— Спасибо, что напомнил, — кисло произношу, — но когда были конкурсы в престижные места…
— Ты не стала участвовать, потому что среди конкурсантов было очень много ребят со связями, — кивает Ян.
— Вы действительно всё обо мне знаете? — удивленно спрашиваю.
— Чего не знаем, то узнаём в процессе, — туманно отвечает светловолосый тренер-тире-вор.
— Ладно. Пора возвращаться, они уже, наверно, заждались… — иду на выход, размышляя — что эти четверо думают обо мне, учитывая, что они знают обо всех моих недостатках и слабых сторонах…
— Эй, Анна Андреевна, — зовёт меня Ян.
Разворачиваюсь к нему и с лёгкой улыбкой уточняю:
— Ты почему сегодня обращаешься ко мне по имени-отчеству?
— Может, чтобы ты не забывала, чья ты дочь? — с такой же улыбкой отвечает Ян.
Свожу брови к переносице, не прекращая улыбаться.
Это что, намёк какой-то?..
— Так чего ты хотел? — уточняю у него через несколько секунд молчания.
— Ты не дочитала сборник Мураками, — удивляет меня Ян.
— Давид тебе рассказал? — спрашиваю, подняв брови.
— Там есть последние два рассказа, — проигнорировав мой вопрос, произносит светловолосый мужчина, — прочитай их на досуге. Найди время.
— Они как-то помогут мне в разрешении всех моих проблем? — развожу руки в стороны.
— Определённо зададут направление поиску решения, — улыбается Ян.
Киваю, принимая к сведению. Насколько я помню, мне оставалось прочитать «Перекати камень в форме почки» и «Обезьяна из Синагавы»… Пожалуй, сяду сегодня вечером. На днях должна выйти статья обо мне. А затем нам с Давидом предстоит посетить здание компании…
Если в этих рассказах будет ответ на вопрос — как мне все это пережить… то, пожалуй, не стоит откладывать чтение.
Ещё раз киваю Яну и выхожу из его комнаты. В гостиной меня ждут ещё двое мужчин.
Пора делать выбор — кто из них наиболее безопасен для меня в данный момент…
Прохожу по коридору и останавливаюсь в проходе дверей. Поднимаю взгляд на Давида и Исайю…
— Пойдём, — киваю, тут же его отводя, и первая иду на выход, возвращаясь в крыло опекунов.
— Прошу, — мужчина открывает передо мной дверь — когда мы останавливаемся перед его спальней, и входит внутрь вслед за мной, — вы перешли со мной на "ты"?
— Нет. Просто недосып даёт о себе знать, — не глядя на него, отвечаю, — у вас тут так прибрано.
— После спальни Яна любая комната покажется вам идеалом чистоты и порядка, — ровно отзывается Давид.
— Почему дедушка оставил вас за главного?
После моего вопроса в спальне устанавливается тишина.
Разворачиваюсь к мужчине и заглядываю ему в глаза.
— Вы всего лишь мастер афер. Вы не умеете взламывать сеть, не умеете проникать в чужие дома. И вы явно никогда не станете марать руки в чужой крови, — поднимаю подбородок и смотрю на него, — так почему — вы?
— Наверно, потому что я первым принёс ему доход в несколько сотен миллионов долларов, когда стравил двух директоров конкурирующих компаний и спровоцировал рост цен на наши акции, — спокойно отвечает Давид.
— Вы настолько уверены в себе, — позволяю себе лёгкую улыбку.
— Я знаю себе цену, если вы это имели в виду, — отзывается мужчина.
— Вы не относитесь ко мне серьёзно, — замечаю в ответ, — я вижу по вашим глазам: всё, что происходит сейчас — вам это не интересно. Считаете, что я отнимаю ваше время?
— Вы правы, этот осмотр — трата моего времени, но мне интересно другое: почему вам стало так важно задевать меня? Вы находите в этом какое-то успокоение? — всё таким же спокойным голосом спрашивает Давид.
— Вы сказали мне держаться подальше от Исайи, но при этом не напряглись объяснить, в чем причина подобного предостережения, — отбиваю выпад.
— И вы решили отомстить мне неуважительным отношением?
— Неуважительным? — недоверчиво усмехаюсь, — Вы — единственный, с кем я до сих пор на «вы».
— Не путайте понятия. Подобное обращение — та самая дистанция, которая позволяет вам чувствовать себя в безопасности рядом со мной. Я целенаправленно держу эту дистанцию, пока вы не освоитесь.
— Запугиваете меня вы тоже — целенаправленно? — склонив голову вбок, уточняю.
— Я выдавал вам информацию порционно, и не ожидаю за это благодарности. Но мало кто способен выдержать вес правды в первую секунду общения с незнакомым человеком.
— Вы сблизились со мной. Я начала вам доверять. А потом вы оттолкнули меня. Думаете, я этого не заметила? — нахмурившись, спрашиваю у него.
— Вы сами сделали шаг назад, когда Поплавская спровоцировала ваше недоверие ко мне. Я не просил полностью положиться на меня, но полагал, что вам хватит ума отфильтровать лишнюю информацию. Вместо этого вы решили проверить меня и обратились к своей знакомой.
— А вы поломали её компьютер, обратившись к Марку! — напряженно смотрю в его спокойные глаза.
