— Что там такое? — спрашивает Миша у своего друга, когда отец, мать и Ирина уже свернули на Советскую.
— Аспирин, — говорит Лева.
— За аспирином такая очередь?
— Она уже вчера здесь стояла, — говорит Лева, — потому что вчера наконец поступила партия аспирина. Целый год его не было в продаже. Теперь каждый запасается, чем только может. Пошли! — зовет он Мишу, уставившегося на двойную очередь.
Они берут чемоданы (Лева два, Миша один) и идут по пыльной Советской улице. Многие из очереди смотрят им вслед.
Миша, с трудом волоча ноги, идет по селу, и ему становится совсем грустно. Большинство домов стары и выглядят так, будто они вот-вот развалятся. Большинство людей на улице — старики, редко встретишь кого из молодых, понятно, все, кто еще может работать, сейчас на работе. Мише видны отсюда дюжина производственных зданий на окраине села, вблизи полей и лугов, и стадо пасущегося скота. Поля и коровники тоже выглядят запущенными, все производит впечатление бедности и упадка.
Мише становится тоскливо, Лева замечает это и показывает ему несколько домов, оставляющих более благоприятное впечатление. Они очень симпатичные, разноцветные и утопают в зелени и цветах. Но все же гораздо больше развалюх, и Лева объясняет Мише, что очень много людей уехало из Димитровки, потому что в колхозе все идет из рук вон плохо. А красивые дома среди садов, говорит он, — это дачи богатых москвичей.
— Да, да, в столице есть и такие, у которых хватает денег, чтобы позволить себе иметь здесь дачи, но вообще… ведь я в Ротбухене не обещал тебе рай, ведь так?
Миша собирается с духом и говорит:
— Да при чем тут рай! Главное, что мы и здесь вместе, Лева, я с вами и с Ириной.
— Она тебе нравится? Ты ее себе такой представлял?
— Нравится ли она мне, Лева? Да я еще ни разу не встречал такой девушки, даже во сне. Фотографии, что ты мне показывал, — да, да. Но я только теперь вижу, какая она на самом деле, я только теперь услышал ее голос! Этого нельзя себе представить заранее, Лева, такое чудо! — И, как только они заговорили об Ирине, Миша позабыл обо всей той бедности и грязи, которые только что так его угнетали. И снова, испытывая радость, Миша начинает мурлыкать ту же песню, что они пели перед этим в автобусе.
Правда, он вскоре прекращает свое мурлыканье, потому что видит Ирину и ее родителей, стоящих перед домом и ждущих их с Левой. А дом семьи Петраковых по красоте действительно даст сто очков вперед всем другим здешним домам. Миша восхищенно рассматривает его, и радость наполняет его все больше, — уныние и радость сменяются у него так же быстро, как и мысли.
Дом стоит в большом саду, перед домом овощные грядки и цветник, цветы разные, какие только можно себе представить. Дом сложен из толстых еловых бревен, выкрашенных в зеленый цвет, и у каждого окна светло-голубой резной наличник. На треугольном фронтоне слуховое окно, а над ним, под коньком крыши, — красная звезда, на коньке — телевизионная антенна.
У самого красивого дома в Димитровке есть еще и пристройка, так же выкрашенная и украшенная, как и основная часть дома; в ней, говорит Ирина, Миша и будет жить. Подходит Лева с чемоданами, а Ирина отворяет входную дверь. Когда Миша приближается к двери, Ирина протягивает руку, в ее темно-синих глазах сверкают ласковые искорки, и, склонив голову, она произносит:
— Добро пожаловать, Миша, добро пожаловать домой!
5
— Рад видеть вас в наших краях, Михаил Олегович, — говорит председатель сельсовета Евгений Котиков на следующее утро, когда Миша приходит в прогнивший сельсовет отметиться. Ему сказали, что это надо сделать сразу же.
— Я тоже очень рад, что, наконец, здесь, среди вас, — отвечает Миша и смотрит своими проникновенными глазами бассета на тучного Котикова, который является в одном лице председателем сельсовета и председателем колхоза. Комната, где его принимает Котиков, грязная, с потолка сыплется известка, мебели мало, и она старая и уродливая. На стене под стеклом висят большие портреты генерального секретаря М. С. Горбачева и В. И. Ленина, а также красный флаг Советского Союза, с желтой пятиконечной звездой и серпом и молотом в левом верхнем углу.
— Пожалуйста, ваш паспорт и другие ваши документы, гражданин Кафанке, — говорит Котиков торжественно. Все же дело это серьезное.
Миша кладет все, что у него есть, на заляпанный чернилами письменный стол, поверхность которого кто-то щедро изрезал причудливыми значками и надписями.
Котикову — на нем серый костюм, голубая рубашка и красный галстук, а в лацкане пиджака депутатский значок — требуется бесконечно много времени на изучение документов.
— Гм! — произносит он. — Гм-м! Тк-тк-тк! — И при этом бормочет что-то себе под нос.
— Что-то не в порядке? — спрашивает Миша, сразу запаниковав. До чего все же он запуган.
— А что может быть не в порядке? — с готовностью спрашивает тучный Котиков.
— Откуда я знаю?
— Вы ведь спрашиваете.
— Это вы спросили, прошу прощения.
— Насколько я вижу, все в порядке, гр-рм! У вас виза на три месяца.
