Бывший сержант-майор, после разговора по телефону в промежутке между оглушительными разрывами подслушавший невинную реплику Сильвии о привычках членов правительства, от чего у него тотчас отвисла челюсть, дождался следующего промежутка и воскликнул:
– Совершенно верно, мадам! Совершенно верно!.. На свете нет таких высот, до которых не смог бы возвыситься наш капитан… Он ведь делает работу бригадного генерала, а жалованье получает капитана действующей армии… При этом отношение к нему иначе как скандальным не назовешь… Впрочем, к нам ко всем относятся поистине возмутительно, обманывая и обирая на каждом шагу… А посмотрите, как он начинает с нуля, когда готовит новое пополнение…
Им приказывали приводить пополнение в повышенную боевую готовность, затем отменяли приказ, приказывали снова и снова отменяли – и так до тех пор, пока ты не переставал понимать, как стоишь, еще на ногах или уже на голове… Вчера вечером они собрались выступать, но, когда действительно выступили и направились маршем на железнодорожную станцию, получили приказ возвращаться обратно – им сказали, что на передовой они понадобятся только через шесть недель… Теперь им велели завтра утром погрузиться в кузова автомобилей и отправиться к железнодорожной ветке на Ондекетер, потому как на здешней была совершена диверсия!.. Да-да, до рассвета, чтобы их в пути не заметили вражеские аэропланы… Ужас какой-то… От такого у любого разорвется сердце и задрожат стены полковой канцелярии. Гунны разве так поступают?
Он немного помолчал, обратился к Титженсу и в приливе здорового энтузиазма сказал:
– Послушайте, старина… э-э-э… Я хотел сказать, сэр… Найти офицера, который повел бы пополнение, не представляется возможным. Стоило им услышать, о каком пополнении идет речь, как они, все как один, задали стрекача. До пяти часов завтрашнего утра никто из них в лагерь не вернется. Только не после сообщения о том, что новобранцы должны выступить в четыре… Так что…
Хриплым от волнения голосом он сказал, что готов повести пополнение сам, дабы оказать капитану Титженсу услугу. Причем капитану было известно, что отправить новобранцев бывший сержант-майор сможет ничуть не хуже его самого… ну или почти. Что касается майора, которому было поручено этим заняться, то он жил в отеле, и Коули с ним повидался. Ни о каких четырех часах утра он и слышать не хотел, потому что в семь собирался выступать по направлению к Ондекетерской железнодорожной ветке. Поэтому выводить пополнение раньше пяти не было никакого смысла. К тому же в это время было еще темно: слишком темно, чтобы аэропланы гуннов могли засечь движущуюся цель. Поэтому он будет рад, если капитан к пяти утра вернется на базу, чтобы в последний раз все проверить и при необходимости подписать бумаги, которые может подписать только командующий подразделением офицер. В то же время он знал, что капитан минувшей ночью даже глаз не сомкнул, главным образом из-за недомогания сержант-майора, поэтому он, Коули, готов принести в жертву из положенного ему отпуска полтора дня, чтобы проводить пополнение. К тому же, уезжая на побывку домой, новоявленный офицер был не прочь еще раз бросить взгляд на края, где ему в последний раз довелось бывать в 1914 году, куда он приехал туристом, воспользовавшись конторой Кука…
– Вы помните Ноль-девять Моргана, когда мы стояли в Нуаркуре? – спросил его Титженс, лицо которого заливала бросавшаяся в глаза бледность.
– Нет… – ответил Коули. – А он что, тоже там был? Надо полагать, в вашем батальоне?.. Тот самый парень, которого вчера убили. Он умер у вас на руках из-за моего недосмотра. На его месте полагалось быть мне.
Оставаясь в душе сержантом, каждый из которых злорадно считал, что женам нравится слушать, как их мужья были на волосок от гибели, он повернулся к Сильвии и сказал:
– Он умер у ног капитана, который, должно быть, испытал при этом ужасное потрясение.
Жуткое, кровавое месиво… Он умер у капитана на руках… Будто ребенок. Какой же чудесный, какой заботливый у них капитан! Когда погибает кто-то из твоих, ты вполне можешь… О чинах в такие минуты как-то забываешь.
– Вы знаете, в каком случае король отдает честь рядовому, а тот его даже не замечает?.. Когда рядовой мертв…
И Сильвия, и Титженс молчали. Лампа с зеленым абажуром струила серебристый свет. Если по правде, то Кристофер закрыл глаза. Старый сержант радовался, что ему дали слово. Потом поднялся на ноги, собираясь отправиться в лагерь, и слегка пошатнулся…
– Нет, – сказал он, победоносно взмахнув сигарой, – я не помню Ноль-девять Моргана в Нуаркуре… Зато помню…
– Просто я подумал, что он, пожалуй, проявил себя мужчиной… – вставил слово Титженс, не открывая глаз.
– Нет, – настойчиво гнул свое старик, – его я не помню… Бог мой, зато помню, что случилось с вами!
Он все так же победоносно посмотрел на Сильвию.
