Элисамма первым делом выставила Бандусену за дверь, приговаривая:
— Нечего тебе здесь делать, раляхами. Иди погуляй во дворе. Бояться нечего. Опыта мне, слава богу, не занимать. Все будет хорошо.
Она сделала из мешковины занавеску, отделила ею угол в комнате, постелила на полу несколько циновок и уложила на них Саттихами. Бандусена сидел на крыльце. Сквозь тонкие стенки домика до него доносились стоны Саттихами, и, несмотря на уверения Элисаммы, что все будет хорошо, страх тонкими иголками покалывал его сердце. А когда Саттихами вскрикнула: «Ой, мамочки, мочи нет терпеть!», ему показалось, что Саттихами кончается, и он опрометью бросился в дом. Элисамма тут же вытолкала его обратно:
— Не сходи с ума, раляхами! С божьей помощью скоро все кончится.
Но до предела обеспокоенный Бандусена тут же послал Вималядасу, который пришел на всякий случай — вдруг потребуется помощь, — найти где-нибудь в деревне автомобиль, чтобы отвезти Саттихами в больницу. Однако, когда Вималядаса вернулся, все было кончено и новый член семьи Бандусены в первый раз подал голос.
— С сыном тебя, Бандусена! — объявила тетушка Саттихами, выйдя из дома.
Элисамма позвала мужчин в дом и показала им новорожденного.
Вималядаса тут же побежал сообщить радостную новость Описара Хаминэ.
Наутро Описара Хаминэ пришла посмотреть на своего нового внука. Впервые она переступала порог жилища своего старшего сына. Ни Бандусены, ни Саната дома не было. Саттихами, измученная и осунувшаяся, но вся светившаяся счастьем и радостью, лежа на циновках, кормила малыша грудью.
— Вот, мама, у нас еще один сыночек появился, — сказала она, когда Описара Хаминэ отодвинула занавеску и заглянула к ней. — Сынок, тебя бабушка пришла проведать. — Саттихами наклонилась и осторожно прижалась щекой к покрытой редкими волосенками головке.
Саттихами протянула малыша Описара Хаминэ, и та, опустившись на циновку, с превеликой осторожностью взяла в руки крохотный сверток.
Перед уходом Описара Хаминэ надавала массу советов и особенно строго наказала не кормить ребенка грудью в присутствии посторонних женщин — считалось, что от этого пропадает молоко.
Привычная к тяжелой работе Саттихами быстро оправилась после родов и уже на третий день хлопотала по хозяйству. Но с малышом творилось что-то неладное — он почти не переставая плакал, его часто тошнило: по-видимому, болел животик. Испробовали все средства народной медицины — безрезультатно. Тогда пригласили доктора. Тот сразу же велел отправить мать и ребенка в больницу в Рагама.
Три дня Саттихами с сыном пролежали в больнице в Рагама, но и там врачи оказались не в состоянии помочь ребенку. На четвертый день утром Саттихами с малышом на машине «скорой помощи» отправили в больницу в Коломбо. Когда Бандусена в тот день, как обычно в одиннадцать часов, пришел проведать жену и малыша и увидел пустую кровать, у него потемнело в глазах.
— Да не волнуйтесь. Их просто отправили в Коломбо, — поспешила успокоить Бандусену сестра, увидев, как он судорожно вцепился в спинку кровати. — Мы вам и телеграмму послали. Разве вы не получили?
— Их отправили в педиатрическую клинику, — продолжала сестра. — Там посетителей пускают к больным с пяти часов. Вы как раз поспеете.
В пять часов Бандусена уже был в Коломбо. Саттихами лежала на кровати, словно каменное изваяние, и неотрывно смотрела на малыша. Казалось, она даже не заметила, что в палату вошел Бандусена. Около кровати стояла капельница, и от нее тянулась тонкая резиновая трубка, исчезавшая под простыней. Ребенок спал.
— Вроде полегчало, — прошептала Саттихами, когда Бандусена подошел вплотную к кровати.
Три недели пришлось провести Саттихами с сыном в Коломбо. Бандусена мотался туда каждый день. В больнице то и дело не оказывалось нужных лекарств, и Бандусене с рецептом приходилось бегать по аптекам. За лекарства нужно было платить самому. По две-три рупии приходилось давать старшей сестре и дежурной сестре, чтобы они разрешали заглянуть к Саттихами, когда в больницу не пускали посетителей. Дважды Бандусена ходил домой к лечащему врачу — и каждый раз вручал ему конверт с двадцатью рупиями. Короче говоря, расходы были немалые, и скудных сбережений Бандусены хватило лишь на несколько дней. Описара Хаминэ даже попросила Ясомэникэ помочь старшему брату. Та скорчила недовольную гримасу, но два раза дала по десять рупий. В конце концов Бандусена обратился за помощью к Хендирияппу, у которого уже взял изрядную сумму в долг под залог земли. Хендирияппу не отказал и на этот раз и в обмен на расписку вручил Бандусене пятьсот рупий.
10
Когда Саттихами с сыном вернулась из больницы, можно было подумать, что не ребенок, а она перенесла тяжелую болезнь — такой измученный и изможденный был у нее вид. Хозяйство оказалось запущенным, а сам Бандусена около месяца не занимался извозом и не заработал ни цента. Помочь ему Саттихами не могла — едва оправившийся от болезни малыш требовал постоянного ухода и заботы. Однако постепенно все стало входить в обычную колею. Правда, надо было отдавать долги, в которых увяз Бандусена, пока Саттихами с малышом была в больнице. А отдавать-то было не из чего.
