— Мы с Терезой поженимся, — сказал он. — В сентябре. Я хотел тебя попросить, чтобы ты в день свадьбы оказал нам одну услугу.
«Сейчас попросит, чтобы я был свидетелем на свадьбе, и я соглашусь, конечно же, соглашусь, подумал я тогда, подавлю легкую досаду и скажу: ну конечно, с удовольствием. А что еще мне было делать? Вот встану и обниму его по-настоящему, по-братски, как положено двум взрослым мужчинам в таких обстоятельствах».
Но Берн сказал:
— Я хотел бы, чтобы ты организовал стол. Денег у нас немного. Придется экономить на всем, но ты с этим отлично справишься.
— Ну конечно, — механически произнес я заготовленные слова, которые должны были стать ответом на другой вопрос.
— У Терезы уже есть кое-какие идеи. Наверное, вам лучше встретиться, чтобы все обсудить напрямую. А мы с Данко займемся остальным.
Выходит, Данко был уже в курсе. Это была единственная мысль, которую я сумел для себя ясно сформулировать.
Затем Берн принялся рассуждать о том, как они собираются украсить сад, какие у них планы насчет музыки и гостей. Я слушал его и не слушал. Мне казалось, я все сильнее сжимаюсь в комок на диване, но это было только субъективное впечатление, потому что Берн ничего не замечал.
Когда он ушел, солнце было на равном расстоянии между небом и гладью моря: гигантский вспотевший шар, который заливал квартиру оранжевым светом. Я оставался на ногах, пока не стемнело, затем начал действовать с непреклонной, но бессмысленной решимостью. Сначала включил в квартире все освещение, потом всю бытовую технику. Стиральную машину, посудомойку, кондиционеры, пылесос, вытяжку над плитой, блендер на максимальной скорости. Достал из холодильника начатую бутылку белого вина и оставил дверцу открытой, чтобы и холодильник начал издавать жалобное гудение. И снова уселся на диван, с бутылкой в руках, окруженный разноголосым воем всего того, что подняло мою жизнь на новый, более достойный уровень, всего того, что вторглось в мою жизнь. Всего того, что было мной накоплено, однако не принадлежало мне.
О, свадьба и правда получилась необыкновенная! Чудесный праздник, полный какого-то радостного смятения. Надеюсь, я не обидел тебя, но у меня от нее осталось именно такое впечатление. Возможно, потому, что я смотрел на все с другой точки обзора. Меня отделял от гостей ряд накрытых столов, я был и вне праздника, и внутри него, скорее наблюдатель, чем участник. И я приехал уже не на пустой желудок. Пришлось выдумать предлог, чтобы Коринна согласилась сама вести машину от Таранто до Специале. Я сказал ей, что мне нужно будет сделать еще несколько распоряжений по организации фуршета. К счастью, она поссорилась с Берном и я смог присутствовать при ее выходках в качестве молчаливого свидетеля. Перед этим я выпил что-то очень сладкое, кажется красный мартини. Как ни удивительно, Коринна ничего не заметила. Она была зла на Берна и решила, что это он довел меня до такого состояния. «Только такой бесхребетный тип, как Берн, мог вместо тебя выбрать в свидетели Данко», — повторяла она. (Нет, конечно, она не употребила слова «бесхребетный», а выразилась в своем фирменном, кориннианском стиле. Странно, но с того момента, как мы стали жить раздельно, я выбросил из головы ее манеру выражаться и сейчас просто не могу вспомнить, в чем была ее особенность.) Она сердилась на Берна еще и за то, что он заставил меня работать вечером и лишил возможности присутствовать на церемонии. Она сжимала руль так, словно это был Берн и она могла в любую минуту стереть его в порошок. Как будто злоба на него накапливалась у нее долгие месяцы. Но на сей раз мне было приятно слушать, как она поносит ферму, всех вас, сознавать, что она на моей стороне. Я положил руку на руль поверх ее руки и не отнимал, даже когда она замолчала. И чтобы не нарушить контакт между нами, который в последнее время устанавливался так редко, Коринна до конца поездки не переключала скорость.
Времени от моего приезда до того, как вы вернулись из мэрии, счастливые и уставшие, в точности как в тот день, когда я увидел вас выходящими из зарослей, — этого времени оказалось недостаточно, чтобы выдохлось выпитое мной спиртное. Гости маленькими группками подходили ко мне спросить, как им рассаживаться, и я понимал их с трудом. Убедившись, что все идет как надо, я позволил себе покинуть командный пост и потанцевать несколько минут, во время звучания двух песен. Я потанцевал и с тобой. Коринна, которая уже успела расслабиться и ходила босиком, схватила меня за галстук. Помню, я тогда подумал: а ведь у нас может получиться. Раньше мне казалось, что нет, но тогда, что все-таки у нас может получиться. Завтра я начну новую жизнь, да, прямо завтра. Берн был прав, когда набросился на меня с упреками, там, на террасе.
Я поцеловал Коринну, это был наш самый горячий поцелуй с тех пор, как мы познакомились, поцелуй, который был также и обещанием. На мгновение мы замерли неподвижно посреди толпы, становившейся все многолюднее. Затем я выпустил ее из объятий и вернулся к своим обязанностям — стал распоряжаться фуршетом.
