— Действительно, Мыша, — вкрадчиво сказал Лесной Брат, перехватывая ее руку. — Живи так. Только учти, по условиям договора квартиросъемщик в течение первой недели должен в обязательном порядке сломать себе шею. Чтобы травмопункт не простаивал. — И мягким жестом вынул двести долларов из Мышиной лапы.
Разумеется, Мыша помнит эту квартиру!
— А знаешь ли ты, Мышка, как эта квартира бабке досталась? — спрашиваю я.
— Не знаю, — отвечает Мышка. — Как?
— Как соратнице Ленина.
— Да ну? — удивляется Мышка. — Значит, Муркина бабка — соратница Ленина? Я не знала.
— Ну, не вполне. Скорее, наоборот. Понимаешь ли, Мыша, Муркина бабка последовательно пережила три инсульта, два инфаркта, паралич задних конечностей и парез верхнего отдела шейного позвонка. Тебе это должно понравиться. Поэтому слова поступали к ней в рот в крайне затруднительном порядке, а уж наружу выходили и вовсе потеряв всяческий человеческий облик. Мурка общалась с ней с помощью перемигиваний. Ну, что, бабулянский, не пора ли манку шамать? Три мига верхними веками. Пора, внученька, пора. Два мига и одно подмигивание. А больше бабку никто не понимал.
Однажды бабка достала из шкатулки какую-то выцветшую фотографию и стала тыкать в нее пальцем. Если приглядеться, то на фотографии можно было увидеть девицу лет шестнадцати с толстой косой, в форменном платье и белом переднике и весьма авантажного кавалера в военном френче, с окладистой бородой и такими же окладистыми усами, разложенными по щекам вроде толстых гусениц. Но Мурка вглядываться не стала, а напрямую спросила у бабки, что она имеет в виду.
— А… а… — залепетала бабка.
— Я? Ты, что ли? — поняла Мурка.
Бабка закивала.
— Ну и за каким хреном? — ласково спросила Мурка в том смысле, что на бабку она и так каждый день пялится.
— Ца… ца… — продолжила бабка свои эксперименты с русским языком.
— Царь, что ли? — возбудилась Мурка.
— Нни… кко… лля… — вытолкнула из себя бабка.
— И что?
— Ппп… ппп… ро… ттт… — заскакала бабка по ухабам, имея в виду, что она, тогда еще воспитанница Института благородных девиц, танцует на выпускном вечере напротив августейшей особы, которая, между прочим, самым возмутительным образом пожимает ей ручки и шепчет на ушко всякие глупости. Бабка бьет его ладошками по рукам и хихикает. Ах, Николя! Ах, проказник!
На следующий день Мурка, которой в ту пору было двенадцать лет, пошла в школу и напоролась на сочинение «Моя семья». Мурка подумала-подумала и вывела крупными печатными буквами: «МОЯ БАБУШКА СРАЖАЛАСЬ ПРОТИВ ЦАРЯ». Что в какой-то мере было правдой, если вспомнить ладошки.
На следующий день училка разбирала сочинения.
— А вот ты, Мура, — сказала она. — Ты правду написала?
— Правду, — твердо ответила Мура. — Моя бабушка сражалась против царя. — Помолчала и добавила: — Лично.
— Что ж ты раньше молчала? — спросила училка.
— Не знала, — честно сказала Мура.
— Ты вот что, ты давай приводи свою бабушку на общее собрание пионерских отрядов.
— Она не ходит, — сказала Мура. — Она инвалид.
— Ага, на фронтах пострадала, — догадалась училка.
Мура всхлипнула.
— Сколько же ей лет?
— Точно не знаю, но папа говорит, столько не живут.
— Ну, хорошо, — разрешила училка. — Тогда привози.
И Мура привезла. На общем собрании пионерских отрядов кресло с бабкой поставили посреди спортзала.
— Вот бабушка Муры! — торжественно объявил директор. — Наша дорогая, наша героическая бабушка Муры! Она сейчас нам расскажет, как тяжело было бороться против самодержавия.
— А… нне… ббо… а… нна… ббо… — проскрипела бабка, что в вольном переводе означало: «Я не боролась, я наоборот».
— Ага, — обрадовался директор. — Бабушка Муры не боялась врагов революции. Она нападала на них с бомбами. Вы, наверное, и Ленина знали? Может быть, еще с кем-то из видных большевиков дружбу водили?
— Ггг… гга… гга… ррр… — послышалось из кресла. Это бабка пыталась сказать, что ни с кем из видных большевиков она дружбу не водила, так как происходила из семьи князей Гагариных, а князья Гагарины в гробу видали видных большевиков.
— Вот это радость! Вот это сюрприз! — развел руками директор. — Оказывается, бабушка Муры не только была соратницей Ленина, но и лично знала Юрия Гагарина. Можно сказать, провожала в первый полет первого космонавта Земли! Похлопаем!
И все похлопали. А отличница Кузькина вышла на середину, повязала бабушке красный галстук и отдала салют. И все отдали салют. Так Муркина бабка стала пионеркой.
Через день бабку пригласили в районный музей комсомольской славы, где вручили почетный комсомольский значок и грамоту «Отличник боевой и строевой подготовки». Мурка сочинила в ее честь стишок:
Бабки всякие важны, бабки всякие нужны,
Даже если на тачанке они ездиют в нужник.
