Но я не мог больше там оставаться. Выбежал из комнаты, пронесся через двор и подъездную аллею к воротам, сел на мопед и укатил.
В Скало на поляне крутились парни и девушки купальниках. Не делая никаких попыток спрятаться, я пошел прямо к башне. Меня увидят — ну и пусть. Какое это теперь имеет значение?
В убежище я нашел спящих Берна и Виолалиберу. Так они проводили почти все время. Постоянное пребывание в башне очень утомляло их. Фонарь опять горел: наверное, Никола принес батарейки. Я подергал Берна за грязную футболку.
— Томми… — произнес он, с трудом открыв глаза.
— Он не даст денег, — сказал я.
Губы у Берна были пересохшие, изо рта скверно пахло. Я потрогал его лоб.
— У тебя температура, Берн?
— Пустяки. Помоги мне встать. Сегодня спина совсем не слушается.
Виолалибера все еще спала, лежа на боку на матрасе.
— У тебя наберется мелочи на два пива? — спросил Берн. — Я бы выпил. И с удовольствием вышел бы отсюда хоть на чуть-чуть.
Но мы еще долго оставались в башне, прежде чем принять решение, вполголоса переговаривались или просто молчали. По-видимому, прошло немало времени, прежде чем я помог Берну, у которого жар разлился по всему телу, подняться на ноги, а в дверном проеме появилась фигура Чезаре, заполнившая его целиком и заслонившая свет.
— Берн, — позвал он.
Берн попытался оторваться от меня и чуть не упал на пол. Я подхватил его.
— Зачем ты привел его сюда? — спросил Берн полным грусти голосом.
— Я его не приводил.
— Позволь мне помочь тебе, Берн.
Не дожидаясь ответа, Чезаре шагнул к Берну, а Берн так безропотно позволил ему обхватить себя за талию, что я решил, будто он теряет сознание.
— Прости меня, — прошептал Чезаре. — Прости меня за то, что я сделал.
Только потом я сообразил, как ему удалось нас найти. По всей вероятности, Яннис спрятался за оградой у ворот, а потом поехал за мной, правда, непонятно, на каком транспорте. Проследив за мной до Скало, он увидел, как я забираюсь в башню, и позвал Чезаре. И вот Чезаре был здесь, а Берн рыдал у него на груди. Действительно ли он плакал? Не помню. Я был слишком потрясен. Нам не пришлось объяснять ему присутствие девушки, которая тем временем проснулась и глядела на нас снизу вверх. Чезаре ни о чем не спросил, только сказал:
— Идемте со мной. Теперь я займусь вами.
Нагнувшись над Виолалиберой, он погладил ее испуганное лицо.
— И тобой тоже. Держись.
И мы покорно пошли за ним, сначала вверх по лестнице, потом вниз: казалось, он знает дорогу лучше нас.
Когда надо было идти через заросли крапивы, он одной рукой поддерживал Берна, а другой — Виолалиберу. Я шел последним. Перед тем как покинуть убежище, я сунул в карман деньги, которые нам удалось собрать.
Мы прошли через толпу ребят и девушек в купальниках. Кто-то из них, знавший меня и Берна с прошлого лета, поздоровался с нами. Мы сели в форд, и Чезаре поехал по направлению к ферме, не сказав ни слова. Хотя нет, он все же произнес одну фразу, обращаясь к Виолалибере: «Тебе понравится место, куда мы едем. Там все решится».
Тогда я подумал: он уже знает. Знает о ребенке, знает обо всем.
Возможно, его план был масштабнее, чем мне казалось: на ферме, кроме Флорианы, нас ждал еще и Никола. Стоя под навесом беседки, он метнул в меня выразительный взгляд, означавший: не требуй объяснений. Но нам было не до этого. Чезаре продолжал успокаивать Виолалиберу. Флориана позвонила врачу в Специале и попросила его срочно приехать, несмотря на позднее время. Берн, Никола и я оставили девушку на их попечение и пошли к дому. Когда мы дошли до оливковой рощи, у Николы случился приступ паники и одновременно агрессии, направленный против меня.
— Что ты ему сказал? Что, черт возьми, тебе в голову взбрело?
— Ничего он ему не сказал, — ответил за меня Берн. — А насчет Виолалиберы он сам догадался.
— Не надо меня в это впутывать, ребята. Прошу вас, не впутывайте меня! Я дам вам все, что хотите!
В его голосе звучала мольба. Лицо исказилось от ужаса. Мне было его жаль.
Берн велел ему замолчать таким решительным тоном, что он сразу затих.
— Мы должны решить, кто из нас отец, — сказал Берн. — Когда придет врач, он обязательно спросит. Чезаре и Флориана тоже захотят знать.
— Только не я, прошу вас! — захныкал Никола.
Берн осматривался, словно ища чего-то.
— Вот как мы сделаем, — сказал он. — Каждый из нас подберет камень, один из этих. И бросит его в сторону вон тех деревьев. Чей камень упадет ближе всех, тот и объявит себя отцом.
— Ты окончательно рехнулся! — взвизгнул Никола.
— Есть предложение получше? Я тебя слушаю. Давайте подбирать камни. Они должны быть примерно одинакового размера. Вроде этого.
Я нашел себе похожий камень, счистил с него налипшую землю.
— А если это окажется неправдой? Выберем отца наугад, а потом выяснится, что это не он?
— Истина умерла, — бесстрастно ответил Берн, — это всего лишь буква в алфавите, всего лишь слово, всего лишь материал, который я могу использовать.
