В конце апреля думал вообще удалиться из Facebook. Зашел, и тут – бац, сообщение от самой соцсети: поздравляем вас с праздником Пасхи. Праздник. Меня осенило: решил пока не удаляться, а разослал всем китчевую флеш-открытку. И ей – как всем. Все написали «спасибо», а она не ответила вообще ни-че-го. И тут я окончательно понял, что это ненормально даже для прожженной манипуляторши (какой, я надеялся, она все же не стала). Зашел в чат и увидел, что она даже не открыла сообщение. Не получила его.
Тут я понял: с Флорой что-то случилось. Плохое. Опасное. Мозг, до этого плававший в каком-то густом бульоне одних и тех же мыслей и переживаний, сразу же ухватился за упавшую в редмайн конкретную задачу, включился на высоких оборотах. Стало предельно ясно, что делать: надо просто поискать Флору, понять, где она находится физически. И пока я ее не нашел, можно больше не думать о том, как она ко мне относится и что вообще вытворяет. Я вытащил геометки из фотографий последнего сада, над которым она работала, нашел это место на карте и решил поехать туда.
Поленов. Интервью
Воробьишка суетливо скакал по доскам террасы, простукивая их клювиком, – искал хлебные крошки. Потом осмелел и начал вспархивать на стол и на подлокотники кресел. Казалось, того и гляди запрыгнет прямо на голову Поленову, или журналистке, которая старательно зачитывала по бумажке заранее подготовленные вопросы, или Марине, сидевшей чуть в стороне с чашкой чая в руках. Интервью проходило протокольно, официозно, почти сонно. Корреспондентка держалась почтительно и лояльно. Задавала правильные вопросы и старательно избегала неправильных. Воробей обнаглел до того, что ухватил с тарелки крекер и попытался упорхнуть вместе с ним. Выронил. Попытался снова, мотая головой и отчаянно взмахивая крыльями. Поленов не выдержал, протянул руку, чтобы раскрошить крекер для птицы. Воробей испуганно отскочил, но не улетел. Наклонил голову, наблюдая и готовясь в любой момент сорваться с места. Стоило убрать руку, как он набросился на раскрошенное печенье и за секунды склевал его полностью. Расселся, выпятив грудь, на краю стола и выронил из-под хвоста коричнево-белую кляксу. Бровь Поленова на мгновение поползла вверх, он тут же отвел взгляд и сосредоточил внимание на корреспондентах.
Поленов не любил интервью и давал их только в случае крайней необходимости. Сейчас такая необходимость была. Нужно отправить сигнал на Запад, инвесторам и ученым: со «Школково» все в порядке, несмотря на внешнеполитическую свистопляску. Выдающиеся умы со всего мира по-прежнему тут, в России, изобретают, творят и создают будущее. Ради этого месседжа Борис Максимович и согласился поговорить с серьезным международным журналом, издававшимся в России по франшизе. Статью обещали перепечатать также зарубежные редакции издания.
Поленов ожидал, что на интервью приедет главный редактор Баскаков, человек ему хорошо знакомый и имевший репутацию интеллектуала, сибарита и серьезного аналитика. Они частенько встречались на приемах и в общем уважали друг друга.
Однако войдя в гостиную, Поленов увидел вместо главреда странную парочку – парня в пиджаке, надетом поверх мятой футболки, и девицу, лицо которой плотно, как бутерброд маслом, было покрыто слоем косметики. Борис Максимович не сразу понял, что они и есть журналисты знаменитого издания.
– Виталик, это что за фуфло? – прошипел Поленов пресс-секретарю, тихому и блеклому, будто из оконной замазки сделанному человеку. – Где Баскаков?
– Главред в последний момент сделал замену. Сказал, что если придет он сам, то не сможет не задать вопрос про землю, его не поймут, – ответил Виталик сухим шепотом. – Нам же не нужны вопросы про землю?
Марина, вошедшая в комнату вместе с мужем, застыла на пороге, не увидев здесь человека, фотографию и тексты которого изучала несколько последних дней и на которого должна была произвести располагающее впечатление. «Здравствуйте», – поздоровалась она со всеми и ни с кем.
Поленов разочарованно поморщился. Еще раз скользнул взглядом по журналистам – нет, приветствовать этих гостей так, как Марина должна была встретить Баскакова, – не по рангу. Он взял жену за руку и решительно провел мимо корреспондентов на балкон, где уже все было подготовлено для беседы и фотосъемки. Устроил ее в кресле чуть в стороне: «Твое выступление отменяется, просто сидишь и любуешься мной. Как трепетная жена. Задача ясна?» Марина кивнула.
Поленов отвечал, почти не задумываясь: темы были все привычные, затверженные, как детская считалка. Взъерошенный фотограф медленно, с грацией цапли переставлял длинные ноги, делая выпады то вправо, то влево, приседая, вскакивая и вытягиваясь на цыпочках. Затвор щелкал беспрестанно, даже когда совершенно ничего не происходило и мизансцена ни на микрон не менялась. Звук раздражал. И вдруг среди этого навязчивого цикадного треска и заунывного бормотания интервьюерши прозвучал вопрос:
– Правда ли, что из «Школково» начался исход приглашенных иностранных специалистов?
– Что? – переспросил Поленов.
– Правда ли, что от вас разбегаются иностранцы? Профессор Штейн – первая ласточка?
