к будто у него вдруг начались колики, правая была засунута в карман драного пальтеца. Он будто ждал меня… Ждал… Зачем?…
Все эти мысли промелькнули у меня в голове в один миг, короткий, как вспышка электрического разряда на концах замкнувших проводов. Я не успел сконцентрировать внимание ни на одной из них, потому что весь в этот момент был нацелен на то, чтобы ударом корпуса сбить противника с ног, навалиться на него сверху и ткнуть искусно загримированной рожей в по-настоящему грязный, заплеванный асфальт. Нас разделяло меньше метра и я уже выставил плечо, готовясь впечатать его в грудь лже-бродяги, когда тот потянул руку из кармана. Времени лезть за пистолетом у меня уже не было, я мог только попытаться перехватить руку противника, в которой он, сомнений быть не могло, держал какое-то оружие.
В тот момент, когда я налетел на лжебродягу, он чуть присогнул ноги и отшатнулся в сторону. Удар плеча, который должен был сбить его с ног, пришелся вскользь. Наверное, ему было больно, но на ногах он устоял. А в следующую секунду я получил удар в живот. Внутренне я весь напрягся в ожидании боли, но ничего ужасного не произошло. Это был не удар даже, а несильный толчок — так приличный школьник пытается отпихнуть от себя распоясавшегося хулигана. Я усмехнулся и поднял руку, собираясь схватить придурка за шиворот. И тут острая сталь резанула мою плоть. Раздирая мышцы живота, холодное лезвие медленно двигалось от левого бока, куда пришелся удар, к пупку. Боль от удара но/ком оказалась намного страшнее, чем боль от пулевого ранения. Или это живот такое чувствительное место? Боль была настолько сильной, что я не мог даже закричать. Я стоял молча, не в силах позвать на помощь, разинув рот и вытаращив глаза. Лжебродяга, медленно пятясь от меня, сделал три шага, затем развернулся и кинулся бежать. Я все же смог сунуть руку за пазуху и ухватиться пальцами за теплую, рифленую рукоятку пистолета. Но на большее меня не хватило. Боль накатила с новой силой. Перед глазами все поплыло. Я прижался спиной к стене и медленно осел на тротуар. Загримированного под бродягу гада уже не было видно, растворился в людском море.
А люди шли мимо, спеша по своим делам. Порой кто-то бросал на меня безучастный взгляд. Интересно, что они при этом думали? Вот, мол, вполне приличный на вид человек, а как надрался… Или же им просто было всё равно? А я сидел неподвижно, похабно раскинув ноги в стороны. Наверное, подо мной сейчас растекалась темная лужица крови, и кто-то из прохожих, мельком глянув в мою сторону, мог подумать, что я ещё и обмочился. Правая рука засунута за пазуху, пальцы касаются рукоятки пистолета. Левую я старался как можно крепче прижимать к ране на животе, чтобы кишки не вывалились. Почему-то именно это казалось мне особенно страшным. Хотя я прекрасно понимал, что у меня есть все шансы умереть просто от кровопотери.
Ага, знакомое лицо в толпе.
— Каштаков, — склонился надо мной полковник Малинин. — Ты чего, Каштаков?
— Порезали меня… товарищ полковник… — с трудом, в два присеста выдавил я из себя.
Я еще попытался усмехнуться, но это уже была затея, изначально обреченная на провал.
— Порезали? — Малинин окинул меня взглядом с головы до ног. — Где?
— Живот… — прошептал я.
Присев на корточки, полковник принялся изучать мой живот. Он даже попытался отвести в сторону руку, которой я зажимал рану, но я в ответ замычал и затряс протестующе головой.
— Ладно, Каштаков. — Малинин коснулся пальцами моего плеча. — Ты, главное, не дрейфь, все будет нормально…
При этом выражение лица у него было такое растерянное, что ясно становилось, ничего нормального уже не будет.
И тут мысль моя начала работать в правильном направлении. Наверное, от того, что мне уже абсолютно ясно сделалось — пришел мой конец, и только никак не хотелось умирать вот так, сидя на грязном тротуаре в луже собственной крови.
Пальцы, гладившие рукоятку пистолета, которым мне так и не довелось воспользоваться, я переместил чуть в сторону и просунул во внутренний карман пиджака. Так, телефон был на месте. Да и куда он мог деться?
Должно быть, в тот момент, когда, ухватив двумя пальцами телефон, я попытался вытащить его из кармана, на лице моем отразилось такое мучение, что полковник Малинин, уже звонивший куда-то по своему мобильнику, принялся меня успокаивать:
— Все в порядке, Каштаков… Порядок, понимаешь… Ничего страшного с тобой не случилось. Ща машина пригонит…
Как же мне надоела его привычка обращаться к собеседнику по фамилии! Будь у меня чуть больше сил, я бы непременно сказал Малинину об этом. Именно сейчас. Ну и пусть обидится, черт с ним, мне теперь все равно.
Я все же достал телефон, откинул пальцем крышку и нажал кнопку быстрого вызова. Гамигин ответил почти сразу:
— Слушаю.
— Анс… Забери меня… Отсюда…
— Дима, где ты?… Что случилось?…
— Забери меня, Анс…
И все.
Наверное, я потерял сознание.
Глава 10ПЛОТНЫЙ ЗАВТРАК
В себя я пришел утром следующего дня. Я лежал в кровати, укрытый теплым одеялом, в спальне свой новой квартиры в доме на Поварской. За окном светило солнце и радостно щебетали птахи, был по-настоящему весенний день. С кухни тянуло запахом чего-то невообразимо вкусного, вот только чего именно, понять я не мог.