— Да, но в посольстве в Берлине договорились с Министерством в Москве, что я могу получить здесь вид на жительство.
— Вы можете, гр-рм-рм! Ну, да. Посмотрим.
Не сходить с ума, командует себе Миша. Спокойно, спокойно! Вдруг по комнате прошмыгивает курица и снова выскакивает наружу.
— Курица! — говорит Миша озадаченно.
— Курица. Не слон. У нас здесь много кур, — говорит Котиков.
— Это прекрасно, — говорит Миша.
— Что прекрасно?
— Что у вас здесь много кур, господин Котиков.
Это уже выходит за рамки приличия, думает Миша. Ну, теперь ты, наконец, заткнешься, идиот, ругает он сам себя и замолкает.
— Ваш отец Олег Гранин был старшим лейтенантом Красной Армии.
— Да.
— Вы установили с ним контакт?
— Нет.
— Почему нет?
— Я не знаю, где он. И никогда не знал. Может быть, он уже умер.
— Но возможно, что и нет.
— Однако моя мать умерла, это известно точно.
— Я не спрашивал о вашей матери, Михаил Олегович
Заткнись!
— Гм. Гр-рммм! Вы незаконнорожденный!
Ну ясно, теперь все будет, как всегда и везде.
— Ваша мать должна была выйти замуж за вашего отца до вашего рождения. Это было бы нормально.
— Конечно. Но она этого не сделала.
— Почему?
— Я этого не знаю.
— Может быть, она не хотела выходить замуж за советского гражданина?
Спокойно, Миша, спокойно!
— Может быть, мой отец не хотел жениться на немке, господин Котиков. Я этого действительно не знаю.
Котиков поднял глаза.
— Гр-грм! Здесь сказано, что ваш отец — еврей!
Ну, вот. Все как всегда.
— Да.
Снова курица, кудахчет и выскакивает на улицу.
— Гр-рм! — Котиков снова откашливается.
— Это плохо?
— Это выяснится позже.
Надо иметь железные нервы.
— Ваша мать немка.
— Да.
— Тогда вы полукровка, метис.
— Да. Но я не имел возможности выбирать, господин Котиков.
— Не надо таких замечаний, Михаил Олегович, не надо таких замечаний! Почему вы оправдываетесь? В Советском Союзе ни один человек не имеет ничего против метисов, понятно?
— Понятно. — Долго я этого не выдержу.
— В Советском Союзе со всеми людьми обращаются одинаково. Если вы в чем-то провинитесь, вас накажут по закону. В Германии вы не состояли в партии?
— Нет.
— Почему?
— Я не интересуюсь политикой.
— Каждый должен интересоваться политикой!
— Возможно, я вступлю здесь в партию, если останусь в Советском Союзе насовсем.
— Это еще неизвестно, останетесь ли вы здесь насовсем, это решат в Министерстве. И в партию вам тоже будет непросто вступить, если это вдруг придет вам в голову. Это партия решит, достойны ли вы стать ее членом.
— Конечно. — Всегда одно и то же. Долго еще мне придется все это терпеть.
Толстяк заполнял формуляр, пока шел этот разговор, а заодно и маленькое удостоверение. Он всюду ставит печати и отдает удостоверение Мише.
— Это удостоверение о вашей регистрации. Его надо всегда носить с собой! Это ваш важнейший документ наряду с паспортом.
— Хорошо.
— Чем вы будете заниматься, Михаил Олегович?
— Я думал, может быть, я пригожусь в колхозе.
— Вы что-нибудь смыслите в животных?
— Нет, я водопроводчик и сантехник, но я могу чинить машины и другую технику.
— Посмотрим. Приходите завтра утром в восемь ко мне в правление колхоза!
— Хорошо.
— Вы не должны покидать Димитровку, я предупреждаю вас.
— Я вовсе не собираюсь ее покидать.
— Чего вы собираетесь, никому не интересно. Вы не имеете права, понятно?
— Хорошо! — С этим Котиковым нужно иметь дьявольскую выдержку. Я ему не нравлюсь. Это ясно. Кому же мети… Хватит жалеть самого себя! Кроме того, есть ведь много людей, которые относятся к ним нормально.
— У вас, как у гостя, есть не только права, но и обязанности, Михаил Олегович. И уже вчера ваше поведение было несовместимо с вашими обязанностями.
— Вчера? Но я только вчера приехал! Как же я мог не совместиться…
— Не наглейте! Вы прекрасно знаете, что я имею в виду.
— Простите, не знаю.
— Не лгите! Я наблюдал из сельсовета.
— Что вы…
— Перед аптекой. С вашим другом Львом Петраковым.
— Я действительно не знаю, господин Котиков…
— Там граждане стояли за аспирином.
— Ах, вот что!
— За аспирином. Лекарством. Ваш друг Лева Петраков и вы над этим потешались.
— Что вы! Напротив, я…
— Позвольте мне закончить. Спасибо… нашли смешным и упражнялись в критике системы снабжения в Советском Союзе. Граждане жаловались на вас, так что не отрицайте!
— Я…
— Может быть, принято так себя вести в Германии, но не у нас. Я вас серьезно предупреждаю. Если подобное повторится еще раз, это повлечет за собой неприятные последствия, понятно?
— По… понятно.