– Привет, – сказал он.
Поскольку Ромен куда-то смылся, ему пришлось заниматься уборкой в одиночку. Он вынес на помойку морепродуктов тысячи на четыре, что равнялось его месячной зарплате. Руки у него провоняли. Чтобы убрать то, что осталось от льда, ему пришлось сделать пять ходок туда и обратно, он весь взмок.
– Я слишком поздно? – спросила Стеф, услышав раздававшийся снаружи гомон.
– Нет. Скорее, они слишком рано начали.
Речь президента действительно высвободила неожиданные запасы оптимизма. Теперь всеобщее веселье приобрело почти политический характер, так что не обошлось без эксцессов. Одного аллерголога вырвало, одна дама-менеджер швырнула свой бокал через плечо. Шампанского не осталось ни капли. Сирил уже смирился с этими беспорядками. Людям, по крайней мере, весело.
– Так ты тут работаешь? – нерешительно спросила Стефани.
– Ага.
– Прикольно.
– Что?
Она не торопилась с ответом.
– Ты вырос.
Слышать такое было приятно, пусть даже она обращалась с ним, как с маленьким. Они не находили что сказать. Просто смотрели друг на друга.
– Ты теперь в универе? – спросил Антони.
– Нет, – ответила она, – я только что сдала выпускной экзамен.
– Ну и как?
– С отличием.
Она неопределенно махнула рукой, что должно было означать, насколько все это несерьезно. Но все равно она гордилась. Антони она казалась еще красивее, чем прежде. Лицо ее утратило детскую пухлость, зато она сохранила свою обалденную шевелюру и конский хвост. Глаза стали как будто больше, должно быть она теперь красилась по-новому, лучше. Плюс ко всему на ней была белая блузка без рукавов, с глубоким вырезом, в котором виднелась ложбинка между грудями. Антони прилагал неимоверные усилия, чтобы смотреть ей прямо в лицо.
– Я пойду, пожалуй, – сказала девушка.
– Ага. До скорого.
– Ага. Пока.
Когда она проходила мимо него, он подумал о креветочной вони и, как дурак, задержал дыхание. Он надеялся на последний взгляд, перед тем как она выйдет за дверь. Но такое бывает только в кино.
С этого момента вечеринка превратилась для юноши главным образом в поиски Стеф среди гостей под предлогом сбора пустых бокалов. Он то замечал ее конский хвост, то угадывал ее плечо, то видел ее глаза, лицо – там, где ее не было. Он воссоздавал ее образ, лепил из ничего, короче, фантазировал напропалую, а потом вдруг случайно сталкивался с ней в водовороте праздника. Стеф быстро окосела и не замедлила включиться в игру. Внутри у Антони все искрилось. Она строила ему глазки. Отвечала улыбкой на улыбку. Ложбинка между ее грудей сверкала как солнце.
Знаменитый диджей из Люксембурга пытался в это время заинтересовать приглашенных самой разной музыкой, но его усилия были напрасны: народ танцевать не хотел. Было слишком жарко, все устали, да и набрались не на шутку. Поднявшийся ветерок собирал темные воды озера в муаровые складки. Под действием алкоголя мужчины, вынужденные обычно держаться в узде собственных амбиций, позволяли себе в разговорах некоторые вольности. Жены старались их утихомирить, но часто безрезультатно. Так что окончательную разборку оставляли на потом – в машине. Позже, уже дома, будет, возможно, ссора, душ или постельная сцена с предосторожностями, чтобы не разбудить детей. Так что вечер в целом останется в памяти как приятный.
За полночь дело со Стеф пошло быстрее. Она и сама стала искать с ним встречи. Строила рожи, они даже пару раз прикоснулись друг к другу. Надо сказать, что другой молодежи, кроме них, на вечеринке не было. Так что Антони пользовался своей исключительностью временно, и это было чудом. Упускать такое было нельзя. В какой-то момент она даже пришла за ним на кухню, где он мыл посуду. В резком неоновом свете Антони увидел ее совершенно по-новому, как не видел никогда раньше. Пушок на ляжках, блестящая кожа, каркас бюстгальтера, а под макияжем, на лбу и на скулах, мельчайшие прыщики. От естественной реальности этого несовершенного тела ему захотелось ее еще больше.
– Ты что потом будешь делать? – спросила Стеф.
– Ничего особенного.
– Сможешь отвезти меня домой? Я весь вечер бухала. А теперь, похоже, полицейские повсюду.
– Да, конечно.
Все это она произнесла с обезоруживающим равнодушием, стоя чуть нетвердо и опираясь на правую ногу. Ногти у нее на ногах и на руках были накрашены. От всех этих деталей у него ехала крыша: это же надо, до чего у этих девчонок доходит желание нравиться, быть красивой. Ничем не хуже каких-нибудь брачных игр в древние времена. И ведь в конечном счете от этих тонкостей зависело существование человека как вида.
– Ты через сколько заканчиваешь?
– Полчаса, тебе это нормально?
– Ага, полчаса – хорошо.
– Класс.
– Ну пока.
Она вышла из кухни, а он смотрел ей вслед, на ее попку, на бедра, и от всего этого его пробрал страх. Все казалось таким возможным и вместе с тем было так эфемерно. Сейчас или никогда – это шанс всей его жизни. А он воняет креветками и «Фейри» с запахом лимона. Нет, душ просто необходим.
