— Все, что нам рассказывал Чезаре, — ложь. Жизнь человека — это всего лишь…
Но в эту минуту Никола в ярости набросился на него и стал трясти изо всех сил:
— Чезаре мой отец! Мой отец, ты понял, скотина? Не смей произносить его имя! Если кто и лжет, то это ты, Берн! Посмотри, что с нами случилось из-за тебя!
Я попытался разжать руки Николы, но он не отпускал добычу. Тогда я сдавил ему шею, и ему пришлось оставить в покое Берна, чтобы освободиться самому. Я отпустил его, он закашлялся. А потом опять воцарилось спокойствие.
— Мы достанем деньги, — пообещал Берн.
И вдруг на нас троих разом навалилась усталость. Я посмотрел на тропинку среди скал, ведущую к морю, и только в этот момент заметил вдалеке на скалах, у самой воды, человеческую фигуру, которая почти сливалась с горизонтом, разве что была чуть-чуть темнее. Виолалибера, подумал я. Ближе к нам я увидел маленькие островки песка, на которых мы танцевали прошлым летом. Но кто вспоминал об этом сейчас? Время танцев прошло, в один миг развеялось все его очарование, вся наша юность.
«Ночь дана для того, чтобы спать», — вот что еще говорил Чезаре перед тем, как погасить свет у нас в комнате, прежде чем в полутьме прошептать нам свое благословение. Ночь дана, чтобы спать. Но нам не хотелось спать, нам и тогда хотелось бодрствовать. Дождавшись, когда в коридоре затихнут его шаги, мы забирались на кровать Берна. И на этом волшебном плоту далеко за полночь продолжались наши игры, детские, невинные игры, которые, правда, с каждым разом становились чуть-чуть смелее, чуть-чуть опаснее.
Вдруг я увидел, как человек, стоявший на скалах, прыгнул вниз. Послышался слабый всплеск.
— Она бросилась в воду, — произнес я, но не смог двинуться с места.
Берн и Никола разом обернулись и, увидев, что Виолалибера исчезла, бросились бежать к скалам, выкрикивая ее имя. Я побежал за ними. Мы стояли втроем на берегу и звали ее. Волны пенились, разбиваясь о скалы. К счастью, сквозь облака просачивался слабый лунный свет: Никола что-то разглядел в воде и, указав пальцем, крикнул: «Там! Вон там!» Однако у него не хватило мужества первым броситься на помощь. Это сделал Берн, он нырнул вниз ногами, хотя не имел понятия, какая в этом месте глубина.
— Черт! — крикнул Никола и с ужасом посмотрел на меня.
Я тоже прыгнул в воду. Она была такая холодная, что у меня перехватило дыхание. Я наткнулся на какой-то камень на дне, вынырнул и поплыл к Берну, который тем временем успел подхватить Виолалиберу и держал ее голову над водой.
Наконец, к нам присоединился и Никола, и мы втроем засуетились вокруг Виолалиберы, пока она не сказала: «Хватит! Отстаньте, отстаньте от меня!»
Мы доплыли до берега и, помогая друг другу, вскарабкались на скалы. Меня дважды относило назад течением, прежде чем я сумел подтянуться наверх.
Я дрожал от холода. Виолалибера сказала, что, если мы всё с себя не снимем, у нас будет воспаление легких. Мы так и сделали. Затем она велела нам подойти поближе и согреть ее, и мы снова послушались, собрались в кружок возле нее. Она расхохоталась.
— Здорово я вас напугала, да? — сказала она, вытирая с нас капли воды ладонями, губами и волосами.
Я стал на колени на острых скалах, потом лег на спину. Мы были слишком молоды, чтобы остановиться. Страх только возбуждал нас. Я взглянул вверх, пока никто не успел заслонить от меня небо. Несмотря на луну, можно было разглядеть множество звезд.
На следующий день Никола ждал меня перед собором в Бриндизи.
— Оставь мопед здесь, — сказал он. — Мы пойдем пешком.
— Почему бы тебе не сесть сзади?
Никола с презрением посмотрел на мопед.
— Я на этих штуках не езжу.
— Если я его здесь оставлю, его украдут, — сказал я, но Никола уже шагал куда-то. Я пошел за ним, толкая мопед с выключенным мотором.
Мы свернули на набережную. Время от времени на нас налетала волна солоновато-горькой вони. Это было странно — мы оказались вместе в разгар дня, причем только двое, он и я. Вдруг Никола сказал:
— Я тут подумал… Берн провел в башне больше времени, чем мы. Гораздо больше.
— И что из этого?
— Ничего. Просто он больше времени провел с Виолалиберой. Это несомненный факт. А значит, наибольшая вероятность, что это именно он.
— Не имеет значения, — возразил я.
— Еще как имеет. Откуда мы знаем, чем они занимаются, пока нас нет?
— Мы тоже там были, Никола.
— Уверен, со мной такого случиться не могло.
— Ты серьезно?
Он метнул в меня недобрый взгляд.
— Ну конечно, ты же всегда защищаешь его. Что бы он ни натворил, ты каждый раз на его стороне. Как в той нелепой истории с забастовкой. Как будто не замечаешь, во что он превратился.
— Во что же, по-твоему, он превратился?
— В фанатика. Все время говорит об этой книге. Нарочно, чтобы позлить Чезаре.
— Да, но Чезаре…
Никола вдруг остановился так резко, что я чуть не налетел на него.
— Что «Чезаре»? Вечно вы ищете повод придраться к нему. Он подобрал вас, дал вам дом. Без него вы бы сейчас…
Он не договорил.
