– То есть… – От такой наглости даже у бывалого Грязнова дух захватило.
– Да, – хихикнул до того молчавший Дятел. – Описание участливого сотрудника полностью идентично внешности Рыбака. – И высказал неожиданную лингвистическую догадку: – Вообще, по-моему, слово «участковый» идет не от участка, а от «участия»!
– Рыбак сам их ей привез, – подтвердил Комиссаров, – бабки эти.
Наступила тягостная пауза, которую ни Комиссаров, ни Дятел не смели прерывать.
– Все-таки не понимаю, – сокрушенно сознался Грязнов. – Он же в бегах, без ночлега, без документов, а тут деньги сами на голову свалились – и он их возвращает. Он что – больной, зачем он это сделал?! Ты бы вернул деньги на его месте, а, Федор?
Федор скромно промолчал. Правая рука у него почему-то была сжата в кулак, которым он легонько постукивал о ладонь левой.
– Может, хоть Алина это как-то объяснит? – У Грязнова окончательно испортилось настроение. – Ну ладно. Вернул деньги. И… что еще?
– А все. Попросил Патрушеву написать расписку, извинился за задержку и уехал.
– О господи, ну а расписку-то зачем?
– А я знаю? Может, пошлет в Международный трибунал, в Гаагу.
Грязнов стал медленно, но верно свирепеть:
– Ладно, тогда скажи, зачем меня из дома выдергивал?! Раз все равно делать нечего?! Что, эти приятные новости нельзя было по телефону рассказать?!
Комиссаров отрицательно покачал головой, протянул Грязнову руку и разжал ладонь. На ней лежала металлическая таблетка, нечто вроде кварцевой батарейки. Похоже, но не совсем.
– Это еще что за хренотень?
– «Жук», – с пафосом сказал Леша Дятел, а Комиссаров просто кивнул.
– Прослушка?! И где вы ее нашли?
– В твоем кабинете, Слава, – резюмировал Комиссаров. – Нашли, пока тебя ждали. Тебя прослушивают. Меня прослушивают. Нас прослушивают.
Грязнов поперхнулся. Потом сообразил:
– Но если ты нашел ее только здесь, в кабинете, а меня просил приехать до того, как нашел, то как же ты догадался об этом?!
– Случайность. У меня домашний телефон зафонил. Паршиво они там работают, правда не знаю, кто и где. Ну я позвонил кое-кому, проверили и сказали, что с большой долей вероятности – да.
– И мой – тоже, – вставил Дятел.
– Ладно, – хмуро сказал Грязнов. – Хреновину эту вставьте назад, где нашли. Пусть считают, что мы ослепли. Весь базар теперь фильтруем, в машинах – тоже. Кстати, проверьте-ка мою, раз уж вы такие ушлые. Надеюсь все-таки, что там чисто.
Вышли на улицу, прошли на парковку, залезли в «Ниву» и проверили. «Жучок» был. Его решили тоже не трогать.
Грязнову стало нехорошо. Не может же это быть Рыбак, в конце концов?! Все-таки он пятиборец, а не технический гений… И потом, как бы он залез в муровский кабинет Грязнова… Но если не Рыбак – то еще хуже.
– Значит, кто-то слышит все, что происходит у меня в машине?!
– А что у тебя такое незаконное происходит в машине? – пожал плечами Комиссаров. – Куришь себе и куришь. И Рыбака ловишь между затяжками.
– Это уж мое дело, что происходит, – отрезал Грязнов. – Скажите лучше, господа пинкертоны, какие есть соображения, давно ли нас пасут?
– Вы будете смеяться, Вячеслав Иваныч, но на этих «жучках» стоят пломбы, – весело проинформировал Дятел. – Вот бюрократы, а! Тот, что в вашей машине, поставлен сегодня ночью или утром.
У Грязнова отлегло.
– Федор, проверь телефон Алины, если есть такая возможность.
ТУРЕЦКИЙ
Турецкий сидел у себя за рабочим столом и тер кулаками виски. Не спиртной напиток, а такое место на голове.
Акт вскрытия Штайна подтвердил предварительные выводы экспертов о времени смерти. Причина – перелом шейных позвонков, но на лице и затылке трупа были обнаружены ушибы, нанесенные тупым предметом за несколько минут до смерти. И этот тупой предмет очертаниями очень напоминал рукоятку пистолета.
Искомый злодей с его нетривиальным «модус операнди» не переставал удивлять. Если взял с собой пистолет, то почему не использовал по назначению? Боялся поднять шум и привлечь внимание? Зачем же тогда тащился с пистолетом, взял бы нож. Можно допустить, что хотел только попугать жертву, а убивать не собирался, тогда зачем убил? Случайно? Единственное объяснение: Штайн его узнал или в крайнем случае рассмотрел слишком хорошо, чтобы впоследствии опознать…
Для разнообразия Турецкий побродил по кабинету.
Как– то все не складывается. Обычный грабитель-одиночка не станет убивать, ну не получилось, в другой раз получится, с другим клиентом. Даже если Штайн обратится в милицию, что маловероятно, учитывая пикантность ситуации, в которой происходило ограбление, и даже если лицо грабителя знакомо каждому патрульному в Москве, все равно Москва большая, Россия еще больше, можно забиться в уголок, отсидеться, а не лезть под расстрельную статью. Да и со Штайном не все ясно, какого черта он полез в драку? На добропорядочного бюргера в возрасте это тоже не слишком похоже. Отдал бы деньги, наверняка ведь не последние, или заорал бы во всю глотку, вор бы испугался, сделал ноги. Нет же, он устраивает потасовку, не задумываясь, как объяснит потом, почему он появился на дипломатическом приеме в синяках и ссадинах.
