— Наверное, этот космонавт вообще ничего не знает. Наверное, они не сказали ему ни слова о том, что происходит, — рассуждает Миша. — Они не могут спустить его вниз.
— Почему? — недоумевает Алехин, его голос звучит неуверенно и смущенно. Вот о чем он думает! Может быть, он и впрямь сошел с ума, этот Волков? И я в одной камере с сумасшедшим? А если он придет в бешенство и набросится на меня…
Миша не приходит в бешенство. Он очень робкий и задумчивый человек.
— Они не могут спустить его вниз, — объясняет Миша вежливо, — потому что космодром Байконур, откуда управляют полетом, находится в республике, которая не подчиняется Ельцину. Все инженеры и техники там бастуют. Они не получают зарплаты вот уже много месяцев. И вот из-за этого космонавт, один-одинешенек, продолжает свой полет по орбите, — размышляет Миша, и теперь в его голосе еще больше тоски. — Но по крайней мере никто не может причинить ему зла, понимаете, профессор Алехин? Он счастливый человек. Есть такие люди, которым просто не везет. Я один из них. А тот, там наверху, он хочет назад, на Землю, сумасшедший! Нет, нет, конечно, они не сказали ему, что здесь творится…
30
— Я должен предупредить вас, что вам грозит расстрел, — говорит следователь Юрий Ежов две недели спустя после мишиного ареста, утром 22 апреля, это опять среда. Светит солнце, и уже очень тепло, очень тепло для конца апреля.
— Мне кажется, господин следователь, что это слишком суровое наказание, — отвечает Миша мягко. За прошедшие две недели у него было много бесед с Ежовым, и Миша считает его корректным и вежливым человеком. — Особенно для того, кто абсолютно невиновен!
Ежову 51 год, он высокий и стройный, страстный игрок в теннис. Каждое утро перед службой он тренируется в течение часа и регулярно занимается этим еще час после работы. Его карие глаза блещут здоровьем, на его по-детски беззаботном лице всегда играет здоровый румянец. Следователь Юрий Ежов — очень веселый человек, он любит пошутить. Он смеется по любому малейшему поводу, вот и сейчас тоже.
— Абсолютно невиновен! — говорит он, смеясь и показывая красивые белые зубы. — Невиновен, да еще и абсолютно. В самом деле, профессор Волков, вы большой шутник!
— С вашего позволения, господин следователь, невиновен, — говорит Миша с чрезвычайным смирением, потому что последние две недели сделали его еще смиреннее, чем он был до сих пор. Хотя не было такого, чтобы кто-нибудь хоть один-единственный раз косо на него взглянул, резко с ним обошелся, уже не говоря о том, чтобы его истязали.
Напротив: уже на второй день он получил просторную одиночную камеру и вдоволь хорошей еды, так что он даже прибавил в весе на три кило по сравнению со временем своего ареста. Целыми днями ему приходится иметь дело с физиками-ядерщиками, а также с экспертами по устройствам санитарного назначения, объяснять и обосновывать для них каждую деталь: зачем эко-клозету такой мощный металлический каркас, из-за чего он выглядит как ракета, стоящая на хвостовом оперении? Зачем у него газогенератор? Для чего нужны абсорберы? Каким образом при помощи микроорганизмов получается гумус? Миша терпеливо объясняет это им снова и снова, но ему не верят.
Следователь Ежов вдруг перестает смеяться над тем, что Миша уверяет его в своей невиновности, да еще абсолютной, и сурово говорит:
— Профессор Волков, я обвиняю вас в государственной измене, попытке бегства из страны и в убийстве, совершенном вами лично или при участии сообщников.
— Вы сказали — убийство, господин следователь? — спрашивает Миша, прищурившись.
— Я сказал — убийство, профессор Волков.
Широкие золотые лучи солнечного света падают в комнату, тысячи пылинок танцуют в них. Здание следственного отдела и тюрьма находятся на окраине Москвы, в парке. В ветвях деревьев щебечут птицы, блестит молодая листва, потому что ночью прошел дождь, зарешеченные окна открыты, ах, этот душистый лесной воздух!
— Кого же я убил, господин следователь?
— Ну, конечно, этого Мишу Кафанке, профессор Волков.
В партии Дарга — Боуместер (встреча команд Голландия — ФРГ, 1959) белые сдались на 40-м ходу. Черные атаковали короля белых по линиям f и g. Значит, в атаку, Миша!
— Но я ведь и есть тот самый Миша Кафанке, господин следователь!
— Ну, профессор Волков, это уже более чем скучно. Не начинайте всего этого сначала, я прошу вас! Кто вы, это хорошо известно.
— Да, если это хорошо известно, тогда простите, господин следователь. Я ведь все еще считаю, что я и есть Миша Кафанке. Не сердитесь на меня за это!
— Не сердитесь? Мы здесь должны судить о вас по чисто юридическим основаниям, свободным от идеологической предвзятости, страха или гнева и не ради какой-либо выгоды.
— Я знаю, господин следователь, я это знаю. — Миша сопит. — А как, скажите, пожалуйста, я себя — нет! — как я его убил? И зачем?
Он точно знает, зачем, этот изобретатель, думает Юрий Ежов. Конечно, он знает, зачем только он тянет! Так я ему объясню еще раз, чтобы он потом не жаловался на то, что ему не все сказали. Но с этим надо кончать.
