т из усилий. А если ты их не делаешь – то пожалуйста, мы споем грустную прощальную песенку – и вот тебе деревянный гробик в награду за твои вялые труды. В нем в конце концов и оказалась эта неэнергичная, хотя еще очень молодая дамочка. Так-то! Вот что значит избегать усилий!
Поэтому я продолжала топтаться около подъезда на пронизывающем ветру. Усилия были вознаграждены. Кутаясь в шарф и на ходу застегивая куртку, вышел Егор. Точнее говоря, его вытащила на натянутом поводке гигантская щенушка Ириска. Мы поздоровались, я пошла рядом. Егор заметил мои посиневшие плотно сжатые пальцы, которые я запихивала под мышки, чтобы отогреть. Увидев скукожившиеся плечи и висящую на носу сопливую каплю, он остановился. Отпустил собаку. Обнял меня, закрыв собою от пронизывающего ветра. Стал растирать мои ладошки своими – теплыми. Одновременно он беззлобно обзывал меня мучительно нежными дразнилками. Называл «дурындой», «глупышкой», «кракозяброй» и «идиотинкой». Я таяла и заглядывала ему в глаза. Он с чего-то вдруг улыбался – совершенно необъяснимо. Чему тут было радоваться? Абсолютно нечему. Вот всегда он так – лучится и светится, как будто у него каждый день – Новый год и день рождения. Этому умению Егора жить, не помня о тяжелом, сложном и грустном и как будто не замечая его, я особенно завидовала.
Егор согласился прикинуться моим личным шофером и отвезти «начинающего ландшафтного дизайнера» в элитный коттеджный поселок. Он утвердительно закивал сразу, как только я произнесла просьбу.
Выпросив у пары постоянных клиенток оплату вперед за несколько недель, купила в подземном переходе поддельный диплом Тимирязевской академии и сертификат об окончании курсов ландшафтных дизайнеров. В соседнем переходе торговали еще и корочками биологического факультета МГУ, и не безумно дорого, кстати. Но я решила, что это уж слишком роскошно – может, потом, с первого садового гонорара куплю себе такую «обновку». Теперь я чувствовала себя совершенно подготовленной к встрече с заказчиками.
Флора. В чем сила, сестра?
Выехали рано. В машине почти не разговаривали, слушали музыку. Вся она для моего уха, воспитанного на Юре Шатунове и группе «Комбинация», звучала странно. А оттого почти гипнотически. Названия были незнакомы – от Dire Straits до The Cure. Все мне бесконечно нравилось.
Приехали раньше назначенного. Сидели в машине. Я все время рассматривала Егора, но так, чтобы тот этого не замечал, – когда он заправлял за ухо прядь отросших вьющихся волос. Или нащупывал по карманам жвачку. Или рылся в бардачке в поисках новой кассеты. Его изящные пальцы двигались так, будто он не просто брал ими предметы, а поглаживал. Егор гладил все, к чему прикасался, – и руль, и рычаг передач, и конец моего размотавшегося шарфа. Вот он держит в руках кассету, что-то объясняя про новую группу, а сам водит по ней пальцем, бесконечно рисуя восьмерки и обводя повторяющиеся круги. И когда он вставляет эту кассету в магнитолу, я выдыхаю так шумно, что это даже немножко неприлично. Когда он брал мои вещи, я физически чувствовала его тепло, как будто он прикасался не к моей сумочке, а прямо ко мне. Мне так хотелось, чтобы он взял что-то из того, что принадлежит мне. И хотелось стать всем окружающим его миром, чтобы он бесконечно ко мне прикасался. Но он прикасался к чему угодно – даже к подбежавшей к машине бродячей собаке в репьях (и может, даже в лишаях!), но только не ко мне. Когда наши руки случайно соприкасались, нас отбрасывало друг от друга, как от удара током. Зато собаку он потрепал по холке, с легким нажимом прошел по спине, так что в воздух взлетели шерстинки, а собака радостно завиляла хвостом и брякнулась на спину, подставив Егору свое выцветшее, бледное брюхо.
Я посмотрела на часы. Время идти к Эмме. Егор все еще нянчил бродячую собаку, не глядя на меня. Я стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу и причмокивая резиновыми сапогами по сочной грязи. Мандраж, гордость за свою предприимчивость, нежность и надежда переполняли меня.
– Пожелай мне удачи, – попросила я.
Егор в последний раз погладил собаку. Достал из бардачка бутылку с водой и сполоснул руки. Его длинные пальцы пробежали по моей челке, убирая волосы с лица, и нырнули за ухо. Он погладил меня по голове – с бесконечным сочувствием и нежностью:
– Давай. Удачи.
– У меня получится? – неожиданно жалобно и испуганно спросила я.
– Обязательно получится. Все получится, – он обнял меня и прошептал прямо в ухо. – Я в тебя верю… Я тебя люблю.
Я так сильно задержала дыхание, что даже слегка закружилась голова. Слезы потекли как капель – неудержимо. Радостные, весенние.
– Малыш, ты чего? Ну, малыш? – он коротко и очень нежно поцеловал меня в губы, в глаза. Как будто не целовал, а пил мои слезы, собирал их с моего лица, как росу с цветка.
– И я тебя очень-очень люблю.