В этот момент ко мне подошел Никола. Если бы не моя недавняя эйфория, ему не удалось бы захватить меня врасплох. И, возможно, я сумел бы сделать так, чтобы все сложилось иначе. Когда я его увидел, он, нагнувшись, что-то искал под столом.
— Что ты там ищешь? — спросил я.
— А, это ты, — отозвался он, выпрямившись. Вид у него был слегка одуревший. — Где тут крепкие напитки?
Я достал фляжку, которую держал во внутреннем кармане пиджака. А он сказал, что я сукин сын, но он знает, как вести себя со мной. Он произнес это почти нежно, потом одним духом выпил то, что оставалось во фляжке и рыгнул.
— Возьмите, официант, — сказал он, пристально глядя на меня. — Хотя нет. Благодарить официантов — это дурной тон, верно? Они просто выполняют свою работу.
Я уверен, что желание поиздеваться надо мной возникло у него внезапно. Он не планировал этого заранее. Но что-то во мне раздражало его. На столе между нами стояли две открытые бутылки вина. Он смерил их взглядом, затем опрокинул движением пальца, одну за другой, точно кегли. Вино залило стол, мои брюки и туфли.
— Упс! — произнес Никола.
— Ты болван, — сказал я.
— Ну ничего, теперь есть кому купить тебе новый прикид.
Я не знал, откуда у него такое представление о моей жизни, при том что мы с ним так давно не виделись. Только позже до меня дошло, что все это время он не переставал следить за всеми нами, — и когда мы все вместе жили на ферме, да и потом тоже.
Но он еще не унялся. До чего неприятно видеть, как официант проливает на себя вино, сказал он; хорошо еще, что Берн выбрал в свидетели не тебя, а кого-то другого. Он хорошо изучил меня и знал, куда бить, чтоб было побольнее. Я точно помню, что не сказал ему ни слова, только взял салфетку и промокнул залитые вином брюки, но он, точно зверь, прыгнул к столу, схватил одну из бутылок и высоко поднял ее, словно собирался разбить о мою голову. Так он простоял несколько секунд, затем начал смеяться, как будто все это было шуткой.
Тут к нам подошел Берн. Он застал только окончание этой сцены, когда Никола смеялся, поэтому не был ни встревожен, ни расстроен. И вот мы, три брата, снова оказались вместе, после всех этих лет. При других обстоятельствах этот момент показался бы мне священным. Никола обнял Берна за шею:
— А вот и жених. Да здравствует жених! — завопил он. — Официант, дайте поскорее три бокала. Мы выпьем за новобрачного!
И мы действительно выпили. Берн был задумчив, а Никола расходился все больше и больше. Он вдруг сказал:
— Вы тут жили-поживали, да? Сколько это длилось? Больше трех лет? И ни разу не пригласили на ужин старшего брата.
Никола произнес это насмешливо, но не угрожающе, однако голос у него дрожал.
Берн наклонил голову, но ничего не ответил. Никола огляделся, словно что-то искал.
— Это там мы бросали камни, да? Именно там, по-моему. Твой камешек, Томми, долетел вон до той оливы. Верно? Я ничего не путаю, Берн?
— Никола, не надо об этом сейчас, — попросил я. Берн по-прежнему молчал.
— Почему? Почему не сейчас? А вдруг не будет другого случая обменяться такими прекрасными воспоминаниями! Ладно, тогда еще раз выпьем за жениха! Официант, поскорее наполните бокалы!
Мы выпили снова и почти не чувствовали усталости.
— Ну давай, женишок, рассказывай, — произнес Никола, сунув Берну под нос воображаемый микрофон. — Каково это — сочетаться браком в проклятом месте?
Берн глубоко вздохнул. Он поставил бокал на стол и уже собирался вернуться туда, где танцевали. Но Никола с ним еще не закончил. Он вдруг стал серьезным и спросил:
— Она хотя бы знает, в каком месте выходит замуж?
— Мы принесли клятву, — тихо сказал Берн.
Никола шагнул к нему:
— Если она не знает, я в любой момент готов ей объяснить.
Берн сделал еще шаг вперед. Теперь они с Николой стояли лицом к лицу. Берн смотрел на рослого Николу снизу вверх, но, несмотря на это, в его взгляде не было ничего похожего на страх или покорность. Он четко и внятно произнес:
— Если ты обмолвишься ей об этом, я тебя убью.
В его тоне не было нерешительности, какой обычно сопровождаются подобные угрозы, он произнес эти слова с холодной сдержанностью и характерным для него тщательным выбором выражений, благодаря которому каждое его слово означало именно то, что должно было означать.
Залитые вином брюки прилипли у меня к ляжкам.
— Не забывай, я сотрудник органов правопорядка, — с нервным смешком сказал Никола.
Они простояли так несколько секунд в обрамлении причудливых узоров электрических гирлянд. Затем Берн повернулся, собираясь уходить. Однако Никола опять остановил его, бросив ему вслед эти слова.
Томмазо умолк. Казалось, он ищет возможность стереть сказанное из моей памяти.
— Какие слова?
— Теперь это уже неважно.
— Нет, скажи, Томмазо.
— Я слышал, у вас с женой проблема. Может, ты стреляешь холостыми, Берн? А вдруг мы в тот раз ошиблись!