Хендирияппу знал о тяжелом положении Бандусены и решил им воспользоваться. Бандусена под залог пяти акров земли взял у него восемь тысяч рупий на семь лет. В случае неуплаты этой суммы и сверх того двенадцати процентов от нее к указанному сроку земля должна будет перейти в собственность Хендирияппу. И хотя у Бандусены оставалось еще около двух лет, надежды на то, что ему удастся собрать такие огромные деньги, не было никакой. Хендирияппу понимал это так же хорошо, как и Бандусена. Ему не терпелось наложить лапу на лакомый кусок. И дня не проходило без его увещеваний: «Послушай, Бандусена. Мы всегда были с тобой в хороших отношениях. И хоть и дальняя, но мы с тобой родня. Однако денежные дела есть денежные дела, и, если ты не сможешь со мной расплатиться, мне придется забрать землю. По всему видно, что такие деньги собрать тебе не под силу. Я хочу все сделать по-хорошему и помочь тебе. Давай так. Я прощу тебе те пятьсот рупий, что ты взял у меня в долг недавно, и еще дам тебе денег, а ты напишешь мне бумагу, что до истечения срока закладной отказываешься от всех прав на землю и передаешь ее в мою собственность. Я ведь знаю, в каком ты сейчас тяжелом положении, и деньги тебе будут очень кстати».
Бандусена колебался. Он понимал всю безвыходность своего положения. Да и не было у него врожденной крестьянской тяги к земле и стремления во что бы то ни стало сохранить ее, он все больше и больше склонялся к тому, чтобы принять предложение Хендирияппу.
Но когда Бандусена сказал о своих намерениях Саттихами, та встала на дыбы:
— И думать не смей! За свое надо держаться из последних сил! Надо посоветоваться с матерью и Ясомэникэ. Какой-нибудь выход да найдете.
— Да тут хоть с самим господом богом советуйся, все равно ничего не придумаешь.
— Не знаю, что тебе скажет бог, а я вот что предлагаю. Твоя доля составляет пять акров. Отпиши три или четыре акра Ясомэникэ при условии, что она выплатит твой долг Хендирияппу. У нее наверняка есть деньги. Тогда земля по крайней мере останется в семье, а не окажется в чужих руках. То, что ты собираешься сделать, просто преступление!
Бандусена решил, что Саттихами права, и последовал ее совету. Однако когда Бандусена заговорил об этом деле с Описара Хаминэ, та сразу же разразилась упреками, которые ему не раз приходилось слышать: как он мог так опрометчиво заложить землю, и не тяжело ли ему самому из-за своего легкомыслия, да и откуда у Ясомэникэ наберется больше восьми тысяч рупий!
— Ты не права, мама, — с досадой прервал ее Бандусена. — Я же не все те восемь тысяч потратил на себя. Большая часть ушла на покрытие судебных издержек. Да еще кое-что Ясомэникэ и Вималядасе пришлось купить. Может, я поступил и не наилучшим образом, да что теперь об этом говорить! Если есть возможность не отдавать землю Хендирияппу, то упускать ее нельзя.
Описара Хаминэ понимала, что сын говорит дело. Но как отнесется к этому Ясомэникэ? Да и смогут ли они набрать такую огромную сумму денег?
Ясомэникэ восприняла предложение Бандусены очень благожелательно, более того, сочла поступок Бандусены благородным и даже упрекнула себя — конечно, не вслух, — что была с ним так груба и непримирима. Деньги у нее нашлись — правда, немного пришлось занять на стороне, — и четыре акра были записаны на ее имя. При этом она согласилась, что, как только Бандусена будет в состоянии расплатиться с ней, он может забрать эти четыре акра обратно.
После этого отношение Ясомэникэ к Бандусене стало намного более терпимым. Правда, внешне все оставалось по-прежнему. Только к Санату она относилась теперь совершенно по-другому — приветливо встречала его, и каждый раз у нее находились для мальчика добрые и ласковые слова. Саната все время тянуло в «большой дом», где бабушка рассказывала ему интересные истории, а дядя Вималядаса всегда находил время поиграть с ним. Его только отпугивало присутствие там недоброжелательной и замкнутой Ясомэникэ. Но каким чудесным образом все изменилось! И теперь по утрам Санат нередко провожал свою тетю в школу — его ручонка покоилась в ее ладони, и они оживленно о чем-то разговаривали.
11
Как только закончились треволнения, вызванные появлением еще одного ребенка в семье Бандусены, и были решены возникшие в связи с этим имущественные вопросы, все внимание Описара Хаминэ вновь вернулось к проблеме, которая уже давно сначала исподволь, а потом все сильнее и сильнее беспокоила ее: как найти Ясомэникэ мужа. То, что Ясомэникэ в ее годы оставалась одинока, было настоящим несчастьем. А уж если Описара Хаминэ считала, что ее коснулось несчастье, то ни о чем другом ни думать, ни говорить она не могла. Первыми слушателями ее жалоб и причитаний пришлось быть Ясомэникэ и Вималядасе.
Ясомэникэ относилась к причитаниям матери довольно сдержанно, а у Вималядасы выдержки хватило