Соседи-омоновцы в курсе уже. Мимо их блока по мосту через Сунжу — зеленый коридор.
Теперь направо. Снова через частный сектор. Здесь рысачить не надо. А вот тут — пора вообще притормозить.
— К машине! К бою!
Длинный забор комплекса ПТУ. Параллельно — жилые частные дома. Там, в конце этой улочки за углом бетонной ограды и начинается овражек, в котором, прижатый огнем самодеятельных снайперов (а ведь промазали, стрелки хреновы!) кувыркается неизвестный любитель шариться перед чужими позициями.
За уголок бережно заходить надо. Очень… И на ПТУ посматривать. И вдоль заборчика… Где же прикрытие клоуна этого, где?
Длинную часть улицы благополучно одолели. Осторожно, но в темпе. С момента, как первый выстрел прозвучал, минут пять прошло, не больше.
— Хлесь!
— Пс-с-с…
Ага, работают ребятки. Значит, на месте клиент!
Змей осторожно за бетонный уголок глянул.
И оторопел.
У крайних домов, присев за двумя боевыми машинами пехоты, сбился в кучки чуть ли не взвод вэвэшников. Наших! Наряженных экономными тыловиками в полевую форму, не доношенную отцами и старшими братьями. Правда, наши-то — наши… Но БМП уже разворачивают в сторону комендатуры свои башни с рыщущими в поисках цели пушками.
— Отставить! — Змей, забросив автомат на плечо и чуть приподняв свободные от оружия руки, шагнул к ним навстречу.
Те недоверчиво вскинули стволы.
— Отставить! Я — командир ОМОН, третья комендатура. Что происходит?
Нехорошая была пауза.
Плясали нервы.
Дергались пальцы на спусковых крючках.
Но, подкативший БТР и высыпавшие из-за угла омоновцы чуток ситуацию остудили.
Причуяли своих вэвэшники. Поверили.
Один подскочил, затараторил рваным голосом:
— Там…Там нашего лейтенанта духи обстреливают! — и рукой в сторону овражка!!! — СВД и бесшумка! Вон оттуда! — И рукой в сторону Змеева поста!!!
А БМП уже пушки довернули, вот-вот долбанут!
— Отставить!!! — теперь уже не просто команду подал, а отчаянно заорал Змей и — прикладом по броне! — Отставить! Вашу мать! Там наши! Там посты комендатуры!
И в рацию свою тут же:
— Прекратить огонь, прекратить огонь! В «зеленке» — наши!
Через пару минут вэвэшники извлекли своего лейтенанта из овражка.
Парень еле на ногах стоял. Белый, как мел. Мокрый весь, словно из душа вылез. Бывшая желтая ткань от пота темно-коричневой сделалась. Глаза остекленевшие слегка. Но в чувстве лейтёха. В сознании. Минут пять непрерывным матом крыл и комендатуру, и Чечню, и всю эту войну гребаную.
Змей не мешал. Чудом человек жив остался. Право имеет. Но, когда облегчил лейтёха душу, пришла и Змеева очередь разрядить напряжение. Ведь чуть своего не прикончил, грех на душу чуть не взял.
— А какого ты… в чужой зоне без согласования лазишь? Да ты просто в рубашке родился! Мой штатный снайпер на обед ушел. А он на таком расстоянии крестики пулями вышивает! Чего вам здесь нужно?
От последнего вопроса ушел вэвэшник. А вот по первому вызверился вполную:
— Как это без согласования?! А что там ваши мудозвоны в дежурке делают? Я еще час назад заезжал, предупредил!
— Ну-ка, поехали…
В комендатуре лейтенант еще пять минут на дежурного орал. «Придурки» — самым мягким словом было.
Дежурный на него шумел. Брехуном недостреленным величал. Пустым журналом размахивал.
В самый разгар этих дебатов помощник дежурного появился. Веселый такой старший сержант. Рожа сытая, счастливая. Хорошо человек пообедал.
Лейтенант, его увидев, побелел, захлебнулся воздухом. Стоит, молча пальцем тычет.
А помдеж осклабился радостно.
— Привет! Ну что, приехал, как обещал? Ну, ты погоди пока на периметр. Там у нас суета какая-то со стрельбой. Попозже со своими ребятами поработаешь. А пока давай я тебя в журнал запишу. А то перед обедом-то не успел.
Ох уж эта неуемная парочка! Блондин — высокий, худощавый, с подвижной, разболтанной фигурой. Один из любимцев отряда, смешливый чудак, постоянно попадающий в какие-то мелкие несуразности и залеты. И не поймешь: то ли планида у него такая, то ли специально чудит, чтоб друзей повеселить. Фриц тоже — тот еще кадр! Коренастый, круглолицый. Потомок немцев, которых Отец Народов в первые же дни Великой Отечественной в профилактических целях одним махом с Поволжья на Колыму перебросил. Как-то соседи-собрята вытащили из своего кубрика старую немецкую каску: один из них, ради прикола, прихватил в командировку дедушкин трофей. Понятное дело — шутки, смех, фотографироваться затеялись. Но куда там самодеятельности — против наследственности. Надел Фриц на голову рогатую железяку, на ноги — укороченные кирзачи, закатал рукава, повесил на шею ручной пулемет со свисающими лентами и пошел по комендатуре «млеко» и «яйки» вымогать. А за ним — толпа поклонников, многие из которых уже и смеяться не могли, только всхлипывали.
