и не смогла прочесть, тот же автор, то же название: Итало Кальвино. «Барон на дереве».
Я села за компьютер, зашла на сайт «Амазона». Несколько раз пыталась набрать свой электронный адрес, но все время ошибалась, потому что у меня дрожали пальцы. Нажала на «восстановить пароль», получила код, чтобы войти в почту, куда я не входила неделями, потому что устала от спама, рекламы распродаж и дурацких предложений секса. Ввела код, теперь надо было выбрать новый пароль. Я долго смотрела на экран, в голове было пусто, я не могла придумать комбинацию букв и цифр. Попробовала написать два слова, но они не подошли, оказались слишком простыми. Когда наконец мне удалось подобрать пароль, я очутилась на своем аккаунте в «Амазоне», аккаунте, который я никогда не заводила.
Я кликнула на «Мои заказы» и увидела два заказа: пестицид из натуральных компонентов и «Барон на дереве». Выбрала книгу — и узнала, что купила ее 16 октября 2010 года. Где-то должен был быть раздел об оплате заказов; я стала его искать. Номер кредитной карты совпадал с номером моей, я узнала последние цифры.
Ничего не понимая, я села в машину и поехала в Специале. Там был только один банкомат. Летом его кто-то украл, подцепив крюком от трейлера, но недавно на его место поставили новый. Баланс моего счета опять стал положительным, хотя я его не пополняла. Я распечатала выписку. Приход: тысяча евро; поступление: месяц назад; расход: заказы в «Амазоне» и обслуживание карты. Источник поступления: перевод с банковского счета моего отца.
Я вернулась на ферму. Нужная мне визитная карточка должна была до сих пор лежать на столе. Безразличие и отрешенность, охватившие меня на исходе весны, привели к тому, что у меня накопился целый ворох всевозможного мусора — квитанций, рекламных буклетов, упаковок от фаст-фуда, свернутых целлофановых пакетов. По неизвестной причине я перестала что-либо выбрасывать. Порывшись в этой куче, сначала беспорядочно, потом отбрасывая ненужное, я нашла то, что искала. «Алессандро Брельо. Помощь при проблемах с компьютером». Контакты были указаны внизу. Я набрала его номер, но затем подумала, что звонить — это риск.
Час спустя я вошла в мастерскую в Бриндизи, заваленную неисправными мониторами и клавиатурами. Парень за прилавком смерил меня взглядом, пытаясь вспомнить, где он мог видеть мое лицо, но я не дала ему на это времени.
— Может ли быть так, что другой человек вошел в мой компьютер и совершал действия от моего имени, например покупал те или иные товары?
Его глаза зажглись каким-то странным огнем, словно от возбуждения.
— Вас взломали? Такое вполне возможно.
— Откуда это можно сделать?
Он не мог сдержать улыбки. Видимо, понял, что перед ним — начинающий пользователь, которому нужно подробно объяснять, как войти в почту, как открыть и закрыть письмо и так далее.
— Это можно сделать даже с Луны, — ответил он. — Если хотите, я могу взглянуть, что у вас там. У нас есть очень удобная система безопасности.
— Мне нужно идентифицировать человека, который совершал покупки от моего имени.
— Думаю, это будет очень трудно сделать. Можете заявить в полицию, но я по опыту знаю, что они от вас просто отмахнутся. Присаживайтесь, я расскажу вам, как действует наша система.
— Не надо мне никакой системы!
Наверное, я закричала: ошарашенный продавец откинулся на спинку стула и замолчал.
Минуту спустя он сказал:
— На вашем месте я бы хорошенько подумал. Эти хакеры — просто дьяволы. Они даже могут шпионить за вами, если захотят.
— Шпионить за мной? Но как?
— Вы представляете себе, что такое веб-камера? Миниатюрный объектив, который устанавливается над экраном. Вот такой. Теоретически они могут смотреть на вас отсюда, когда ваш компьютер включен.
Я попыталась вспомнить, был ли включен компьютер той ночью, когда я привела Даниэле в дом.
— Так вы хотите, чтобы я взглянул на ваш компьютер, или нет?
Но я уже выходила из мастерской. На обратном пути я ехала очень медленно. Передо мной тащился грузовик с сеном. Сухие травинки высыпались из кузова и плавали в воздухе. За мной выстроилась целая вереница машин, но я не пыталась обогнать грузовик.
Приехав, я позвонила в Турин. К телефону подошел мой отец.
— Я только хотела узнать, как ты, — сказала я.
— Минутку.
Я услышала, как он переходит из одной комнаты в другую и закрывает за собой дверь.
— Спасибо за деньги, — сказала я.
Возможно, это было ошибкой. Если бы эту простую фразу услышал кто-то чужой, она могла бы вызвать цепную реакцию с ужасными последствиями. А вдруг это не папа перевел деньги на мой счет? Я двигалась на ощупь внутри плана, цель которого была мне неизвестна. Я могла положиться только на собственное чутье и на слепую веру в Берна.
Папа откашлялся и сказал:
— Я все еще думаю о том, что ты мне написала.
То, что он произнес затем, торопясь и смущаясь, было для меня настолько неожиданно, что я даже не уверена, ответила ли ему перед тем, как повесить трубку. Это были слова, абсолютно естественные в разговоре отца с дочерью, но абсолютно неестественные в нашем с ним разговоре:
— Ты ведь знаешь, что я тоже тебя люблю.
