Теперь, когда он видел, как пацанье вытворяет нечто подобное, он уже не понимал их. Время глупостей, казалось, осталось позади, как и квартиры, обчищенные на пару со Стивом Муретом, и бешеная пьянка, когда он, нажравшись в стельку, валялся в парке на краю поселка. Время от времени он встречал на улице того пацана из шестого класса, которому сломал руку, за что с треском вылетел из школы. Тот же считал делом чести при встрече с ним не отводить глаз. Антони очень жалел о том случае.
Теперь, когда он брался за свою «Ямаху-125», ему, наоборот, хотелось не быть на виду. Каждый день он ездил одними и теми же маршрутами, тщательно проложенными, выбранными благодаря их геометрии, благодаря ощущениям, которые он на них испытывал, благодаря предоставляемой ими возможности разогнаться и выполнить сложные маневры, что он так любил. От матери в акваклуб, от школы к отцу. Был еще один, от улицы Генерала Леклера к старой электростанции через центр города. Этот вообще совмещал в себе два удовольствия: уклон и прямые углы. Он возвращался на эти маршруты, чтобы отточить свои движения на еще по-утреннему пустых улицах, это была гонка ради гонки. Аэродинамика на грани смерти. Короче говоря, счастье.
Но сейчас все было иначе. Голова у него лопалась от мыслей, он все пережевывал их, не в состоянии отъехать от озера, и все крутился, как белка в колесе, по окрестным лесам и дорогам. Сам того не зная, он вычерчивал какую-то дурацкую орбиту вокруг того места, где находилась Стеф. Она была где-то там. Он не решался уехать от нее. Кроме того, начинало немного холодать, и он жалел, что уехал, не прихватив свитер. Все произошло так быстро. Он весь покрылся гусиной кожей и чувствовал, как его одолевает нервная усталость.
В этот момент он уже во второй раз проезжал мимо досугового центра «Лео Лагранж». Ему пришла в голову мысль. Он нерешительно сбросил газ, потом на минутку остановился. Взглянул на себя в зеркало заднего вида. На подбородке засохла кровь. Он попытался ее стереть, послюнив палец. Видок неважнецкий. Ничего, сойдет.
Он кое-как спрятал байк в леске, потом напролом прошел к небольшому кемпингу. Уже два года среди услуг, предоставляемых досуговым центром, было знакомство с природой – с прогулками, изучением флоры и фауны, кострами и ночевкой в палатке. Что-то вроде скаутизма для не-скаутов, который обеспечивали в той или иной степени хипповые вожатые. Это новшество привлекло в центр весьма разношерстную компанию ребят – от трудных подростков с татуировками до любительниц пони в розовых носочках. Эксперимент длился две недели, все это время они сами готовили жратву, сами мыли посуду, ходили в лес по-маленькому и по-большому, и им разрешалось иметь при себе нож. В конце ребята выходили из эксперимента похудевшими, подросшими, с мешком грязного белья и воспоминаниями на всю жизнь.
Выбравшись на специально оборудованную лужайку, Антони разглядел в темноте дюжину палаток и кострище, где еще дымилось несколько угольков. Ниже нечто огромное, черное, казалось, притягивало к себе ночную тьму: это было озеро. Он крадучись, с тревогой, прошел вперед, присел перед тлевшим еще костром, чтобы погреть руки. Сидя на корточках, он искал во тьме какие-нибудь ориентиры. В такую безлунную ночь это было непросто. Лагерь расположился между стеной леса и озерными глубинами. Все было тихо, однообразно – ни один лист не шелохнется. Гроза, о которой мечтали весь вечер, так и не началась. Придется снова ее ждать, и поэтому в воздухе ощущалось смутное напряжение, неясное ощущение западни.
К счастью, тут были палатки, а в них – немытые, но вполне живые подростки, рассортированные по половому признаку и рассованные по спальным мешкам. Он пошел дальше. Как бы не промахнуться, а то такое начнется. Наконец он вычислил нужную ему палатку, самую маленькую, на отшибе. Он опустился перед ней на колени и поскреб пальцем ткань.
– Эй…
Он поскреб еще.
– Эй… Ты тут?..
Он поскреб сильнее. Внутри кто-то вскрикнул женским голосом.
– Чшшш! Это я…
– Кто это?! – раздался голос, не внушавший никакого доверия.
Антони почувствовал себя взаперти. За спиной у него высилась непроницаемая стена леса. Он обернулся. Ничего. Правда, вытянуть руку он не решился бы. Тьма сгущалась все больше. В чаще угадывалось чье-то многочисленное смутное присутствие, что-то древнее, безразличное, копошащееся в черноте перегноя. Он содрогнулся.
– Это я, – произнес он еще раз, совсем тихо. – Открывай!
Ткань разошлась вслед за бегунком «молнии».
– Тише говори.
Антони на четвереньках двинулся вперед и исчез в недрах палатки.
– Что ты тут делаешь? – спросил голос. – Который час?
Антони двигался на ощупь. Ничего не было видно. Он почувствовал под пальцами что-то мягкое.
– Э!
– Да я не вижу ничего, – сказал Антони.
– Что ты тут делаешь?
Рука Антони продолжала обследовать местность. Он почувствовал щеку девушки. Она была горячая, только что со сна, как хлеб из печи.
– Ты мягкая.
– А ты дурак, – ответила Ванесса. – Я уже говорила, чтобы ты не приходил сюда.
Она схватила его за шиворот и втащила внутрь, чтобы закрыть за ним «молнию».
Оказавшись в этом тесном пространстве, пахнувшем сахарной ватой или чем-то еще в том же духе, а еще каким-то более смутным, теплым запахом – белья, сонного тела, – Антони сразу почувствовал себя в безопасности. Рука его лежала на голом бедре. Ванесса не протестовала.