– Вы можете отключить звук? Вот это вот щелканье? – рявкнул Поленов на фотографа так, что тот отшатнулся и перестал снимать. Воцарилась вожделенная тишина.
– Откуда у вас такие слухи?
Журналистка повела плечами и хихикнула:
– Птичка на хвосте принесла.
– Вашей птичке надо аккуратнее со своим хвостом, с тем, что она на нем приносит. Сведения не соответствуют действительности. Никакого «исхода» нет, и причин для него тоже. В проекте происходят кадровые изменения: у одних специалистов заканчиваются контракты – их место занимают другие: крупные ученые, бизнес-тренеры, менторы, эксперты. Все движется в рабочем порядке.
Поленов резко встал, поправил пиджак, застегивая пуговицу:
– Благодарю за беседу. Виталий, помогите товарищам журналистам закончить работу и проводите, – кивнул пресс-секретарю.
– Последний вопрос, – выпалила ему в спину журналистка. – Ходят слухи, что не только иностранные спецы побежали с корабля. Говорят, что и многие компании-резиденты собираются покинуть Технопарк. Они переезжают в зарубежные инновационные кластеры, в первую очередь в Прибалтику. Вы можете это прокомментировать?
Он подал руку Марине. Вежливо кивнули и вышли.
То, что онколог профессор Штейн, светило, руководившее исследованием стволовых клеток, внезапно упаковал чемоданы и сорвался в Германию, было правдой. Разорвал контракт, потерял большие деньги, но улетел. Поленов, как ни старался, не смог убедить ученого продолжить работу. «Какая разница, где изобретать лекарство от рака и на чьи деньги? Лекарство нужно всем». Нет, говорит, разница есть. В качестве финального аргумента был предложен такой астрономический гонорар, что Поленов не верил собственным ушам, когда его произносил. Но жучила Штейн отказался. У него, видите ли, репутация. Он, видите ли, не хочет сотрудничать с режимом, аннексирующим территории у соседей. Боится, что перестанут принимать в «приличном научном сообществе».
Удар по репутации «Школково» был существенным. Но Поленов уже принял случившееся и морально сгруппировался. Знал он и о том, что еще несколько серьезных специалистов, у которых истекают контракты, не собираются их продлевать. Но пока они оставались здесь, так что можно было еще исправить ситуацию.
Однако сообщение о том, что прикормыши-резиденты, которые сидят в роскошных корпусах и занимаются галиматьей, тоже возомнили о себе невесть что и собрались соскочить, было новостью. Вброс, сделанный журналисточкой, казался совершенно неправдоподобным. Чтобы вот эти, в драных джинсах, наплевали на миллионы, которые тратит государство на их развлечение? Куда они могут пойти? Кому и где они нужны? Неужели им непонятно, что они – пустышки, которые сыты только из его милости, как тот воробьишка? Что только потому, что власть бросает им крошки с нефтяного стола, эти птенцы и могут как-то существовать со своими смузи, приложеньицами, сайтиками и всем остальным детским садом, который они в своей инфантильной наивности принимают за бизнес и реальные вещи? «Инноваторы»… Просто дорогая декорация…
Войдя в кабинет, Поленов набрал номер начальника службы безопасности: «Есть тема, – сказал он. – Надо проверить кое-что. Появился слух…»
Флора. Забастовка
Раз уж я ухитрилась выжить тогда, в 1997 году, то сейчас просто обязана придумать, как выкрутиться из новой переделки.
Я не вполне понимала, почему и зачем меня здесь заперли. Сложно действовать в неизвестности. Но для чего бы меня ни притащили, если я буду жить так, как будто меня здесь нет, хозяева, наверное, решат, что лучше бы меня здесь и правда не было. Захотят заменить кем-то, кто будет получше выполнять роль, которая сейчас отводится мне. И найдут способ, как от меня избавиться. Вряд ли они будут меня убивать. Может, у них есть специальный аппаратик, как в фильме «Люди в черном» – светят тебе им в глаза, и забываешь все, что не должна помнить, и можешь запросто возвращаться к своей привычной жизни.
Не приносить пользы. Не быть забавной. Не быть увлекательной. Не быть приятной. Жить, как будто меня нет. Поначалу эта задача казалась мне проще простого.
Я заперлась в своей избушке и решила не казать из нее носа. Два дня сидела на диване, завернувшись в плед и обложившись бутербродами. Листала ботанические атласы, смотрела тупые телешоу и новости (когда показывали БМ, я смотрела эти сюжеты не отрываясь – пыталась угадать, что вообще происходит в голове у этого человека). Готовила обеды из трех блюд, занималась йогой. И тревожно вздрагивала на каждый шорох и стук, раздававшийся снаружи. Но это лишь падали шишки с сосен и шуршали хвоей за окном шустрые рыжевато-серые белочки, подрагивая пышными хвостами. Я вспоминала день своего приезда и «краткий дружественный визит», который нанес мне БМ на следующий день. Может быть, в этом все дело? Может, поэтому я здесь заперта? Если бы я повела себя иначе в тот день… Если бы не отдалась ему так мгновенно, безо всяких протестов, как я это сделала… Может, он бы и не стал настаивать? Тогда я была бы свободна от «секретов, подлежащих охране» и меня бы не замуровали в этой усадьбе? А теперь у меня уже на самом деле есть что сболтнуть.