— Чезаре уничтожил все книги Берна.
— Все книги? Это Берн тебе так сказал? Две книги. Их было только две.
Только две, повторил я про себя. И постарался вспомнить подробности нашего разговора с Берном в общежитии «Замка». Хотя какая разница, сколько их было — две или сто?
— Ты не знаешь, как Берн вел себя с Чезаре. Без конца заводил при нем гадкие разговоры, потешался над ним. Это Берну следовало бы ответить за все. Это он первый начал, — сказал Никола.
Тем временем мы пришли по нужному адресу, на узкую улочку Старого города. На одном из балконов тянулись во все стороны блестящие, мясистые ветки какого-то растения, они обвились вокруг перил, точно щупальца.
— Это здесь, — объявил Никола, поглядев на записку, которую вынул из кармана. — Звони в дверь.
— Почему я?
— Звони, черт побери!
Дверь открыла старушка; она молча сделала шаг назад, чтобы дать нам пройти. Мы вошли. Усталым жестом она указала нам на диван, а сама села в кресло рядом с диваном, перед включенным телевизором, и продолжила смотреть развлекательную вечернюю программу. Я отпросился с работы, в который раз наболтав синьору Наччи что-то про несуществующую невесту. Глядя на актрис, мелькавших на экране телевизора, я впервые подумал о «Замке» с сожалением. Подумал о Коринне. Мы избегали друг друга с того дня, когда я по ее вине опрокинул поднос.
— Входите, — произнес мужской голос у нас за спиной.
У говорившего была пышная, ухоженная борода, на носу — очки в прозрачной оправе. Он затолкал нас в кухню.
— Где девушка? — с раздражением спросил он.
— Она сегодня не пришла.
— Так что, мне одного из вас осматривать?
— Мы не подумали… — начал Никола, но осекся — ему стало стыдно.
— Сколько недель?
— Мало. Как нам кажется, — по-дурацки ответил я.
— Кто из вас отец?
На сей раз промолчали мы оба. Доктор налил себе стакан воды из-под крана и залпом выпил. Затем, не выполоскав стакан, поставил его в сушку. Нам он ничего не предложил.
— Понятно, — пробормотал он. — Несовершеннолетняя, да?
— Ей шестнадцать.
— Вы должны привести ее ко мне как можно скорее, ясно вам? — В его голосе я почувствовал усталость и отвращение. Из комнаты доносилась болтовня участников телешоу. В квартире пахло стариковским жильем.
— Это стоит полтора миллиона, — добавил он, — вы должны принести их, когда придете с девушкой. Даже если я не смогу проделать это сразу.
— Нам сказали, миллион, — тут же запаниковал Никола.
На лице доктора обозначилось что-то похожее на улыбку.
— Вы не знаете, кто отец, не знаете, какой срок. Но знаете цену, верно? Так вот: цена не всегда одна и та же. Если ничего нельзя будет сделать, я верну вам миллион триста тысяч. Оставлю себе только стоимость осмотра.
— Как это «ничего нельзя будет сделать»? — повторил Никола.
— Доктор… — произнес я.
— Что?
— Как это происходит?
Он уставился на меня так, словно я задал этот вопрос с какой-то конкретной целью. Потом достал из ящика нож, поднял вверх, чтобы я смог его рассмотреть, и стал водить зубчатым лезвием по деревянной столешнице, точно соскабливая с нее что-то.
— Теперь понятно?
Никола сильно побледнел.
— Это сделали вы, — сказал доктор, — вы, а не я.
Мы вернулись в Скало, но даже не вспомнили о еде. Откуда-то доносилась приглушенная музыка. Виолалибера поднесла зажигалку к обрывку бумаги, и он сгорел у нее в руке. Мне казалось, я никогда еще не видел такого ослепительного пламени; оно мгновенно вспыхнуло и сразу же погасло, но за эти несколько секунд успело высветить наши оцепеневшие от ужаса лица.
Мы снова сосчитали деньги: девятьсот тысяч. В эту сумму вошли все мои сбережения, все, что я получил за блэкджек.
— Мы столько не соберем, — сказал Никола. Я испугался, что у него опять начнется приступ паники.
— Возьми в долг, — предложил Берн.
— Да? А у кого?
— У твоих приятелей по университету. У таких, как они, точно деньги найдутся.
— Может, сам что-нибудь придумаешь? А то все время только хреновые указания даешь.
— Я смотрю, юридическая лексика сильно обогатила твой словарный запас.
Виолалибера захихикала. На ней была короткая майка, открывавшая пупок. Она подняла босую ногу, вытянула ее к центру комнаты, в сторону Николы, и стала гладить его ляжку, затем пах. И продолжала смеяться. Она не признавала берегов.
Никола схватил ее ступню так, словно хотел раздавить в руке, и отшвырнул прочь.
— Ты сумасшедшая, — сказал он.
Тут Берн повернулся ко мне. Спина у него болела по-прежнему, не больше и не меньше, но он перестал жаловаться. Теперь все его внимание сосредоточилось на Виолалибере, он следил за тем, чтобы у нее было питье, чтобы ей было удобно. Он уже несколько дней не возвращался на ферму, потому что боялся оставить ее одну. Я не знал, как отнеслись к его отсутствию Чезаре и Флориана, возможно, они умирали от беспокойства. Но он не говорил об этом. Он превратил загаженную берлогу внутри башни в свой новый дом. Он спал не на матрасе рядом с Виолалиберой, а на полу, чтобы оставить ей побольше места. Ложился травмированной спиной прямо на камни.