Я понял, что это были не его слова. Должно быть, он заимствовал их из той книги.
— А если Виолалибера не согласится?
— Она уже согласна. Хочет, чтобы все решила судьба. Ну, не только судьба. В какой-то степени еще и ловкость. Но прежде чем бросать камни, мы должны дать клятву.
— Какую клятву?
— После того как судьба все решит, никто из нас не будет упоминать ни об этом моменте, ни о том, что было в башне. Мы не будем говорить об этом ни с другими людьми, ни между собой. Никогда. До самой смерти.
— Хорошо, — сказал я.
— Вы должны сказать: до самой смерти.
— До самой смерти, — поклялся Никола.
— До самой смерти, — поклялся я.
— Никола, бросай первым.
Никола выдохнул, снова набрал полную грудь воздуха, изогнул спину и бросил камень очень высоко и очень далеко, так, что он упал за третьим или даже четвертым рядом деревьев. Я с трудом разглядел место падения. Камень подпрыгнул, ударившись о землю, затем упал снова и стал невидимым.
— Теперь ты, Томмазо. Нет, возьми этот. — И Берн положил мне в руку другой камень, полегче.
— Не помогай ему, это нечестно, — запротестовал Никола, но тут же замолк. Он знал, что я не смогу бросить камень дальше, чем он. Так и вышло. Когда мой камень упал в неполных тридцати шагах от нас, я подумал: а не ловушка ли это? Ведь в такого рода состязаниях я всегда занимал последнее место. Но я еще был и тем, кто никогда не оспаривал решения Берна. А сейчас, впервые с того дня, когда я увидел его в домике на тутовнике, я не желал ему победы.
Не уверен, что он сделал это нарочно. Может, дело было в его больной спине, из-за которой он не мог отвести руку назад, или в высокой температуре. Или же он неправильно рассчитал траекторию. Не знаю. А наша клятва не позволяла мне спрашивать у него об этом до конца дней моих. Берн поднял руку над головой: тут его, по-видимому, пронзила острая боль, он застыл в этой позе, а затем камень выскользнул из его руки и приземлился за ближайшей оливой. Мы смотрели на точку падения, как когда-то смотрели на деревянный крест, появившийся ночью на могиле зайца.
— Думаю, отец — я, — произнес Берн.
Когда мы вернулись в дом, он подошел к Виолалибере, которая сидела за столом, тупо глядя на стоявшую перед ней пустую тарелку. Он положил ей руку на плечо, она никак не отреагировала, но этого жеста было достаточно, чтобы Чезаре и Флориана поняли, как обстоят дела, на ком из нас лежит вина за случившееся.
И тут я понял, что они ни минуты не подозревали своего родного сына. Берн смотрел на Виолалиберу сверху, смотрел на ее всклокоченную шевелюру так, будто говорил себе: да, все правильно, я смогу это сделать, смогу прожить с ней всю жизнь. Кто знает, какая несуразная аксиома вертелась у него в голове в эти часы, какой принцип заставлял его брать на себя одного вину за преступление, в котором были повинны трое.
Чезаре взял стул, поставил его рядом со стулом Виолалиберы, и Берн сел. Затем Чезаре сделал то, чего никто из нас не мог бы даже вообразить. Он вышел из дому и вернулся с небольшим тазом, тем самым, в котором мы, помнится, держали на холоде арбузы. Наполнил его водой и поставил на пол перед Берном и Виолалиберой. Снял с них обувь, носки и окунул их ноги в воду.
— Что ты делаешь? Они же воняют! — хихикнула Виолалибера, но тут же умолкла, взглянув на серьезное лицо Чезаре.
Он по одной оттирал эти ноги, пока они не стали чистыми. Ноги Берна и Виолалиберы стояли рядом в тазу и сияли чистотой, словно у новобрачных. Виолалибера поболтала ими, разбрызгав вокруг воду. И тут мы все улыбнулись. Напряжение рассосалось, как грязь в воде. Снова кто-то принял решение за нас.
Потом Чезаре стал на колени и вытер холстиной ноги Берна и Виолалиберы. Он так долго простоял на коленях, что, когда надо было встать, ему пришлось ухватиться за край столешницы.
— Я знаю, что вы задумали, — сказал он Берну и Виолалибере. — Это страх внушил вам такие мысли. Но сейчас вы от них избавились. Ребенок появится на свет. А теперь возьмитесь за руки. Вот так. Помолитесь вместе со мной.
Спустя полчаса приехал доктор. Он осмотрел Виолалиберу в нашей комнате. Сказал, что у нее истощение. Предписал полный покой и кое-какие лекарства. На следующий день Чезаре и Берн должны были отвезти ее в Специале на УЗИ. Мы собрались на кухне; доктор рассказывал про это исследование, Никола и я тоже слушали его, но уже только как наблюдатели.
Было уже больше двенадцати дня. Через час-другой мне предстояло стричь лужайку в «Замке сарацинов», поэтому я попрощался и уехал. В зеркале заднего вида ферма, удаляясь, становилась все меньше и меньше, потом превратилась в крошечную точку и наконец исчезла совсем.
Какое-то время я не возвращался в Специале. О том, что произошло после моего отъезда, я узнал от Николы. Он позвонил в «Замок». Одна из официанток позвала меня к телефону, когда я собирал стручковую фасоль. Я взял трубку рукой, измазанной зеленым соком.