Игорь был доволен, и не хотелось в Предславино, на охоте забывал, что он князь и его ждёт жена. Отроком мнил себя, на Ольгу смотрел как на что-то необходимое: надо жениться — и женился. С ней ему бывало скучно, книги он не любил. Ольга охоту не признавала. Со Свенельдом же они летом и осенью били мелкого зверя и птицу, а зимой обкладывали волков и поднимали медведей. Иногда встречались с зубрами...
Обедать остановились на опушке. Псари кормили собак, отроки разнуздали коней, пустили их на выпас, другие занимались костром, снимали с зайцев шкурки, доставали из сум разную еду.
Усевшись на сваленное дерево, Игорь и Свенельд переговаривались.
— Не время ли в Предславино подаваться? — заметил Свенельд.
— Погодим денёк-другой, — отмахнулся Игорь. — Куда Предславино подевается?
— Великий князь недовольство выкажет.
— Аль Олегу в Предславине до меня? Ему беседы с Ольгой интересней вести, чем меня видеть. Ужели не примечаешь?
— Не тяготит ли тебя, Игорь, предстоящее княжение?
— К чему о том думать, покуда жив великий князь?
— Олег-то не вечен.
— Вот когда сяду на княжение, тогда иной сказ. Нынче же прежде времени к чему разговоры вести?
По делам меня судить станут, когда великим князем назовут и нынешние заботы Олега мне достанутся... С годами люд сказывать будет: «Князь Игорь дела вершил, а воеводой при нём боярин Свенельд хаживал». — И рассмеялся.
Долгими вечерами, когда наступала тишина в предславинских княжьих хоромах, Ольга усаживалась на сбитую из сосновых досок скамью, обтянутую ярким бархатом, и, склонившись к столу, читала. Никто ей в такие часы не мешал, и она вся уходила в то время и в те события, о которых писалось в книге. Оторвётся, чтобы поправить серебряными щипчиками огонёк свечи, и снова уткнётся в книгу.
Пламя горело неярко, воск плавился, стекал в плошку, а Ольга не замечала, что и ночь, бывало, на вторую половину повёртывала. Укладывалась спать к утру, когда блёклый рассвет пробивался сквозь слюдяное оконце.
Этой ночью Ольга, отодвинув книгу, задумалась. Вот уже скоро год, как она жена княжича Игоря, а между ними нет настоящей любви. Видятся и то от случая к случаю. Может быть, ещё не настал тот час, когда Игорь поймёт, что он женат? Уж не напрасно ли замуж за него шла? В Плескове и то интересней жизнь проходила...
Здесь, в Предславине, только приезд великого князя разнообразил её дни.
Ольга думает, что Олег добр к ней и ласков, понимает её, и с ним ей приятно. Ольге великий князь нравится, он статен и выглядит совсем не стариком.
Неожиданно молодая княгиня ловит себя на такой мысли: уж не любовь ли к ней приходит? И тут же чувствует теплоту на душе, и сердце бьётся неровно. Ольга склоняется над книгой, но чтение уже не идёт ей в голову. Она мысленно видит лицо великого князя, его редкую улыбку. Она понимает: он улыбается ей, её молодости, её красоте. Вероятно, ему интересно вести с ней беседы, потому что она многое знает из книг.
И Ольга решает: непременно узнает, что же влечёт к ней великого князя.
Со смертью Лады совсем затосковал Урхо, редко покидал камору. Стряпуха еду принесёт, посидит да и уйдёт. Как-то Олег спросил о нём у тиуна, тот рукой махнул:
— Лопарь и есть лопарь.
Зашёл великий князь к Урхо, присел на лавку. Лопарь шил рукавицы стряпухе, поднялся.
— Смерть Лады всем тяжка, — сказал Олег.
Урхо головой покачал, промолвил:
— Проклятый хазарин, он не Ладу, он всех нас зарезал.
— Мы, Урхо, по ней кровавую тризну справили.
— Тризной, княже, её не воротишь.
Помолчали. Олег вспомнил, как однажды они с Ладой возвращались с охоты. Ехали стремя в стремя. Лада как-то неожиданно взгрустнула, посмотрела на Олега:
«Красота-то какая, а час наступит, и всё для меня исчезнет».
«Эка о чём задумалась, в твои-то лета».
А она ещё тогда говорила: верно, чуяла свой скорый конец...
В каморе стояла тишина, и только было слышно, как в углу скреблась мышь. Князь поднялся. Вдруг Урхо остановил его:
— Отпусти меня, великий князь, в места родные. Видятся они мне, к себе зовут. Там, среди лопарей, хочу смерть встретить.
Олег нахмурился:
— Добро, старик, я тебя понимаю, пусть будет по-твоему. Как первая ладья пойдёт в Новгород, отправляйся. А князю Юрию передай мой наказ, дабы он тебя с ушкуйниками отправил в край лопарей.
И вышел из каморы.
Загрузившись товарами до глубокой посадки, корабли выбирали якоря и отплывали вниз по Днепру. Спешили по большой воде пройти пороги, да и море в эту пору года часто становилось неспокойным.
Тянул холодный северо-восточный ветер, надувал паруса. Ветер ерошил волосы на непокрытой голове Олега, рвал подбитый мехом красный плащ-корзно, державшийся на золотой застёжке. Князь стоял на высоком обрывистом берегу, а под ним внизу лежали пристань и Подол, корабли, покидавшие Киев. Они держали путь на Херсонес и Константинополь.