– Дай мне посмотреть, – сказал он.
– На что?
– На тебя. Не знаю. Покажись хоть немного.
Она принялась рыться в углу, повернувшись к нему спиной, а он, воспользовавшись этим, потрогал ее за зад. Сквозь ткань широких штанов, в которых она спала, проступали очертания трусиков. Ему захотелось просунуть руку ей между бедер.
– Кончай, – огрызнулась девушка.
Блеснул тонкий луч карманного фонарика. Он заметил, что Ванесса дуется.
– Что-то не так? – Вместо ответа она показала ему на часы. – И что?
– Ты меня достал. Второй час ночи. Я завтра буду никакая.
– Захотелось тебя увидеть.
Все же ей это было приятно слышать.
– Я работаю. К тому же, если тебя здесь застукают, мне голову оторвут.
Она стояла прямо перед ним на коленях, озабоченная, упрямая. Свернутые в узел волосы упали ей на плечо. Под футболкой «Снупи» угадывались почти квадратные соски голых грудей. Внезапно выражение ее лица изменилось.
– Что с тобой? – спросила она.
Направив луч фонарика в лицо юноши, она стала водить кончиком пальца по его ранам: бровь, нос, рассеченная губа. Это был и осмотр, и ласка одновременно. Антони закрыл глаза.
– Блин. Кто это тебя так?
– Ерунда. На работе подрался.
– Как это?
– Да с тем придурком. Младшим Ротье.
– Ну и ну, здорово он тебя отделал.
– Да ерунда, говорю тебе, – ответил Антони, которого это замечание сильно задело.
Она слегка помяла пальцами его переносицу, чтобы проверить, не сломан ли нос. Осмотрела его зубы, ощупала голову под волосами. Она обследовала его совершенно по-матерински, как будто искала вшей. Он неохотно, но терпел.
– Да нет там ничего, вот блин. Хватит.
– А с чего это он вдруг?
Антони отвечал уклончиво. Главное, он не сказал ей, что, перед тем как уехать из акваклуба, оставил в баре записку. Вся физиономия у него была в крови, руки дрожали, так что написал он ее только со второго раза. В результате бумага оказалась вся замызгана кровью, да и разобрать его каракули было трудно. Потом ему еще надо было пройти одному через то, что оставалось от праздника, да еще и держаться прямо. Получив записку, Стеф покраснела как помидор. Все смотрели на них. Президент с супругой остолбенели. Это был просто апофигей. «Что тебе еще тут надо?» – проскрипел сквозь зубы Сирил. Но Антони уже вручил записку, а на остальное ему было наплевать. Через два дня он будет ждать Стеф за старой электростанцией. Это и заключалось в двух строчках, нацарапанных синей пастой. Может быть, она придет.
Наконец он оседлал мотоцикл и, врубив третью скорость, умчался, не оглядываясь, без шлема, со страшным ревом. Получилось эффектно.
– А твоя работа? – спросила Ванесса.
– Работа тю-тю.
– Он тебя уволил?
– Ну да.
– Хреново.
Антони лег. Ему хотелось, чтобы она легла рядом.
– Погоди-ка, – сказала она.
Выключив фонарик, она так и сделала.
– Ничего не видно.
– Не хочу, чтобы какой-нибудь шкет нас застукал.
– Чего ты боишься?
– Ничего. Руку убери.
Он послушался, но она поймала его ладонь на лету и просунула свои пальцы между его. Они перешли на шепот.
– У тебя руки ледяные, – сказал Антони.
– Чшшш. Что же тебе теперь делать с работой? Думаешь, будут заморочки?
– Нет. Не знаю. Плевать.
– Постой секунду, – снова сказала она.
Ей не нравилось, когда он снова превращался в тупого мальчишку. Она поцеловала его в щеку, в нос, в губы. Он высунул язык. Она нежно приняла его в свой рот, и это стало началом поцелуя. Текла слюна, язык был нежный, мясистый, вертлявый. Ее рука плоско легла на его член, который уже начал набухать.
– Ты пахнешь лакричной жевачкой, – заметил Антони.
– Жвачкой.
– А ты пахнешь жевачкой.
Она хихикнула, лакричный вкус был у ее зубной пасты. Она укусила его за шею, стала искать губами его рот, подбородок, почувствовала, как его руки скользнули ей под футболку и крепко сжали груди. Она приподнялась и повернулась к нему спиной, вжавшись всем своим задом в его таз. Он схватил ее за горло. Она громко ойкнула.
– Тихо!
На этот раз он призвал ее к тишине. Она еще недолго поиграла с ним. В тесной палатке они плыли посреди пустоты, одинокие, самодостаточные. Соседство других палаток, мрак, лес только разжигали их страсть. Спаявшись телами, они ввинчивались друг в друга, чувствуя, как нарастает взаимное желание. Антони крепко обнимал ее за шею, за живот. Она вся размякла и только постанывала, только потела в тисках его рук. «Крепче», – сказала она, и он сильнее сжал ее в объятиях. Из груди у нее вырвался новый стон, похожий на мяуканье. Затем, не в силах больше сдерживаться, она снова повернулась, и их губы тут же встретились. Они осыпали друг друга нежными поцелуями, их рты раскрывались, словно пончики, полные сладкого варенья. Антони ощущал ее мягкий язык, обильную теплую слюну. Мурашки побежали по его яичкам, он слышал все учащающееся, влекущее дыхание Ванессы, и член его набухал все больше. От наслаждения девушка дышала носом. Она стала искать его лицом, их щеки, носы, лбы терлись друг об друга, потом поцелуи возобновились с новой силой. Вскоре это стало уже делом чистой техники. Было чу