Я долго потом смотрела на бумажный мусор, разбросанный по полу, как будто сейчас даже в этом хаосе содержалось некое тайное послание, которое надо было расшифровать.
Я открыла бутылку красного вина, вынесла ее из дому и села на садовые качели. Их металлические перекладины были изъедены ржавчиной. Воздух был теплый, напоенный ароматами, я различала запах зерен перца в плодах, которые медленно высыхали на деревьях. Лиловый гибискус, посаженный мной год назад, ростом уже доставал до середины стены. Все, что я видела, глубоко волновало меня, почти что причиняло боль.
Я стала читать книгу, которую прислал Берн. Под конец меня развезло от вина, я уже мало что понимала, но не прерывала чтения, строчки проплывали у меня перед глазами одна за другой, вплоть до самой последней. Книга не побывала в руках у Берна, она прибыла на ферму прямо из магазина, запечатанная в целлофан, но я все же поднесла ее к носу, словно на ней мог остаться его запах.
Когда я встала с качелей, было уже темно. В доме я натыкалась на мебель, как будто кто-то в шутку передвинул все эти столы и комоды на несколько сантиметров. Берн был где-то там, далеко, он не мог сказать мне об этом, но нашел способ дать мне это понять, единственный способ, который не могли отследить «жучки». Головоломка скринсейвера то складывалась, то рассыпалась в полутьме, это было похоже на дыхание. Я тронула «мышь», и монитор стал таким же, каким я оставила его несколько часов назад. Казалось, прозрачный глаз веб-камеры погас. Но, быть может, в эту минуту на меня смотрел Берн?
Я сбросила куртку, стащила с себя свитер. Снимая майку, зазывно повела плечами, как бы с иронией, словно играла перед зеркалом. Потом начала плавно покачиваться из стороны в сторону, но это был не танец, хоть я и пыталась напевать про себя какую-то мелодию.
Я смотрела на холодный зрачок компьютера, когда снимала джинсы, когда осталась в одном белье в сырой комнате, когда расстегивала лифчик и скидывала трусы, я была уверена, что Берн сейчас видит меня, экран компьютера смотрел на меня его черными глазами. Я еще немного покачалась, стараясь двигаться так, как ему могло бы понравиться, так, как я двигалась только для него одного.
Каждый день я ждала новой посылки. И поскольку она не приходила, каждый день входила в свой аккаунт на «Амазоне», чтобы проверить, не изменилось ли что-нибудь. Но больше там ничего не происходило.
До тех пор, пока однажды утром, в конце ноября, на ферму не приехал Даниэле с еще одним активистом, которого я помнила только смутно, — он был в тот день в лагере. Я пошла навстречу Даниэле, когда он вылезал из заляпанной грязью машины.
— Я сказала тебе, чтобы ты больше сюда не приезжал.
— Тебе надо ехать с нами.
— Ты что, не слышал? Ты находишься на моей земле.
— А я тебе сказал, что время не терпит. Садись в машину!
Что-то в его голосе заставило меня повиноваться. Он уже откинул переднее сиденье, чтобы я могла протиснуться внутрь.
— Не надо ничего брать с собой, просто садись в машину, — сказал он, заметив, что я оглянулась на дом, где у меня остались сумка, бумажник и ключи.
Я села в машину. Второй парень с невероятной скоростью набирал что-то на клавиатуре телефона. Он не удостоил меня взглядом. Машина резко сдала назад, подняв колесами тучу пыли.
— Ты слышала про яхту?
— Нет.
— Про яхту Де Бартоломео. Ее захватили прошлой ночью.
— Не понимаю, о чем ты.
Парень, писавший что-то в телефоне, быстро взглянул на меня в зеркало заднего вида.
— Они скоро приедут, — произнес он, снова глядя на экран телефона.
— Черт!
Даниэле совершил отчаянный маневр, обогнав на изгибе дороги впереди идущую машину. Та едва не вылетела на встречную полосу и спустя долю секунды рявкнула на нас клаксоном.
— Де Бартоломео — депутат Европейского парламента, председатель специальной комиссии по борьбе с ксилеллой. Это он подписал приказ об уничтожении олив.
Он говорил, стискивая зубы, и, похоже, сам не замечал этого.
— Коротко говоря, это продажный сукин сын. Он подписал приказ, а потом распорядился насадить вместо уничтоженных деревьев другие, генно-модифицированные, невосприимчивые к ксилелле. Патент на эту породу принадлежит компании, зарегистрированной на Кипре. И надо же: среди учредителей этой компании случайно оказалась жена Де Бартоломео. На кону миллионы.
На секунду он обернулся, словно желая проверить, едут ли за ним остальные. Машину слегка занесло к центру проезжей части.
— Мы и раньше подозревали, что он в сговоре с владельцем «Замка сарацинов». Это некто Наччи, ты, наверное, видела его по телевизору после тех событий.
— Да.
— Наччи сунул взятку Де Бартоломео за то, чтобы его оливковую рощу включили в план по вырубке. Там совершенно здоровые деревья. Мы с самого начала это знали, но у нас не было доказательств.