Хотелось повиснуть на нем и так стоять долго-долго. И никуда не уходить. Но я развернулась и пошла к дому. Резиновые сапоги один за другим всхлипнули, отрываясь от дорожной жижи. Оглянулась:
– Я скоро.
Участок окружал глухой и высокий забор. Я позвонила. За стеной истерично залаяла собака. Защелкали многочисленные замки. Наконец дверь открылась. За ней стоял худой таджик лет тридцати. Руки его, выглядывавшие из завернутых рукавов засаленной спецовки, были покрыты ссадинами, а взгляд лишь бегло скользнул по мне и затравленно уткнулся в землю. Как ни странно, это меня немного приободрило. Вид чужой потерянности частенько придает мне куража и ощущения собственного всесилия. Таджик впустил меня на участок, дверь захлопнулась с тяжелым лязгом.
Я осмотрелась. Ожидала всякого – ну запущенного сада, ну вязких глинистых дорожек. Даже заброшенного пустыря вроде тех, что был в нашей деревне за клубом. Но такого? Посреди участка возвышался массивный дом из отсыревшего белого кирпича, похожий на дрейфующий айсберг, а вся земля вокруг него была перерыта. Тут и там виднелись глубокие воронки, заполненные мутной водой – как будто здесь недавно бомбили. Из коричневой грязи торчали остатки строительного мусора, битый кирпич, пруты арматуры. Над широкими колеями, оставленными колесами строительной техники, нависали подсохшие гребешки глины. На всем огромном участке – ни одного деревца. Да что там деревца – вообще никакого растения. (Впоследствии я пойму, что так выглядят все участки с недавно завершенной стройкой в новомодных коттеджных поселках.) Наверное, этот марсианский пейзаж должен был повергнуть меня в панику, испугать размахом предстоящих работ. Но еще раз посмотрев на ссутулившегося таджика, я, наоборот, приободрилась: в конце концов, что бы я тут ни устроила, хуже не будет. Этому месту и этим людям я могу причинить исключительно добро. А значит – прочь сомнения!
Я топталась на крыльце неаппетитного дома, дожидаясь выхода хозяйки, но она все не появлялась. Прошло минут семь, нос успел замерзнуть и покраснеть. Наконец дверь распахнулась, и из-за нее выглянула миниатюрная блондинка с короткой стрижкой и густой, как у циркового пони, челкой. Меня удивило, что у Эммы не было ни гигантской силиконовой груди, ни раздувшихся губ-сарделек. Почти все богатые дамочки, которым я прислуживала прежде, давно увеличили себе причиндалы.
– Ну чего же вы не заходите? – раздраженно спросила Эмма карамельным голоском.
– Э-э-э… Здравствуйте, – начала было мямлить я, но быстро собралась и продолжила уже более уверенно. – Я полагала, что мы начнем с осмотра участка, а потом уже обсудим наши перспективы.
– Думаете так, а не наоборот? Ну что ж, тогда ждите. Я выйду через минуту.
– Геодезический план участка захватите, пожалуйста, – бросила я ей вслед. Я знала, что Анастасия Викторовна всегда возвращалась со встреч с заказчиками с геодезическими планами.
Мы плелись вдоль забора, обходя разливные лужи. В первую очередь Эмма уточнила, какое у меня образование. Я радостно полезла в сумочку, чтобы помахать перед ее носом свежекупленным дипломом Тимирязевки. (Как хорошо, что я об этом позаботилась! Все-таки я чертовски сообразительный и не по годам предусмотрительный человек!) Впрочем, на мой прекрасный диплом Эмма даже не посмотрела. Очень скоро я догадалась, что она спросила о моем образовании отнюдь не для того, чтобы удостовериться в глубине и серьезности моих знаний, а ровно наоборот – чтобы продемонстрировать презрение к моему интеллектуальному багажу. Когда я принялась сыпать хитрыми словечками, подсмотренными в книжках Анастасии Викторовны, Эмма тут же дала понять, чтобы особо не пыжилась – при всем своем усердии я, увы, никогда не смогу угнаться за ней в образованности. В доказательство этого постулата Эмма принялась блистать умностями. К счастью для меня, ее «волшебные заклинания» были из другой – не садоводческой – области. Как выяснилось, сейчас Эмма получала уже четвертое высшее образование – психологическое. Предыдущие три диплома не помогли ей найти свое место в созидательной жизни человечества. Так что теперь она стремилась забыть как страшный сон все свои познания в области строительства гидротехнических путей (первое образование), в области менеджмента (второй диплом) и в области актерского мастерства (третья школа жизни). С высоты своего нового учебного курса Эмма наконец поняла о жизни абсолютно все. И была бесконечно уверена в том, что знание психологических книжек и законов способно дать ответы на любые вопросы. В том числе и о ландшафтном дизайне.
– Если бы я с самого начала знала, насколько универсально психологическое образование, сколько времени я бы сэкономила! – страстно пищала Эмма, совершенно забыв о том, что, вообще-то, мы встретились, чтобы обсудить будущее сада, а не ее образовательные практики. – Вот зачем, спрашивается, надо было учить экономику, менеджмент? Все законы потребительского поведения, мотивации и так далее – просто следствия того, что происходит у людей в голове, в их душе. И если ты знаешь психологию, то легко догадаешься и обо всем остальном. А актерское образование? Разве это не частный случай образования психологического?