— С добрым утречком, — сказала, заглянув в дверь спальни, Лоя Розье.
Сегодня на ней были голубые вытертые джинсы и полосатая маечка с короткими рукавами.
Я с благодарностью улыбнулся ей в ответ. Улыбка была хилой и бледной, как и полагается тяжелобольному Я понимал, что жизни моей уже ничто не угрожает, — в противном случае я проснулся бы не дома, а в реанимационном отделении больницы при институте Склифосовского. Или, например, госпиталя ветеранов войн, куда меня мог устроить полковник Малинин. В ведомственный госпиталь НКГБ он бы меня отправлять не стал — конспирация! — а вот к ветеранам войн — за милую душу И все же, возвращаясь к теме тяжелобольного, нельзя забывать о том, что совсем недавно я получил проникающее ножевое ранение брюшной полости. Говоря проще, мне, как барану, вспороли живот. В чем, отчасти, я сам же и был виноват. Отдался азарту погони, и вот вам результат, лежу в кровати весь в бинтах. Боли не чувствую только потому, что организм, как губка, наркотой пропитан. И за это я готов был сказать самое искреннее спасибо тому, кто время от времени подносил к моей ляжке пневмошприц. Одно только воспоминание о боли, что пережил я вчера, когда нож лжебродяги вспорол мне живот, вызывало холодный озноб и желание с головой забраться под одеяло.
— Рубашку я тебе купила новую, — сообщила Лоя.
Я все так же — вымученно, но с благодарностью — улыбаюсь. Спасибо тебе, родная.
— Пиджак и брюки полчаса назад принесли из чистки.
Ну, хорошо, допустим, кровь они отчистить сумели. А с дырой как? Заштопала, что ли? Я, конечно, понимаю, что деньги казенные, подотчетные, и все же…
Ну, что за крохоборство такое! Я ведь за их, адское, то бишь, дело кровь свою проливал.
— Все вещи и пистолет в шкафу. Мобильник — на журнальном столике.
Я скосил взгляд — да, действительно, лежит. Только мне с кровати все равно не дотянуться.
— Шляпа в прихожей на вешалке. Ботинки — у двери.
Она что, издевается?! Какие еще ботинки! При чем тут ботинки? Мне врач лежать велел… Вернее, должен был велеть… Вернее, велел, но я этого не помню, потому что без сознания был… В конце концов, у меня живот распорот…
Я провел рукой по животу. Сунул ладонь под майку.
— Вставай, Дима, — наморщила свой милый носик Лоя. — Хватит изображать из себя Обломова.
Обломова?… Какого такого Обломова?
Я провел ладонью по животу
Постойте… Где бинты? Где швы, стягивающие края ужасного разреза слева до самого пупка?… Пупок на месте, а вот ни бинтов, ни швов, ни самой раны… Я откинул одеяло и в полнейшем недоумении уставился на свой девственный живот. Посмотрел, погладил ладошкой, снова посмотрел.
— Фу, эксгибиционист, — насмешливо фыркнула Лоя. — Жду тебя на кухне. Завтрак уже готов.
Сказала и исчезла, оставив меня наедине с моим животом. Не стану скрывать — в растерянности. Я снова похлопал ладонью по животу. Как будто все в порядке. Так что же то было?… Сон?… Бред?… Галлюцинация?… Быть может, меня действительно накачали наркотиками, только не для того, чтобы облегчить боль после ранения в живот, а чтобы спровоцировать видения?… Но кто?… Когда?… Зачем?…
Вопросы. Вопросы. Вопросы.
Оставалось надеяться, что у милой демоницы имелись ответы хотя бы на некоторые из них.
Я поднялся с постели, сделал несколько быстрых гимнастических движений — не потому, что имел такую привычку, а для того, чтобы еще раз удостовериться: с моим драгоценным телом все в порядке — после чего не спеша оделся. Одевался я всегда не спеша. Это был один из моих основополагающих жизненных принципов. Первый — одевайся не спеша, чтобы ничего не забыть. Второй — не беги за уходящим автобусом, придет другой.
Пиджак и галстук я надевать не стал, оставил расстегнутым воротник рубашки и немного подвернул рукава. Пусть к завтраку меня пригласила дама, но все же это была моя квартира. Оставалось только выйти в коридор и надеть ботинки, — ходить по квартире в носках я считал ниже своего достоинства. Но, обойдя кровать, я увидел на овальном прикроватном коврике пару кожаных домашних тапочек. Я подошел к коврику и осторожно вставил ноги в тапочки. Как же это было приятно! Надеть тапочки и выйти на кухню к завтраку, приготовленному заботливой женской рукой! Да, только теперь я окончательно убедился в том, что похвалы профессионализму Лои Розье, столь щедро расточаемые Гамигином, были не просто вежливостью в отношении коллеги. Кое в чем эта дамочка, несомненно, толк понимала.
Я расправил плечи, одернул рукава рубашки и понял, что готов. Практически ко всему. Да, чуть не забыл. Подойдя к зеркалу, я пару раз провел расческой по волосам. Вот теперь точно полный порядок. Улыбка на лице, задорный блеск в глазах. Чего мне еще не хватает для куража? Композиция «В середине поцелуя» в исполнении Зута Симса была бы сейчас как нельзя кстати. Впрочем, с этим можно повременить.