Убедившись, что Сирил не шпионит за ним, он бросился к бунгало. Это так называлось – бунгало, а на самом деле речь шла о раздевалках улучшенного типа – трех деревянных кабинках на отшибе, у шоссе, каждая с туалетом, душем и террасой с шезлонгами – чисто для красоты. Они придавали всему комплексу вид как бы «сафари», что ужасно нравилось клиентам. Антони взял с собой кусок мыла и чистое кухонное полотенце, чтобы вытереться. Чистой футболки на смену у него больше не было, и это его сильно беспокоило. Он очень спешил, даже побежал бегом. Голова кружилась от нетерпения.
Но свет там, впереди, заставил его притормозить.
Он пробивался сквозь окна первого бунгало, выхватывая из мрака очертания ставня, двери. Антони осторожно подошел ближе. Делать тут было некому и нечего. Он подумал о «головастиках». О бродягах. Можно было бы развернуться и уйти, но такая трусость показалась ему вдруг не самым благоразумным решением. Он подошел, ступая как можно тише. Послушал через дверь. Попытался открыть, но она была закрыта изнутри на задвижку.
– Кто там?
Он продолжал трясти ручку, налегал на дверь, но запор не поддавался. Внутри слышались шаги, шепот, какие-то шорохи – смутные звуки беспокойства.
– Откройте!
Антони орал скорее для храбрости. Он вложил кусок мыла в полотенце, чтобы получилось нечто вроде пращи, но мыло оказалось слишком легким.
– Сейчас, сейчас, две секунды, – раздался чей-то голос.
Дверь открылась. Антони увидел Ромена, за спиной у него стояла, опустив глаза, Соня.
– Ты спятил? – проговорил Антони.
– А что?
Ромен вдруг показался ему не таким симпатягой, как раньше.
– Ей же четырнадцать лет. Ты дурак или что?
– Да не парься ты. Все о’кей…
– Блин, да ты что в самом деле? – сказал Антони.
Ромен шагнул прямо на него и сильно толкнул.
– Спокойно, я сказал.
От толчка Антони отступил на пару шагов. Все тело его еще вибрировало. Такая сила удивила его и унизила. Он разозлился.
– Я пойду, – сказала Соня, увидев, что дело принимает серьезный оборот.
– Я тебя провожу, – сказал Антони.
– Да ну?
Она вышла, Антони хотел пойти следом, но тут тяжелая рука Ромена удержала его за плечо.
– Ты останешься.
Другой рукой Ромен ухватил его за шкирку, как щенка. Антони стал вырываться, брыкаться, от оскорбления и бешенства он совершенно съехал с катушек. Ему хотелось дать Ромену в морду, но морда оказалась слишком далеко и высоко, короче, он попался, да и видно было плохо. Ромен влепил ему оплеуху, попав по глазу. Тот наполнился слезами, в носу защипало.
– Перестаньте! – крикнула Соня.
Но было поздно. Гордыня подвела его противника. Антони сопротивлялся что было сил, нащупывая пальцами глаза, рот, чуть ли не кусаясь. Потом оба повалились на пол и стали лупить друг друга наугад. Удары не получались, им не хватало размаха, точности. Они били то в пол, то в темноту. Антони с Роменом катались по полу, Соня кричала. Все это – два сцепившихся тела, неуклюже катающихся по земле, – представляло довольно нелепое зрелище. Антони укусил наугад. Тогда Ромен приподнял его и повалил на спину, дважды ударив кулаком.
– Совсем обалдели?! Перестаньте!
Рот Антони наполнился вкусом крови – металлическим, сильным, как йод, как эфир. Этот отвратительный вкус сразу его успокоил.
Свет в бунгало погас.
Он подумал о Стеф. Надо же еще и ее отвезти.
2
Хасин вел «Вольво»-универсал, и если бы его сейчас спросили, какого он цвета, то он не смог бы ответить.
Он возвращался.
Два года назад они с отцом уехали. Машина была набита под завязку. Они везли с собой духи, кофе, мыло, одежку для «мелких» родственников, купленную в магазине «Киаби», и несколько пар джинсов «Levi’s» для продажи на месте. На пароходе отец подстриг его. Достал из чемодана новые шмотки и кожаные ботинки. Чтоб Хасин принарядился.
По ту сторону Средиземного моря их ждала мать. Она встретила сына объятиями. В его возрасте это было довольно неудобно, тем более что чуть поодаль стояли родные в полном составе – жуткие рожи, все как на подбор. Хасину они сразу показались уродливыми и какими-то замшелыми, как будто вылезли всем скопом из могилы. И во всем – в морщинах, в одежде, в обманчиво крепких фигурах, в том, как они на него смотрели, – ему виделся какой-то упрек.
Дом, который отец уже много лет строил на родине, все еще не был закончен. Они побывали на стройке. Смех, да и только. Один намек на стены, торчащие огрызки труб, стальные распорки, висящие в пустоте. И на каждом отдельном участке у мастеров свои отговорки. Времени не хватает, о погоде вообще говорить не приходится, плюс местные власти. Все время требуются какие-то новые разрешения, все время приходится платить новый неожиданный бакшиш. Отец Хасина ничего не говорил. Это была его вина. Он должен был находиться здесь и сам следить за работами. Даже во Франции за мастерами нужен глаз да глаз, иначе сроки затягиваются до бесконечности: можно всю жизнь прождать, пока столяр сделает обещанное или водопроводчик подаст признаки жизни. Этот дом без крыши был обвинительным актом. Отец жил отдельно от жены. Жил как неженатый.