш портрет…
Он сел на подлокотник большого кожаного кресла и рассказал, сколько проблем она создала ему, приехав в этот город… Едва он прилег отдохнуть после плотного обеда, как его разбудил молодой штабной офицер, до смерти напуганный тем, что она приехала в распоряжение части без каких-либо документов. С тех пор у него так и не наладилось пищеварение… Сильвия по этому поводу выразила свои глубочайшие сожаления. Ему не следует пить за обедом горячую воду и спиртное. Ей понадобилось обсудить с Титженсом чрезвычайной важности дело, и она понятия не имела, что для взрослых вообще требуются какие-то бумаги. Генерал пустился рассуждать о линиях коммуникаций, о том, насколько значима его служба и сколько вражеских агентов было арестовано в этом городе благодаря его проницательности…
Сильвия просто диву давалась искусности отца Консетта. Взглянув на часы, она увидела, что теперь, когда прошло десять минут, в этом тускло освещенном помещении вообще никого не осталось…
В качестве знамения, чтобы его точно нельзя было спутать ни с чем другим, святой отец без остатка очистил помещение. Словно потехи ради!
Сильвия встала, желая окончательно во всем убедиться. В дальнем конце зала, в полумраке, порождаемом светом еще одной настольной лампы, которую не погасил генерал, смутно маячило два силуэта. Она направилась к ним, генерал зашагал рядом, осыпая ее любезностями. Он сказал, что теперь ей здесь больше нечего бояться. К своей уловке он прибег с тем, чтобы избавиться от этих чертовых молодых офицеров, которые, стоит погасить свет, тут же бросаются целоваться с возлюбленными. На это Сильвия ответила, что желает лишь посмотреть расписание, вывешенное в дальнем конце зала…
Крохотная надежда на то, что один из них окажется презентабельным мужчиной, тотчас умерла… Первый из двух был молодой, мрачного вида младший офицер с едва пробивающимися над губой усами и чуть ли не слезами на глазах, второй пожилой, лысый, преисполненный праведного негодования господин в вечернем костюме, по всей видимости, сшитом деревенским портным. Он что-то воодушевленно говорил, в подтверждение своих слов энергично хлопая руками. Первого генерал назвал юнцом из своего штаба, которому отец устроил разнос за то, что сынок тратил слишком много денег. Эти молодые черти вечно путались с девицами, старые, впрочем, тоже. И остановить это не представлялось возможным. В итоге часть превратилась в рассадник… Доводить свою мысль до конца он не стал. Она бы просто не поверила, сколько все это доставляло ему неприятностей… Сам этот отель… Скандалы…
Затем он попросил простить его, если он приляжет немного вздремнуть в одном из мягких кресел, расположенном слишком далеко для того, чтобы вмешиваться в их с Титженсом деловой разговор. Ведь ему полночи придется провести на ногах. Сильвии он показался персонажем чертовски презренным – слишком презренным для того, чтобы через него мог действовать отец Консетт, выметая из зала всех в нем присутствовавших… Но знак он ей подал. Ей следовало подумать над создавшимся положением. Может, это означало необходимость вступить в войну, заручившись небесной поддержкой!.. Или все же нет?.. Сильвия сжала в кулаки руки…
– Должен сказать, Титженс, что нынче утром я получил ваш рапорт… – пробурчал генерал, проходя мимо Кристофера.
Капитан с трудом выбрался из кресла и вытянулся по стойке «смирно», вытянув по швам руки, больше похожие на бараньи ноги.
– Вы поступили очень смело, написав на присланном из моей канцелярии протоколе: «Вопрос решен». Мы никогда не выдвигаем обвинений без должного обоснования. Что касается капрала Берри, то из всего сержантского состава он особенно надежен. Мне стоило больших трудов их схватить, особенно после недавних волнений. Для этого, должен вам сказать, нужна смелость.
– Если бы вы, сэр, сочли уместным приказать чинам гарнизонной военной полиции не обзывать служащих колониальных войск «желторотыми птенцами», проблему можно было бы считать исчерпанной… Нам, офицерам, велели с особой осмотрительностью относиться к частям из британских доминионов. Всем известно, насколько они восприимчивы к подобного рода оскорблениям…
Генерал в мгновение ока превратился в бурлящий котел, из которого обрывками посыпались предложения: неслыханная наглость, следственная комиссия; да они и сами чертовы желторотые птенцы. А потом немного успокоился, вполне достаточно, чтобы сказать:
– Но ведь они, эти ваши люди, желторотые птенцы и есть, не так ли? Их же совсем недавно призвали в армию… И проблем у меня от них больше, чем… Хотя мне надо было предусмотреть, что вам захочется…
– Нет сэр, – возразил ему Титженс, – в моем подразделении одни только добровольцы, будь-то из Канады или из Британской Колумбии…
Генерал взорвался и закричал, что передал дело на рассмотрение в Ставку верховного главнокомандующего. Кэмпион теперь мог делать что угодно: с этого момента это было не в его власти. Изрыгая проклятия, генерал зашагал от них, остановился, повернулся, отвесил Сильвии, которая на него даже не смотрела, чопорный поклон, пожал плечами и в бешенстве ушел.