И повесила стишок на двери бабкиной комнаты. А секретарь городской партийной организации лично вручил ей переходящее красное знамя и трижды поцеловал в обе щеки. Знамя это с тех пор стояло в углу комнаты, и бабка время от времени сморкала туда свое носатое лицо. Бабку заочно приняли в партию и делегировали на партконференцию в Москву, где она выступила с большим успехом и вернулась в Питер персонажем крупного всесоюзного масштаба. В Москве бабка побывала в Кремле, встретилась с руководителями государства и рассказала им свою героическую историю. Также она приняла участие в научной дискуссии, где ее признали ведущим теоретиком марксизма-ленинизма. Одно известное издательство заказало ей книгу на эту тему: ну, как я сражалась против царя и что из этого вышло. Когда книгу опубликовали, бабке стали приходить письма из разных концов нашей родины, на которые она не отвечала, потому что не могла понять, о чем ей пишут. Отвечала Мура, причем с серьезными грамматическими ошибками. Так Муркина бабка практически стала умом, честью и совестью. Через год бабка получила звезду Героя, персональную пенсию и пятикомнатную квартиру на седьмом этаже кирпичного дома сталинской застройки в центре города на правительственной трассе.
В квартиру бабку загружали подъемным краном, прямо в кресле, через окно. Муркин папа стоял внизу и командовал.
— Майна! Вира! — кричал папа. — Да левее, левее, гад! Бабку мне не урони! Не волнуйтесь, мамаша! Живы будем — не помрем! Мы тут еще таких делов наделаем! У нас поколения вздрогнут!
— Ты же говорил, столько не живут, — внятно сказала бабка, кося лиловым глазом, похожим на дуло революционного нагана.
— Так ты считаешь… — протянула Мышка.
— Я считаю, что тут аналогичная история. Мурка и Ковбой не понимают друг друга. Она и так-то не всегда врубается, что ей говорят, а тем более на иностранных языках. Ты же знаешь, по-английски Мурка не говорит. Она его только преподает. А Ковбой, он ведь по-русски тоже ни бельмеса. В общем, все это может грозить нам большими, и что характерно, непредсказуемыми неприятностями.
И, как всегда, я оказалась права.
Вечером Мурка неожиданно вскочила с кровати, стянула атласные панталоны, навела на глаза стрелки, схватила сумочку, заверсачелась, втиснулась в блескучий сарафан и навертела на плечи ярко-красный мех. Мы с Мышкой переглянулись. Возникло непреодолимое желание воткнуть ей в попу ярко-красный меховой хвост.
— А все-таки задорная я Мурысенька! — пропела Мурка, повертевшись перед зеркалом, и полезла в кладовку. Из кладовки она вытащила пиджак с аксельбантами, брюки с лампасами и фуражку с кокардой. Нахлобучила кокарду на голову и выбежала из дома.
— Зачем ей это? — ошарашенно спросила Мышка.
— Гутен морген, Карл Иваныч! Очнись! Ты что, не в курсе?
— Нет.
— Ну, пойдем, посмотрим.
Во дворе Мурка подбежала к будке охранников.
— Кто за Джонни? — проорала она страшным голосом.
В окошке появилась заспанная физиономия с опухшими нетрезвыми глазенками.
— Ну я, — сказала физиономия.
— На выход! — скомандовала Мурка.
Физиономия появилась на пороге. Внизу к ней были приделаны тельняшка и камуфляжные брюки. Физиономия вздыхала, зевала и почесывалась.
— В подъезд! — строго проговорила Мурка и кинула физиономии барахло с эполетами.
Физиономия исчезла в подъезде, и через пять минут оттуда вышел респектабельный гражданин в униформе. Он сел за руль Муркиного джипа, Мурку забросили на пассажирское сиденье, джип дал короткий приветственный гудок и выехал со двора.
— Что это было? — спросила Мышка.
— Да она на большие выходы арендует охранника и выдает за личного водителя Джонни, бедного американца на заработках.
— Она им что, платит?
— Мурка? Ты что?
— Зачем же они…..
— Странно от тебя это слышать, Мыша. Боятся.
Джип развернулся, и Мурка помахала нам рукой.
— Куда? — крикнули мы.
— В «Асторию»! Ковбой пригласил. Будем пить, танцевать и веселиться!
— Не нравится мне это веселье, — мрачно сказала Мышка, когда джип скрылся за поворотом.
— Может, обойдется, Мыш? — спросила я.
— Не знаю, — пожала плечами Мышка. — В ресторан повел. Плохой признак.
И мы идем в ресторан. И просачиваемся сквозь швейцара. И видим, как Мурка с Ковбоем садятся за столик. На Ковбое — вполне цивильный костюмчик. Он держит Мурку за талию толстой лапой, и та растекается прямо у него под рукой. И к ним подходит Наглый Официант, и приносит карту вин, и Ковбой тычет в эту карту и что-то бормочет на чистом английском языке. И к нам тоже подходит Наглый Официант, и приносит карту вин, но мы карту игнорируем и просим чай с лимоном. И Наглый Официант отходит крайне обиженный. А к Муркиному столу тем временем транспортируют бутылку американского виски «Джонни Уокер», бутылку французского коньяка «Камю», бутылку французского же шампанского «Вдова Клико» и бутылку грузинского вина «Хванчкара» правильного розлива. А кроме того — минеральную водичку «Перье» в зеленых бутылочках и кувшин апельсинового сока первого отжима.