А уж когда эта парочка дуэтом выступать начинала…
Однажды, дома еще, попросила рыбацкая артель, чтобы омоновцы организовали сопровождение с дальнего промысла машин с рыбой и красной икрой. Десятки бочек с драгоценным продуктом, результатом каторжного труда в течение целого сезона — большой соблазн для любителей легкой наживы. Змей на это дело Фрица с Блондином откомандировал. Не специально, так сложилось — остальные бойцы все в разгоне были. Когда благодарные рыбаки пригнали целую машину соленой кеты для своих благодетелей, Змей поинтересовался: как трасса, нормально ли добрались. Водитель, здоровенный матерый таежник, коренной колымчанин, ухмыльнулся и ответил:
— Все отлично. Только у меня живот болит, а напарник до сих пор икает…
— Не понял, а что такое?
— Да разве можно семьсот километров в одной кабине с такими артистами ехать?! Чуть не уморили, черти. Мы их по дороге из машины в машину пересаживали, чтобы они кого-нибудь до полного кондрата не довели.
Иной раз можно было бы и построже спросить с них за вечные фокусы. Но за пределы разумного они обычно не выходили, а без таких людей в нормальном коллективе — просто нельзя. Они, как витамины, могучему телу отряда бодрость и тонус придают. К тому же когда дело до серьезного доходит, меняются мгновенно. И в драке злы и отважны.
Но сегодня они залетели по полной программе. Блондин-то вроде нормально держится, он всегда похитрей был. Конечно же, вряд ли без него этот тихий междусобойчик прошел. И если бы не приятель, проскочил бы и на этот раз: не пойман — не вор. А попал Фриц до смешного просто. Змей собрал отряд, чтобы довести последние установки ГУОШа. Все прошло стандартным порядком. Но на обычное: «Вопросы есть?» — вдруг прозвучало звучно-нетвердое:
— Й-есть!
Вообще-то «вопрос о вопросах» задавался не ради формальности. Всегда лучше уточнить какие-то детали в спокойной обстановке, чем потом пожинать печальные плоды промахов и ошибок. Слишком велика может быть их цена.
Так что в самой попытке задать вопрос ничего необыкновенного не было. А вот явные нарушения в дикции вопрошающего чуткое командирское ухо уловило мгновенно.
Сидящий рядом с Фрицем Фикса, сохраняя нейтральное выражение лица, пихнул приятеля в бок стальным локтем, а кто-то из расположившихся сзади рванул его за ремень, усаживая на место. Но поскольку органы равновесия у потенциального оратора находились не в лучшем состоянии, чем язык, то и результат получился не менее плачевный. Фриц сел мимо табуретки и после сопроводившего его приземление грохота в полной тишине раздалось задумчивое командирское:
— Ну-ну…
Разборки были недолгими. Остальных участников попойки вычислить было совсем не сложно. И вскоре пятерка тихушников, понурив головы, стояла в опустевшей столовой перед суровым трибуналом в лице Змея, его зама по кадрам и командира «отличившегося» взвода. Впрочем, кадровик, по замполитской старой привычке, выступал, скорее, в роли адвоката. У взводного положение тоже было весьма своеобразным: как ни крути, а вина — наполовину его, и самому еще предстоит с командиром объясняться, что за порядок у него в подразделении. А потому в процессе негромкого обсуждения, как же поступить с залетчиками, двое членов революционной тройки уже потихоньку скатывались на реплики типа: «Конечно, сказывается напряжение… Мы поработаем с людьми… На первый раз…»
Змей, не теряя обычного спокойно-ироничного выражения лица, вроде бы и прислушивался к этим словам. Но было в его глазах что-то такое, что никак не давало «подсудимым» расслабиться и вздохнуть с надеждой на благополучный исход.
Но ни они и никто во всем мире не понимал по-настоящему, что творится сейчас в душе командира.
Такой злости и такой гневной беспомощности Змей не испытывал давно. Ему хотелось изо всей дури грохнуть кулаком по столу, схватить хоть одного из этих лопочущих жалкие оправдания здоровяков за грудки и заорать в лицо:
— Да ты хоть понимаешь, гаденыш, что мне наплевать: сколько ты выпил и почему?! Ты понимаешь, что, сделав это втихую, у меня за спиной, ты меня предал не как командира, а как товарища, который рассчитывает на тебя, на твою твердую руку и твой ясный разум?! Но вместо этого, случись беда или начнись бой, — получит пятерку шальных дураков с оружием в руках! Ты понимаешь, что от хи-хи-смешной посадки на табурет рукой подать до неуклюже сорванной на зачистке растяжки или до страшного ЧП с участием доверенного тебе бэтээра? Это я, а не ты видел лицо того командира, который писал рапорт о якобы имевшем место массированном обстреле их блокпоста боевиками и просил транспорт для вывоза двух «двухсотых» домой, на родину? А в это время еще трое его товарищей орали на операционных столах в Северном, проклиная и себя, и одного из погибших, возглавившего их пьяный поход за дровами в нашпигованную минами лесополосу.
Ну что с вами сделать, ну что? Отправить домой, с позором изгнав из отряда? Но это значит не только потерять пять подготовленных бойцов, но и деморализовать остальных. То напряжение, которое начинает проявляться в этих срывах, все равно найдет себе выход. И ты, хоть и видишь дальше этих пацанов, хоть и понимаешь всю нарастающую опасность морального взрыва, ничего не сможешь сделать для того, чтобы оставшиеся поняли тебя и пове