Сильвии было нелегко вернуться к своим мыслям в этой курительной комнате, потому что весь вечер оказался пронизан военными маневрами, которые производили на нее впечатление проделок школяров.
– Ей-богу, – сказал Титженсу Коули, к тому времени уже здорово нагрузившись спиртным, – если попадетесь на глаза старику Блейзсу, я вам не завидую.
– Ты хочешь сказать, – с неподдельным удивлением в голосе воскликнула Сильвия, – что такой вот старый, полоумный идиот может повлиять на твою судьбу?.. Ты же ведь не кто-нибудь, а Кристофер Титженс!
– Ты даже не представляешь, насколько все это трудно и хлопотно… – сказал он.
Сильвия ответила, что так оно, по-видимому, и было, потому как не успел он договорить, как рядом с ним уже вырос ординарец и подтолкнул ему под руку карандашом стопку мятых бумаг, которые Титженс быстро просмотрел, подписал одну за другой, в перерывах говоря:
– Времена нынче трудные… Мы как можно быстрее подтягиваем на передовую войска… И поскольку у нас без конца меняется личный состав… – Потом раздраженно фыркнул, обратился к Коули и добавил: – Этот жуткий малыш Питкинс получил должность инструктора по метанию ручных гранат. Поэтому пополнение он не поведет… Проклятье! И кому мне это теперь поручить?.. Кто, черт возьми, здесь еще остался?! Вы знаете всех низших…
Титженс осекся – его мог услышать ординарец. Умный мальчик. Практически последний умница, который у него еще остался.
Коули тяжело поднялся со стула и пообещал телефонировать в клуб-столовую, дабы выяснить, кто из младших чинов был на месте…
– Рапорты о религиозных настроениях среди пополнения составлял сержант-майор Морган? – спросил он мальчишку.
– Нет, сэр, я, – ответил тот. – Там все в порядке.
Затем робко извлек из кармана кителя бумагу и робко произнес:
– Если вы не против, сэр, подпишите вот это… Тогда я смогу воспользоваться дрезиной, которая завтра в шесть отправляется в Булонь…
– Нет, увольнительную я вам не дам, – ответил Титженс. – Мне без вас не обойтись. А зачем вам?
Мальчишка едва слышно сказал, что собрался жениться.
– Не стоит… – заявил Кристофер, все так же подписывая бумаги. – Подойдите к женатым парням и спросите, каково это.
Парень, пунцовый в мундире цвета хаки, потер подошвой одного сапога по подъему другого и сказал, что дело не терпит отлагательств, не при даме будь сказано. Все могло разрешиться со дня на день. А девушка она была действительно хорошая. Титженс подписал увольнительную и, не поднимая глаз, протянул парню. Тот тоже не отрывал взгляда от носков сапог. В этот момент их внимание привлек телефон, располагавшийся в дальнем конце зала. Коули не мог срочно отправиться в лагерь, потому как на имя уснувшего генерала поступило срочное сообщение о шпионаже в пользу немцев.
– Ради бога, не вешайте трубку! – заорал он. – Ради всего святого, не вешайте трубку… Я не генерал… Я не генерал…
Титженс велел ординарцу разбудить спавшего вояку. И если до этого тот с открытым ртом напоминал безмолвный духовой инструмент, то, когда его растормошили, разразился жуткими проклятиями. Генерал ревел, что знает, с кем говорит… С капитаном Бабблиджоксом… Или с капитаном Каддлистоксом… Да как его, черт возьми, зовут?! И кто его просил позвонить?.. Кто?.. Он сам?.. Срочное дело?.. А ему вообще известно, что в таких случаях положено подавать письменный рапорт?.. Проклятье!.. Какая там срочность?.. Он вообще знает, где находится?.. В Первой армии на канале Кассель… Ну что же… Ага, а шпион, значит, на противоположном берегу канала, в расположении части то ли Л., то ли С. Французские гражданские власти выразили по этому поводу свою чрезвычайную озабоченность… Кто бы сомневался, черт бы их побрал… Вместе с этим чертовым офицером. Французский мэр