– Это не потому.
– Я тебя знаю.
Он напрягся. Сколько лет прошло, а у него все еще сохранилась эта странная манера, эта поза, придававшая ему вид оскорбленной курицы. Корали не могла удержаться от смеха.
– Ну что?
– Да ничего. Ладно, давай, это наш последний день. Охохо!
Она встала и начала действовать. Прошла в гостиную, и, неизвестно почему, там сразу стало как будто чище, светлее. Хасин уже сто раз наблюдал эти мгновенные метаморфозы. Вроде бы ничего особенного. Переставит какую-то вещицу, поправит складку на шторе – подумаешь! – но стоило ей где-то появиться, это место менялось до неузнаваемости. В марте она уезжала на три дня на стажировку, и их квартира на глазах пришла в упадок, превратившись чуть ли не в погреб. В последний вечер перед ее возвращением Хасин даже пошел есть в «Макдоналдс», только чтобы не сидеть дома.
Полетав пчелкой по квартире, пособирав по углам разбросанные вещи, наполнив комнату солнцем, она определила ход дальнейших действий. Пока она одевалась, Хасин приготовил сэндвичи, взял плед, положил лед в сумку-холодильник. Через час они уже были на берегу озера. Они нашли себе местечко в тени, расстелили плед и уселись так, что ее голова лежала у него на коленях.
– Кока-колу не забыл?
– Не-а.
– А чипсы?
– Не-а.
– Ты меня любишь?
Хасин поцеловал лежавшую у него в ладони руку. Хорошо валяться на травке, под старым деревом, смотреть на металлический блеск воды, на серферов, на детей, сидевших на корточках на илистом песке. Они поели прямо руками, потом искупались. Обычно Корали любила поболтать, а Хасин любил ее слушать. Она часто строила какие-то планы, и он в конце концов соглашался с ней, говорил, что идея и правда неплохая. Но на этот раз они молчали. Они чувствовали себя как будто после хорошей попойки. Им приятно было слегка соприкасаться кожей. Хасин хотел ее. Он стал гладить ее плечо, прорисовывая указательным пальцем очертания ключицы. Кожа была клейкая на ощупь, нежная. Вдали проплыл большой плот, построенный из всякого хлама – старых досок, бидонов, игравших роль поплавков, – с мачтой посередине. Мальчишки в спасательных жилетах гребли обломками досок. Их крики были слышны за сто метров. На мачте реял сине-бело-красный флаг.
– Сегодня четырнадцатое июля, – сказала Корали.
– И что?
А то, что сегодня вечером будет фейерверк на американском пляже, и Корали хочется его посмотреть. А еще муниципалитет устраивает бал. Хасин там ни разу не был.
– Почему? – спросила Корали.
– Да не знаю я. А на кой мне?
– Но это же так здорово, просто супер! И маленьким не ходил? Фейерверка никогда не видел?
– Говорю тебе, никогда.
Его друзья, кстати, тоже. Не их это был праздник. В семье этот вопрос даже не поднимался.
– На хрена мне это четырнадцатое июля?
– Погоди. Для маленького мальчика это просто сказка! Музыка кругом, все пьют. Супер.
– Не-а. И потом, мне завтра вкалывать.
Он нахмурился, и она стукнула его.
– Не начинай.
– Да ну.
– Мы недолго. Ну давай.
Кроме всего прочего, вставать ему надо в пять утра, летом начинали раньше. Жак предупредил, что новый объект – чистая каторга, асбест кругом. Так что идти танцевать у него не было ни малейшего желания. Что такое бал четырнадцатого июля? Ясное дело, краснорожие жлобы, повсюду легавые, духовой оркестр, вояки – говно, короче.
Он изложил свои аргументы, Корали закатила глаза.
– Бедный мой, любимый, – сказала она.
Что Хасин мог на это возразить? Он понял, что сопротивление бесполезно.
На обратном пути ему все же удалось вырвать у нее одну уступку. Танцевать они не будут.
– O’кей, – сказала Корали. – Но в субботу мы пойдем к Софи.
Софи была ее подружка, она жила в деревне. На ферме, которую они приводили в порядок вместе с мужем. У них было четверо детей, причем один – новорожденный. Короче, ад. Всякий раз, когда они возвращались оттуда, голова Корали ломилась от планов на будущее.
3
В конце концов отец Стеф все-таки его построил – собственный бассейн.
Он был прямоугольный и голубой. Вокруг – деревянная мебель, цветы, зонты от солнца, все как у телеведущих на фото из «Пари-Матч». Девушка разглядывала новинку с террасы. Мать, стоя рядом, ожидала ее вердикта.
– Ну как?
– Хорошо.
– Еще бы. Шезлонги из тикового дерева. Оно вообще не гниет. Даже зимой.
Она ждала от дочери одобрения. Напрасно. Стеф пряталась за темными очками. После возвращения она держала дистанцию, разговаривая с родителями только в крайних случаях. Мать не унималась:
– Хочешь искупаться? Я могу сходить за полотенцем.
– Может, позже.
Мать и дочь были примерно одного роста. Может быть, Стеф только чуточку покруглее. Ее мать, вся в белом, курила «Мальборо». Всякий раз, когда она подносила сигарету к губам, на запястье у нее красиво звенели золотые кольца браслетов. Вдали слышалось непрерывное гудение насоса. На поверхности воды сверкали мелкие отблески. Никто никогда в бассейне не купался.
– Пить хочется, – сказала мать. – Может, выпьем чего-нибудь?