— Вы сделали важное изобретение, — говорит Юрий Ежов. — Начнем с этого. Сделали?
— Да, господин следователь.
Птицы в парке, как дивно они поют…
— Хорошо. И вы хотите покинуть Россию. Это тоже верно?
— Это тоже верно, господин следователь.
— Превосходно. С вашим… изобретением, конечно.
— Конечно, господин следователь.
Тирли-тирли.
— По этой причине вы пошли в УВИР Министерства внутренних дел за выездной визой и заняли там очередь, чтобы получить эту визу. Правильно?
— Правильно, господин следователь.
Защита Грюнфельда, безусловно относящаяся к самым интересным, делает возможной гораздо более оживленную игру фигурами, чем большинство королевских защит, так как в ней значительно раньше открываются вертикали. Теперь только не терять мужества и надежды!
— И у вас были с собой, когда вы пришли ходатайствовать о выездной визе, светокопии планов календарного графика выступлений Бориса Беккера в Уимблдоне — простите, профессор Волков, Борис Беккер — мой кумир, вот я и оговорился. — У него плохо пошли дела! В последнее время он потерпел ряд поражений. Говорят, он страдает от депрессии. Может быть, вы, из Германии, знаете об этом подробнее?
— К сожалению, нет, господин следователь.
— Я так беспокоюсь… Гррр-ррррм! Так о чем мы? Ах, да, вспомнил: у вас были с собой светокопии вашего изобретения — эко-клозета, — когда вы пришли ходатайствовать о выездной визе?
— Разумеется, были, господин следователь. Минуточку! — Миша сильно сопит. — Вы сказали — эко-клозета? Но все эксперты придерживались мнения, что речь идет о светокопиях установки по обогащению плутония!
— Недолго.
— Что недолго?
— Они придерживались этого мнения. Потом они установили, что это мнение было ошибочным. Конечно, речь идет об эко-клозете.
— Э-э-это они действительно так считают? — Если припомнить, сколько великих шахматистов сошли с ума…
— Ну, разумеется, профессор Волков. Не надо держать нас за идиотов! Не будете же вы таскать с собой светокопии вашей установки по обогащению плутония! Это было бы действительно чистым безумием!
Чистым… Он сам это говорит! Вот чего я всегда так боялся, — сойти с ума!
— Хорошо, господин следователь, моего эко-клозета. Но где же тогда чертежи установки по обогащению плутония?
— Ну, где же еще? В вашей голове, дорогой мой изменник родины!
Тут уже не поможет надежная, но несколько пассивная защита Стейница, названная так в честь величайшего мастера XIX века — он тоже окончил свою жизнь душевнобольным. Всего наилучшего!
— Ага, в его голове.
— Не в его голове. В вашей голове, профессор!
Тут можно не слушать дальше. Тут нужно быстро спросить:
— Но откуда у него чертежи эко-клозета? Пожалуйста, заметьте, хотя я говорю «он», я имею в виду, конечно, «я», потому что я не он.
— Давайте не будем больше спорить, профессор. Вы — профессор Волков, и вы понесете кару за свою измену. Ваши знания вы хотите продать за бесценок за границей, вы — человек без родины, у вас нет ничего святого.
Все это нам было уже известно. Психоанализ не помогает. Возможно, поможет интонация так называемой классической иронии? Попробуем-ка:
— Откуда у меня чертежи эко-клозета, это нам еще не известно, насколько я понимаю?
— Положим, нам это известно, но вы-то знаете это наверняка. У вас они от бедного Миши Кафанке.
Он говорит — бедного Миши Кафанке. Как он прав. Я действительно бедный Миша Кафанке. Из огня да в полымя.
— Поэтому вы его и убили.
— Кого, господин следователь?
— Кафанке.
— Кафанке? Зачем?
— Чтобы завладеть его паспортом, его документами и изобретением.
— Ага.
Тирли-тирли.
— Слава Богу, у нас в России есть обязательная прописка. На основании документов и бланка прописки этого несчастного Миши Кафанке мы смогли быстро установить, откуда он приехал.
— Это вы смогли быстро уста… — Ой-ой-ой! Конечно, они это смогли! Только бы, ради всего на свете, они не втянули сюда еще Ирину и ее семью. Этого бы я не вынес. Это было бы слишком чудовищно.
— В течение одного дня было точно установлено: Миша Кафанке жил в Димитровке. Это подмосковное село. В семье Петраковых. Кафанке приехал из Германии. Там он познакомился с лейтенантом Советской Армии Львом Петраковым. Они были друзьями. Кафанке приехал, чтобы погостить у своего друга… Это бесстыдство с вашей стороны, чтобы я вам все это еще раз объяснял! Вы сами это знаете лучше всех. Вы — или ваши соучастники — убили этого несчастного человека. Это был для вас счастливый случай, решение ваших проблем с выездом из страны. В самом деле, нечего держать меня за идиота!
— Чего нет, того нет, господин следователь!
— Чего нет?
— Того, господин следователь, что я держу вас за идиота! Как же я убил Мишу Кафанке?
Тирли-тирли. Взгляд Юрия Ежова блуждает по восхитительной молодой листве за окном. Милая моя родина, думает он и говорит: