— Нет. Просто побеседуем.
— Меня давешним летом на пленку комсомольцы записывали. В музей ее отдали при районном центре... Так с чего начинать-то?
— Лучше с того времени, когда вы Муренина знали. А может, вы и управляющего помните?
— Как же, помню, хотя я тогда еще мальчишкой был. Он все больше верхом разъезжал. Строгий такой мужчина, совсем молодой. Всегда в шляпе и в перчатках. А в руке хлыст. Усы носил, но без бороды. По-нашему чисто говорил... Он, похоже, в свою Германию сбежал, как война началась, пропал сразу из усадьбы.
— Он был женат?
— Нет. Какое там! Соседского бедного помещика дочка ему, видно, приглянулась, он все туда ездил. Пожениться не успели, война их разлучила.
— А Кузьму Бородулина вы помните?
— Помню и дядю Кузьму. Он, бывало, нас, ребятишек, увидит, яблоками угощает — полные пазухи насыплем...
— Может, помните или слышали от других про последние дни жизни Муренина и Бородулина?
— Когда тут банда Полищука орудовала, батя мой запряг лошадь и велел брательнику ехать за барином и Кузьмой, спасать их. Брат и привез обоих в лесную сторожку. Я-то в ту пору увечный был, ногу сломал, от военной службы меня отстранили — в сторожке этой жил. Там всем места хватило — в одной половине барин с Кузьмой, в другой — мы.
Барин из избушки редко выходил, и с нами почти не разговаривал. А как-то раз сказал Кузьме, что, мол, умрет скоро — сон ему, вишь, привиделся, будто матушка за ним приходила. И отослал Кузьму в имение. А потом мы услыхали: Кузьму убил кто-то прямо на крыльце. И еще слушок прошел, что в то утро к имению на лошади приезжал управляющий муренинский. И вот в чем загвоздка — сразу как сквозь землю провалился, а лошадь возле усадьбы осталась. Куда управитель делся, неведомо.
Как узнал про Кузьму барин, язык отнялся, уставился в потолок, один глаз ворочается, а другой как у мертвяка. Мы хотели его на деревню отвезти, да трогать побоялись. А ночью он и преставился.
— Не знаете, какие вещи после него остались?
— Какие там вещи! Одежа старая да еще иконки. Вот и все имущество... Ай нет, забыл! Еще списки какие-то мы нашли. А усадьбу его всю порушили, там, видать, Полищук погостил. Ничего целого не осталось, все побито. Потом бабы этого дому барского боялись, поговаривали, будто вечером видели там барина всего в белом и Кузьму. Привидения, стало быть... Дом года полтора стоял. Видать, там клад какой искали: все полы разворотили, стены исковыряли. Да одной темной ночью пожар случился. Шибко горело! Камень потом растащили, головешки на дрова перевели.
— Кто-нибудь из муренинской родни приезжал после смерти барина?
— Вот этого не знаю. Пожалуй, никто не был, а то бы слух прошел. Поди, наладились все в заграницу вместе с богатством.
— А в наше время, теперь, никто не объявлялся?
— Пока в Камнях жил, никого не было, а теперь не слыхивал про такое.
— Федор Сидорович, во время Отечественной войны не приходилось вам слышать фамилию Грюбель?
— Так это управляющего Мурениных фамилия.
— Есть сведения, что какой-то Грюбель пытался прорваться в Старицкое с группой фашистов, но их захватили партизаны, а фашисты потом их все же отбили.
— Да. Захватить захватили, но не удержали. Я тогда в другом месте с заданием был. А вот тот ли Грюбель, что у Мурениных служил, не скажу, не видал. Хоть и говорили, что шибко этот немец на управляющего смахивал. Да разве его узнаешь, столько лет прошло. Я думаю, обманулись. Зачем управляющий сюда полезет? Да и стар он был, чтобы воевать, ему тогда было, должно быть, за пятьдесят.
— Тут у вас еще бывший учитель-герой был?
— Это какой такой учитель?
— Он теперь в музее работает. Лисовский.
— Этот контуженый? Я об нем ничего не знаю. Из него слова не вытянешь. Ни с кем по душам не поговорит. Мы уже и так к нему и этак, а он все молчит. Может, война так человека пришибла.
ОПЕРАЦИЯ «ТРИЛИСТНИК»
Приехав в Москву, Ясин с согласия Марты позвонил Бурмину, чтобы сообщить о находке документов в Пскове. Но ни Бурмина, ни Сухарева на месте не оказалось. Тогда Ясин попросил связать его с Шульгиным и все объяснил ему. Полковник предложил Ясину приехать к нему и заказал пропуск.
Шульгин встретил Ясина приветливо:
— Располагайтесь. — Он указал на стул. — Интересно, что же вам удалось отыскать.
— Оригиналы нам не дали, мы привезли только копии, но они надлежащим образом заверены. — Ясин подал Шульгину папку с документами.
Шульгин их внимательно просмотрел.
— Да... Завещание имеем, а самой коллекции пока нет. Но все равно это интересно. А письмо тоже нашли?
— Оно лежало вместе с завещанием. Это письмо Елизаветы Марковны Карелиной, в девичестве Тереховой, к Муренину. Мы предполагаем, что нам удалось определить место, о котором Муренин наказывал ей помнить. Вероятно, это место как-то связано с самой коллекцией.
— Любопытно, чем вы это обосновываете. Ясин вынул из плотного конверта пожелтевший листок.
— Вот здесь говорится о беседке-ротонде в парке имения. Не там ли спрятал Муренин часть своей коллекции? Ведь в обоих письмах упоминается об этом памятном месте. Хотя беседки этой на плане имения нет.
— Это еще ни о чем не говорит. Ко времени составления плана ее уже могло не быть. Следует подумать, что к чему. Я думаю, что в этих письмах упоминание о ротонде — это не просто лирические воспоминания... Тут, пожалуй, обоими подразумевалось дело весьма серьезное... Попрошу вас документы оставить, а завтра позвоните мне, пожалуйста, часов в одиннадцать. Возможно, ваше предположение нас заинтересует.
Попрощавшись с Ясиным, Шульгин немедленно доложил о полученном сообщении своему начальству. Было созвано срочное совещание, на котором вынесли решение: продумать операцию с учетом того, что группа Бурмина находится в Старицком.
Генерал тут же связался с командованием воинской части я договорился, что в операции, названной «Трилистник», проведение которой намечено на послезавтра, примут участие армейские саперы.
В назначенное время Ясин позвонил Шульгину. Тот спросил:
— Ну как, Дмитрий Васильевич, понравились вам псковские края?
— Очень. Думаю, что еще побываю там.
— Так, так... Я еще не успел задать вопрос, как вы мне ответили. Предлагаю вам поехать со мной в район бывшего поместья Муренина. Согласны?
— Не откажусь. А когда надо ехать и что от меня требуется?
— Выезжаем завтра в шесть ноль-ноль, оставьте свой адрес, я за вами заеду.
— Спасибо. Тогда до завтра.
По дороге в Старицкое Шульгин с Ясиным завернули в соседнее село. Там вся группа Бурмина обосновалась под видом геодезистов. В тех местах как раз прокладывали шоссе. Шульгин еще в пути объяснил, что, возможно, Ясина кое-что и кое-кто удивит, но он должен отнестись к этому как к вынужденной маскировке. И все-таки, несмотря на предупреждение, Ясин удивился, увидев здесь Бурмина и Сухарева.
Немного передохнув, Ясин отправился в Старицкое знакомиться с музеем и прилегающими к нему местами, а Шульгин тем временем обменялся с «геодезистами» информацией и объяснил их задачу в операции под названием «Трилистник».
А спустя несколько часов к бывшей усадьбе подъехала военная машина с саперами. Вокруг были выставлены посты, установлены доски с надписью: «Осторожно! Здесь могут быть снаряды». И проход на эту территорию был закрыт. Понадобилось немного времени для того, чтобы на склоне оврага на месте бывшего парка обнаружить каменный фундамент от круглой беседки. Заросли расчистили и приступили к обследованию.
Рядом с фундаментом ротонды была огромная воронка от бомбы. Саперы прослушали приборами прилегающие к фундаменту места. Явных пустот не прослушивалось, но в двух сомнительных местах сняли верхний слой грунта, В конце концов открылся глубокий колодец, совершенно сухой, наполовину обвалившийся, по-видимому, от взрыва. Подошедшая землеройная машина осторожно выбрала грунт.
Ясин завороженно наблюдал за раскопками.
Шульгин вместе с командиром саперов подавал знак, и фотограф щелкал затвором фотоаппарата, стрекотала кинокамера. Но вот командир подал другой знак, и машина прекратила работу. Трое саперов быстро и ловко стали расчищать боковой ход в колодец. Один из саперов скрылся в нем и долго не появлялся. Наконец из ямы показалось его смеющееся лицо, он что-то объяснял жестами. Саперы, стоящие наверху, поняли и бросили моток стального троса. Потом один из саперов поднялся наверх, махнул бульдозеристу, тот подъехал поближе к яме, к машине прикрепили трос, и она стала медленно отъезжать. Трос натянулся, и из бокового хода колодца стал медленно выдвигаться большой металлический ящик. Потом его осторожно подняли наверх. По знаку командира удалились все лишние люди, место, где был поставлен поднятый ящик, огородили щитами, и один из саперов вскрыл замок...
Ящик был полон. Сверху под толстым кожаным покрывалом лежало шитое жемчугом и драгоценными камнями изображение какой-то святой. Шульгин запретил трогать что-либо в ящике. Его опечатали и приготовили к погрузке.
Ясин оглянулся: возле него стояли Бурмин и Сухарев, оба улыбались, и Ясин подумал: как в улыбке раскрывается сущность человека!
Шульгин заговорщически подмигнул Ясину:
— Ваших рук дело, а? Всё, всё увидите в Москве, обещаю... Надо распорядиться, чтобы здесь после тщательного обследования разровняли землю, а ты, Бурмин, как журналист, потом подскажи местному начальству: пусть на этом месте посадят сирень и сделают скамью, чтобы влюбленные могли здесь искать цветы на счастье...
РАБОЧАЯ ГИПОТЕЗА
Наводя справки в военных архивах, Бурмин обратил внимание на рапорт медсестры Вешняковой:
«...Раненый Попков Василий Григорьевич из части полковника Сидорова сообщил: когда он был ранен, попал под перекрестный огонь наших и фашистских подразделений между деревнями Барсуки и Черный Брод. Это случилось 12 января сего года. Когда он лежал, раненный, под завалом из деревьев, увидел, что в направлении вражеского расположения пробираются двое наших бойцов с автоматами. Шедший впереди был незнаком Попкову. А второго он узнал — это был разведчик Захар Зайцев. Попков хотел окликнуть Зайцева, но в этот момент первый боец вдруг обернулся, очередью из автомата убил Зайцева, потом поднял руки с белым платком и направился к фашистам. Когда огонь стих, пришли немцы, что-то делали возле убитого Зайцева, потом унесли его. На другой день, 13 января, обмороженного Попкова подобрали наши бойцы».