– Можно.
– Давай я отвезу тебя в город.
– Нуууу…
– Хочу угостить тебя шампанским. Надо же отметить.
– Отметить – что?
Мать произвела губами странный звук, похожий на пук, который означал «Там придумаем». Ее реакция рассмешила Стеф. Чем больше отец зацикливался на респектабельности, тем распущеннее вела себя мать. Дочь уехала, муж вышел на широкую дорогу, она проводила время одна или с приятельницами. Ей больше не о чем было беспокоиться. Она решила веселиться.
– Куда ты хочешь поехать? – спросила Стеф.
– В «Альгард», куда же еще.
– Ты уверена?
– Ой, только не надо этого снобизма. Он будет рад тебя видеть.
Мать смотрела на дочь с беспокойной алчностью. С тех пор как Стеф приехала домой, ей хотелось повсюду брать ее с собой, всем показывать. Люди говорили: парижанка. Это было и приятно, и в то же время раздражало. Они даже стали ездить за покупками в Люксембург. В любом случае, у Стеф особого выбора не было. Она и так, как могла, сократила свои визиты к родителям, за четыре дня до возвращения в Париж собиралась с подружками махнуть в Италию: Флоренция, Рим, Неаполь. А ведь ее не было здесь с самого Рождества. Все-таки платили-то за все родители.
Чтобы ехать в город, мать с дочерью взяли «Гольф». Эйанж вызвал у Стеф смешанное чувство. Она сама не знала почему, но ей было приятно снова увидеть все эти места: «Метро», торговый центр, старые магазинчики, которые скоро совсем исчезнут вместе со своими владельцами – шляпником, галантерейщиком, зеленщиком, – а еще почта с обстановкой 1970-х годов, украшенная к празднику мэрия, пешеходные улицы, мост через Энну, ее школа, наконец. В этом ограниченном, неменяющемся пространстве она чувствовала себя гордо. Ей и самой хотелось, чтобы все знали, что она отмечена особой печатью, что отныне она другого поля ягода. Всем своим видом она словно говорила: я заехала на минутку.
Когда они появились в «Альгарде», хозяин тут же выскочил из-за стойки, чтобы лично их встретить. Виктор принадлежал к этим вечным мальчикам: кроссовки – последний писк моды, закатанные рукава, роскошные зубы, поредевшие волосы и ни одной морщинки. Звезд с неба он не хватал, но разъезжал тем не менее на внедорожнике с полностью перекроенной женой и двумя ребятишками, которые представляли собой почти точную его копию, разве что у них на голове было побольше волос, обильно смазанных гелем. Мать Стеф уже обзавелась привычками в его заведении: на неделе она выпивала там с приятельницами по аперитивчику, обедала по выходным, короче, это была ее штаб-квартира. Она расцеловалась с Виктором и взяла его под руку.
– Значит, привела к нам свою парижанку!
Стеф улыбнулась, но целоваться с ним не стала. Он смотрел недобро, с затаенной насмешкой, как бы соблазняя, но в то же время соблюдая дистанцию. У него были гладкие, отполированные щеки, как у человека, бреющегося по два раза в день. Он действительно был соблазнителен, даже опасно соблазнителен. В конце концов он пригласил женщин пройти вслед за ним на террасу. Погода стояла великолепная. Виктор спросил, как они поживают. Мать ответила жизнерадостным тоном, не сказав при этом ничего определенного. Он нашел для них столик в тени под большим зонтом, подальше от улицы, по которой проезжали редкие машины. Так у них за спиной будут деревья – для прохлады, а впереди – панорамный вид на площадь Мортье – самую красивую в городе, с ее старинными домами, мостовой и фонтаном, построенным современным художником.
Они немного поболтали, не слишком-то веря в то, что говорили. По сути, Стеф оказалась в центре довольно бессмысленной салонной игры. Мать выставляла ее напоказ, люди притворялись, что она им интересна, девушка платила тем же. Таким образом, в обращение была запущена фальшивая монета – для смазки взаимоотношений. В конце концов, всем было наплевать.
Виктор принес аперитив. От шампанского они отказались. Мать выбрала кир, Стеф взяла пиво. Было около одиннадцати. Они неторопливо потягивали из стаканов. Народу было много. С некоторых пор центр города находился во власти противоречивых тенденций: в то время как торговля перемещалась на окраины, там за огромные средства реставрировались улицы, фасады – короче говоря, историческое наследие. Надо сказать, что у мэра для этого были и амбиции, и покладистые банкиры под рукой. В долине уже почти не осталось заводов, и молодежь, за неимением рабочих мест, навострила лыжи. Вследствие этого рабочие, которые когда-то составляли большинство городского населения и задавали тон в местной политике, оказались чуть ли не на голодном пайке. Мэрия, заручившись помощью регионального совета и государства, поддерживала инновационные проекты развития. Надежды на возрождение этих мест связывали с туризмом. После перестройки кемпинга, расширения акваклуба и бассейна и создания тематического мини-гольфа одну за другой благоустраивали пешеходные улицы, прокладывали велодорожки, а к 2000 году обещали открыть новый музей железа и стали. А еще окрестности были богаты спусками, подъемами и разными тропинками, которые могли привлечь любителей пеших прогулок. Кроме того, властям удалось убедить несколько предприятий сектора (местных, немецких и люксембургских) поддержать идею создания луна-парка. В целом план был простой: инвестиции. Способ напрашивался само собой: кредиты. Неизбежны