Нет, Штайн мог вести себя так, только если был уверен, что его пришли убивать, и отчаянно защищал собственную жизнь. То есть он знал убийцу. Но почему у него появилась возможность к сопротивлению? Неужели парень с пистолетом, как в плохих боевиках, решил зачитать приговор и обосновать его справедливость, а пока он трепался, упиваясь собственной значимостью, немец собрался с мыслями и кинулся махать кулаками?
Что бы еще поделать для разнообразия? Если бы у меня был камин, подумал Турецкий, я бы поворочал бы в нем дровишки. Но ведь нет же камина!
Единственное, что смогла определить экспертиза в отношении убийцы: он, возможно, был одет в кожаную куртку или плащ. Под ногтями у Штайна обнаружились частички свиной кожи. А может, на него напал дикий кабан?!
Кровь на двери убитому не принадлежит. С отпечатками пальцев эксперты все еще не закончили, и неизвестно, когда закончат: гостиница как бы и новая, и клиенты бывают вполне себе с претензиями, а порядки все те же совковые: пыль вытирают редко и нетщательно. Потому в номере обнаружились пальчики порядка пятидесяти человек, и разбираться, какие из них по делу, а какие просто рядом оказались, можно до скончания века.
Звонок из машины Штайна был сделан накануне утром, номер принадлежит немецкому посольству. Просто звонил человек на работу… Ангелина предпочла воспользоваться автоматом. Сообразила, что звонок проследят? Или вообще никуда она не звонила?
Голова у Турецкого буквально опухла от несоответствий, нестыковок и несовпадений, информации для размышлений было слишком мало, а тут Костя уже торопит с результатами, и его тоже можно понять: на него давит генеральный, на которого давят немцы. Прямо Курская дуга.
Мозговой штурм Турецкого прервал Артур, с лихорадочным блеском в глазах ворвавшийся без стука.
– Александр Борисович, как настроение? Едем брать Ангелину.
– Нашлась?
– Почти. Я звонил в общежитие, где она якобы проживает. Она там действительно числится, но уже год не живет, зато мне объяснили, где ее можно отыскать. Оказывается, она ежедневно появляется на гомеопатическом толчке.
– Где?
– Стихийный рынок средств нетрадиционной и народной медицины. Она там то ли торгует, то ли консультирует.
– Бред какой-то. Погоди, погоди… Вспомнил! «Трава с Вальпургиевой горы»!…
Сикорский с восхищением покрутил головой: вот это реакция! И лишь добавил, подавая Турецкому его куртку:
– Кстати, ее настоящее имя – Елена Константиновна Терновская, а не Тельновская, я сделал новый запрос.
Толчок, то бишь рынок, состоял из одного недлинного ряда палаток. Подозрительного вида, причем явно не отличающиеся здоровьем тетки, бабки и дедки вполголоса предлагали каждому вольно или невольно забредшему прохожему чудесное исцеление от любых болезней практически даром. Панацеи в большом количестве выставлялись на прилавок и в еще большем демонстрировались из-под полы редким покупателям. Порошки, таблетки, настойки, снадобья. От всего в отдельности и одновременно – от всего разом.
Следователи немного потолкались у прилавков, для вида поинтересовались возможными вариантами лечения, ну хотя бы… ну, скажем… насморка, простатита, радикулита, ревматизма, и были не рады обрушившейся на головы информации.
– Замечательно. Но нам бы Ангелину, – вежливо вопросил Турецкий наименее жульнического вида костлявую тетку, которая при их приближении сразу подобралась и запричитала что-то с умным видом над пучком сена с громкой надписью «От зубов».
– Это которая афродизиаками торгует?
– Чем?
– Так у меня тоже есть очень действенное средство: привораживает, отвораживает…
– Нет, нам Ангелину.
– Не было ее сегодня. На службе она.
– А где ее служба?
– Да рядом тут, в Центре половых болезней… А то, может, возьмете все-таки у меня «верблюжье ушко»?
– И кем же она там работает, постоянной пациенткой? – возмущался Турецкий, топая по грязи к обозначенному костлявым теткиным пальцем приземистому зданию.
Центр размещался в помещении бывшей бани и носил громкое название «Люди». В предбаннике имелись три двери, из надписей на которых можно было сообразить, на какие же группы, собственно, делится человечество: слева – «Мужчина», справа – «Женщина», а посредине – «Д-р мед. проф. Уткин А. П.». Именно из этой двери навстречу Турецкому с Сикорским выкатился светящийся гостеприимством толстяк в больших очках и халате нараспашку, надо полагать, сам Уткин А. П.
– Добго пожаловать в центг «Люди», – комично прокартавил он дежурную фразу. – Здесь вам пголечат все угологические заболевания, заболевания матки, яичников, пгедстательной железы. Ваш доктог – цветное УЗИ, а я доктог Уткин. Итак, чем могу служить?
– Ангелина, она же Елена Терновская, здесь? – помахав корочкой, спросил Артур.