Ещё в начале листопада месяца уплыл в Царьград Евсей. Уплыл навсегда, обещая передавать князю грамоты с киевскими купцами. Однако он даст о себе знать только по весне. А Олега многое интересовало, паче всего — какие силы встанут на его пути, когда он пойдёт на ромеев.
Первое, чего опасался киевский князь, — это шторма на море, чтобы оно не оказалось во гневе. Ежели разыграется буря, она разбросает ладьи и потопит их вместе с людьми.
А ещё была мысль у Олега — оказаться бы под стенами неожиданно, закрыть византийский флот в бухте, где неуклюжим дромонам и триремам не развернуться, а к тому времени город осадят полки, которые перевалят горбы. Тогда базилевсу ничего не останется, как подписать ряд...
Сам Олег решил плыть морем, а Никифор с князьями направятся сушей. Их попытается задержать византийская фема, которая располагается в долине, но полки русичей справятся с ней. Олег убеждён, болгары проведут его дружины через Балканы тропами... Этой зимой он, князь киевский, пошлёт к царю Симеону посольство. Близится время, когда Русь должна двинуться на Константинополь. Это случится через лето — самое позднее...
И ещё Олег думает, что на царьградском походе может завершиться его жизненный путь — путь великого князя славян, по крови норманна, а по делам и духу русича.
От мысли о конце жизни у Олега сжалось сердце. Не мог он смириться с тем, что настанет тот день и час, когда его сожгут и справят по нему тризну. Глаза его не увидят ни неба, ни облаков, ни далей и лесных перепадов, какие синеют за Днепром. И не восхитится он женской красотой, которую измерял ликом Ольги... А может, там, куда он уйдёт навсегда, его встретит Лада?
Олег поправил застёжку плаща и, тяжело ступая, направился в княжьи хоромы.
Зима в тот год выдалась суровая, снежная, с метелями и заносами. Морозы заковали Днепр, соединив оба берега прочным ледяным мостом. Под снегом лежали поля, городки и деревни, и сизые дымы над избами гигантскими столбами подпирали небо.
Сытые кони по брюхо в снегу тащили княжьи сани из Киева в Предславино. Понукая лошадей, ездовой следил за дорогой, разговаривал сам с собой:
— Вишь, насыпало. И где он там, на небесах, держался? К урожаю.
Князя сопровождал Ивашка с гриднями. С десяток дружинников держались за санями, помалкивали, не хотели и рта на морозе открывать. Под Ивашкой конь шёл спокойно, и он, ослабив повод, предался воспоминаниям.
Ещё до холодов побывала в Киеве новгородская расшива с товарами, и отец Ивашки, Доброгост, передал поклон, а ещё уведомил, что здоров и хотел бы повидать сына с невесткой. Спрашивал Доброгост, скоро ли Зорька порадует его внуком, на что Ивашка, с улыбкой обняв жену, сказал:
— Вишь, чего старый хочет, так что уж ты постарайся.
Припомнился Ивашке отец, и потеплело на душе. Представил, как в морозы Доброгост выводит лошадей на водопой, потом поит скотину, а затем, раздевшись до рубахи, с придыхом колет дрова... Мечтал Ивашка когда-нибудь побывать с Зорькой в Новгороде, порадовать старика. Представлял, как откроет калитку и впустит во двор жену с сыном на руках, а им навстречу Доброгост торопится...
А Олег глаза прикрыл — слепило яркое солнце — и, откинувшись на спинку саней, о своём думал. В Предславине не бывал с начала зимы, нынче решил с неделю здесь пожить. Захотелось покоя, а в Киеве повседневные встречи с боярами, гомон в гриднице, шумный двор. В Предславине же, кроме Игоря и Ольги, никого. Он, Олег, будет вставать рано, растираться снегом, трапезовать втроём, а потом княгиня Ольга станет читать ему из жизнеописания Плутарха или из истории Геродота...
В прошлый приезд у Олега с Игорем случился такой разговор. Завёл речь Игорь. Он спросил, чем привлекла Рюрика славянская земля, и Олег поведал ему, как викинги появились в Новгороде, отчего не вернулись сразу к себе в Скандинавию и как Рюрика завлекла Гардарика, богатая страна...
— Конунг, — сказал Игорь, — ты был другом моего отца, и он повсюду, отправляясь в походы, брал тебя с собой. Не так ли? Ты же собираешься на Царьград, а меня намерился оставить в Киеве. Отчего?
Олег ответил не сразу, прошёлся по палате, постоял у оконца, словно любуясь италийскими цветными стекольцами. Наконец заговорил:
— Правда твоя, Рюрик был для меня больше чем товарищ, он заменил мне старшего брата. Рюрик учил меня держать в руке весло и меч и не бояться врагов. Его драккар наводил ужас на все побережья. Умирая, Рюрик завещал мне посадить тебя на княжение, и я обещал ему не токмо исполнить его волю, но и укрепить род Рюриковичей на Руси. Не варяжской — славянской крови. Начало тому положено, ты примешь великое киевское княжение, жена у тебя корня славянского, умна, красива. Когда у князя киевского Игоря пойдут сыновья, будет продолжение и роду Рюриковичей, а Киев не токмо всем городам город, он всем народам славянским вместо матери. Помни о том, Игорь, Русь единая встанет, и быть ей единой во веки веков, какие бы бури над ней ни шумели, какие бы ураганы ни проносились. Теперь подумай, как же нам вдвоём Киев оставить, когда у него ещё врагов предостаточно?