— Вы предпочли бы, чтобы я подошёл к вам и прямо сказал, что знаю о ваших подозрениях? А потом я, наверно, должен был признаться, что аферы — это моё призвание? — ни один мускул не дергается на его лице, когда он задает эти вопросы. А вот я уже порядком закипаю…
— Это нормально — волноваться, когда понимаешь, что от тебя что-то скрывают!
— Это нормально — защищаться от лишнего внимания.
— Но зачем продолжать провоцировать мой негатив по отношению к себе? Вы же этим сейчас и занимаетесь! — уже искренне недоумеваю.
— Думаю, так будет лучше для нас обоих, — неожиданно отводя взгляд, произносит Давид негромко.
Застываю, сосредоточенно глядя на него.
— Вы хотите стать козлом отпущения?.. Хотите, чтобы всё своё недовольство я сливала на вас?
— Вы и так уже это делаете, — ровно отвечает Давид, после чего идёт в сторону гардеробной; открывает дверцы, — как видите, скрывать мне нечего. У меня нет никаких гаджетов, нет париков и нет накладной кожи.
— Тогда как же вы перевоплощаетесь? — складываю руки на груди, слегка заинтересовываясь — и оттого ещё больше сбиваясь с толку.
Как ему это удаётся?!
— Чаще всего люди не утруждают себя запоминанием лиц случайных встречных. Достаточно менять голос и одежду — и не привлекать к себе слишком много внимания. А после — втереться в доверие не спеша, чтобы человек даже не заметил, как успел расположиться к вам, — спокойно и профессионально объясняет Давид, перебирая костюмы на вешалках.
— Со мной вы также поступили? Сделали всё, чтобы я вам доверилась? — неожиданно для себя спрашиваю.
Давид останавливается и разворачивается ко мне — но ничего не успевает ответить, потому что я задаю свой главный вопрос:
— И с дедом поступили также?
— Что вы имеете в виду? — ровным голосом спрашивает мужчина.
— Вы сказали тогда, что были его другом. Но теперь я знаю, что он взял вас из приюта и относился, скорее, как к своему преемнику… Так, когда вы успели с ним подружиться?
— За те пятнадцать лет, что мы были вместе, — протягивает Давид, внимательно глядя на меня, — у меня было много возможностей стать для него не то, что другом — единственным и любимым сыном. Я мог это сделать, не буду врать. Но не сделал. Знаете, почему?
— Почему? — с вызовом спрашиваю у него.
— Потому что с тех пор, как мы оказались в этом доме, нам прививали одно единственное чувство.
— Преданность деду?
— Любовь к вам.
Закрываю рот, успевший открыться для спора.
— Не обманывайтесь, речь идёт о другой любви. Мы росли с четким пониманием, что, когда настанет время, мы будем заботиться о вас. Все четверо. Мы обещали это Ему. И мы не отступимся от этого обещания. Поэтому у меня даже в мыслях не возникало вбиться в доверие к вашему дедушке и прибрать всё его имущество к своим рукам. Мы не так воспитаны. А воспитывал нас Георгий Валентинович.
Поджимаю губы, отводя взгляд. Если все они воспринимают меня, как объект заботы… если дед так хотел, чтобы меня окружало тепло — даже когда он уйдёт…
То почему?..
— Почему он не подарил своё тепло вам? — искренне не понимаю, сжимая руки, — Почему заставил ждать того дня, когда он умрёт?.. Почему не захотел воспитать четверых сыновей? А вместо этого вырастил четырёх преступников?
— Вот, как вы нас воспринимаете? — негромко спрашивает Давид.
Опускаю голову, прикусывая губу.
— Он сделал из Исайи убийцу, — также негромко произношу.
— Нет, он сделал из Исайи того, кто умрёт за вас. И того, кто убьёт за вас.
Поднимаю взгляд на Давида.
— Вам это не нравится, верно? — пытаюсь найти ответ в выражении его лица, но вновь терплю поражение… — Вы поэтому хотите, чтобы я перестала с ним сближаться? Не хотите, чтобы я его как-то провоцировала?
— Вы уже его провоцируете — одним присутствием в доме. И мы все знали, что так будет. Но пока вы спокойны по отношению к нему, он не будет совершать необдуманных поступков.
Сжимаю челюсть до боли. Отворачиваюсь.
— У вас есть что-нибудь выпить? — спрашиваю ровным голосом.
— Вы обычно не пьёте в стрессовых ситуациях, — напоминает Давид.
— А сейчас хочу. Это проблема? — чуть резче отвечаю.
— Нет. Я налью вам вина.
Боже, он не пробиваемый.
Когда получаю свой бокал в руки, тут же отпиваю половину.
— Вы обиделись, когда я стала сомневаться в вас, — произношу, глядя на противоположную стену.
— Нет.
— Обиделись, не скрывайте этого! Это было заметно по вашему поведению.
— Вы были вправе сомневаться. Я спокойно воспринял это.
— Боже, почему нельзя просто согласиться? — резко разворачиваюсь к нему, — Почему так необходимо продолжать отстаивать наличие каменного сердца?
— У меня не каменное сердце. Я способен на эмоции. Но не следует делать из меня неуравновешенную истеричку — в угоду собственной гордости. Я вполне способен контролировать свои чувства.
— Поэтому вы решили запугивать меня тем, что Исайя — психопат? Поэтому тут же начали препятствовать нашему с ним общению — стоило мне отдалиться от вас?..