– Нога капитана застряла в… Вы даже не поверите, где она застряла! Ни в жизнь!.. Дело нам предстояло довольно спокойное, на небе поблескивала луна… И никакой тебе артиллерии… Похоже на то, что мы самым замечательным образом застали гуннов врасплох, потому как им для чего-то захотелось сдать нам окопы первой линии обороны… Там почти никого не оказалось… Помню, я от этого занервничал… Да у меня сердце в пятки ушло!.. Нам там почти ничего даже делать не пришлось!.. А когда ничего не надо делать, жди от гуннов какой-нибудь мерзейшей пакости… Как водится, застучали пулеметы… Особенно один, справа от нас… И эта луна, заливавшая ранним утром окрестности своим сиянием. Чудная, мирная… Стелился легкий туман… Землю крепко приморозило… До такой степени, что вы даже не поверите… Вполне достаточно, чтобы снаряды представляли опасность.
– Я думала, там всегда жидкая грязь… – сказала Сильвия.
– Если тебе не нравится, он больше не будет рассказывать, – заметил Кристофер.
– Отчего же… – монотонно ответила она. – Я хочу послушать.
Коули выпрямился, желая добиться большего эффекта.
– Жидкая грязь! – сказал он. – Когда угодно, но только не тогда… Я бы даже сказал, никоим образом… Говорю вам, мэм, мы бежали, ступая по застывшим на морозе лицам убитых германских солдат… Жуткого количества немцев, убитых нами то ли за день до этого, то ли за два… Я даже не сомневаюсь, что свои окопы они сдали нам с такой легкостью именно поэтому… Так или иначе, но они бросили своих покойников, предоставив нам право их похоронить, чтобы у них самих отлегло от сердца!.. Но какого же страху на меня нагоняла мысль об их контратаке… Контратака всегда в десять раз хуже обороны. Они напирают со второй линии окопов, по-нашему с тыла, а потом еще дают сапогом по голове. Поэтому я очень обрадовался, когда подошло подкрепление, в том числе и трофейная команда, собиравшая все захваченное в бою… Им было смешно… Уилтширцы… Знаете, моя хозяюшка, она из деревни… Я хочу сказать, миссис Коули… Я увидел, что капитан как-то странно присел и сказал: «Еще одного из лучших подбили на лету…»
Коули, слывший в полку знатным рассказчиком, немного понизил голос:
– У него застряла нога… между двух рук, торчавших из мерзлой земли… Словно в молитве… Вот так!
С этими словами он воздел к небу руки, сжимая в пальцах сигару, свел вместе запястья и слегка скрючил внутрь пальцы.
– Они торчали вверх, озаренные лунным светом… Бедолага!
– Я думал, что видел в ту ночь Ноль-девять Моргана… А сам, конечно же, выглядел покойником… Напрягался всем телом, но никак не мог сделать вдох… А потом прямо на моих глазах какой-то рядовой взял винтовку, приставил своему приятелю к плечу и выстрелил… Это когда я уже лежал на земле…
– Ага, вы видели это собственными глазами… – сказал Коули. – Мне что-то такое говорили, но, конечно же, не уточняли, ни кто это был, ни где все произошло!
– Раненого парня звали Стиличо… – сказал Титженс с фальшивой небрежностью в голосе. – Странная фамилия… Он вероятно, был из Корнуолла… И служил во второй роте, которая как раз шла перед нами.
– И вы не отдали его под трибунал? – спросил Коули.
– Нет, – ответил Титженс.
Он не мог ничего утверждать с уверенностью. Хотя в действительности был совершенно уверен. В то же время его больше волновало одно личное дело. Он переживал из-за него, когда лежал на земле, и оно не позволяло ему до конца осознать увиденное. «К тому же офицеру надо поступать рассудительно», – едва слышно добавил он. В итоге в данном случае он решил сделать вид, что ничего не видел… Его голос стал едва различим, Сильвия поняла, что для него наступила кульминация каких-то нравственных страданий. Кристофер вдруг посмотрел на Коули и воскликнул:
– Допустим, я тогда подарил ему жизнь, чтобы его убили потом, два года спустя. Боже правый! Это было бы ужасно!
Коули прогнусавил Титженсу на ухо какую-то фразу, которую Сильвия не расслышала, какие-то теплые слова в утешение. Такая задушевность оказалась уже выше ее сил.
– Полагаю, один из них спутался с девушкой другого, – самым небрежным тоном произнесла она. – Ну или с женой!
– Храни вас Бог, конечно же нет! Они обо всем заранее договорились. Чтобы одного из них отправили домой, а другого – в госпиталь. В любом случае подальше от этого ада.
– Вы хотите сказать, что такое могли сделать только для того, чтобы оказаться в тылу?.. – спросила она.
– Храни вас Бог, мэм… Если учесть, что рядовые на передовой буквально как в аду… Ведь где, как не на фронте, начинается разница между рядовым и сержантским составом, с одной стороны, и офицерами – с другой… Мэм, послушайте старого солдата, который одну за другой прошел семь войн… на этой бывали времена, когда я мог бы завопить, опустив правую руку… – Он немного помолчал и продолжил: – Как и многим другим, мне думалось, что стоит поднять над бруствером руку с зажатой в ней фуражкой, как через пару минут ее прострелит немецкий снайпер. А потом и меня – как говорят солдаты, за Англию… И если это могло случиться со мной, полковым сержант-майором, имеющим за плечами двадцать три года выслуги, то…