ватая кора. Невидимые летом под пышным вьющимся ковром опоры пергол и арок, когда выпадет снег и облетят листья, окажутся винно-бордовыми, приглашая под свой ажурный купол. Ярко-красные ягоды барбариса и нежные плоды снежноягодника привлекут зимой звонких синиц и снегирей, так что жизнь здесь не остановится даже в самые злые морозы.
Я бегло осмотрела проект. Он был вызывающ в своей неправильности, хаотичности, дезорганизованности и нереалистичности. И все-таки для полного сумасшествия ему чего-то не хватало. Чего? Разве что… шутки! Своеобразное чувство юмора подтолкнуло меня к тому, чтобы симметрично дереву познания расположить его антипод – мандрагору. В самом скрытом и недоступном для какой-нибудь случайной овцы уголке, в сердце самой хитрой «зеленой шкатулки» спрячется этот небольшой и опасный цветок. Ягоды его, напоминающие по виду желтые помидоры, – настоящие плоды незнания. Тяжелый галлюциноген, ведущий к сексуальному возбуждению, потере памяти, а то и смерти. Такой вот прикол.
Любой настоящий ландшафтный дизайнер раскритиковал бы и высмеял мой проект. Я даже не была уверена, что все его элементы воплотимы в реальности. Конечно, я не сделала бы ничего подобного для настоящего заказчика, зная, что кто-то будет на это смотреть. Но… Прошло совсем немного времени, и я буквально влюбилась в свою фантазию, перестала вглядываться в ее изъяны и даже начала жалеть, что это всего лишь рисунок. Хорошо, что у меня была возможность придумать его. Пожалуй, мне действительно, стоило поблагодарить Марину за то, что она подтолкнула меня к такому отрыву.
И вот ведь как бывает: однажды поселившись в голове, самая безумная мысль вдруг начинает усиленно нашептывать: «Я реальна! Я осуществима! Просто попробуй!» И хоть бы раз такой навязчивой для меня становилась какая-нибудь разумная, светлая идея – помочь приюту для животных или сдать донорскую кровь. Нет, прилипчивыми становятся самые глупые фантазии – типа лизнуть качели на морозе. Это как с каким-нибудь очитком едким. Чем старательнее его обрезаешь, тем активнее он растет именно там, где ты стараешься его укротить. И если однажды зазеваться и вовремя не обкорнать эту энергичную тварь, она буквально падает под собственной тяжестью именно на ту сторону, которую ты хотела уничтожить совсем. Прятаться от таких живучек бесполезно. Если очиток даже засунуть в книжку и убрать в дальний шкаф, позже ты обнаружишь, что он прекрасно продолжает зеленеть.
Меня распирало от желания поговорить – о себе и придуманном проекте.
Однажды днем я сорвала с постели покрывало и вышла в парк. Расстелила покрывало на полянке, насыпала орешков и устроилась рядом, постукивая скорлупками друг о друга и прицыкивая зубом – «тсс-тсс». Минут через пять рядом появилась та, кого я ждала – суетливая белочка с наивно вытаращенными глазками. Во взгляде ее читались любопытство, доверчивость и готовность дружить. Детка сама прыгнула к лакомствам и начала набивать щеки. Тут я ее спеленала свободным концом покрывала. Прощай, одиночество!
У меня в коттедже стоял просторный плетеный ящик для белья – замечательный домик, который я и предложила своей новой подружке. Также ей был подан ужин из пяти видов орехов и отборных сухофруктов. «Ты довольна своей новой обстановкой, детка?» – поинтересовалась я, ставя внутрь поилку с водой. Белка испуганно моргнула, забилась в дальний угол и не выглядела такой уж радостной. Целый вечер я нежно и ласково беседовала с ней и ближе к закату полюбила как родную. Всю ночь она скреблась и шуршала еловыми ветками, которые я бросила ей в избушку. «Обустраивается, лапушка моя!» – с нежностью думала я, вставляя беруши.
Следующий день был наполнен радостью. Я советовалась с белочкой, что приготовить на обед и какую юбку надеть на прогулку. Обсуждала с ней прочитанные книги и новости из телевизора. Почему-то много рассказывала ей про Егора, не называя его по имени. Вспоминала, как чудовищно он мыл посуду – просто ставил тарелки в раковину и заливал водой. А через минут двадцать доставал и ставил в сушилку как чистые! А еще о том, что носки у него в цветную полоску, а в рюкзаке всегда галстук – «на всякий случай». А когда мы единственный раз целовались, он закрыл мне уши ладонями, и я слышала-чувствовала, как бьется в них кровь. И мое сердце подстраивалось под его пульс и тоже начинало биться реже. Да, почему-то у него сердце стучало реже, чем у меня. А еще… Хватит, а то я, пожалуй, разревусь. Лучше о чем-то другом. Например, о том, что первоцветы уже вовсю белеют, а на ужин Лапушку ждут семечки. Я подолгу лежала на ковре рядом с домиком и показывала белке свой проект, пользуясь карандашом как указкой. «А вот здесь, посмотри, подружатся можжевельник и вереск», – уговаривала я ее. Белочка проносилась мимо, цепляясь коготками за стенки ящика, и я верила, что своим шустрым глазом она успевала оценить всю прелесть задумки.
В моем дневнике появился символ нежной дружбы – туя восточная.
Вечером я включила Лапушке канал «Дискавери» с видами весеннего леса и отправилась полежать в ванне. Когда часа через два я вернулась, белка сидела на жердочке – толстом прутике, вставленном мною между планками ящика. Она молитвенно сложила на груди крошечные лапки и подрагивала головой, как старушка в Альцгеймере. Я в первый раз видела белку с поджатым хвостом. Постучала по клетке. Лапушка даже не пошевелилась. Попыталась погладить ее по серебристо-рыжей спинке, но она не реагировала даже на это. Я позвала ее, белка ухом не повела. Она словно улетела из этой реальности. И тут меня будто ударило током. Боже, до чего я дошла!
Не одеваясь, как была, завернутая в полотенце, я схватила клетку и выскочила во двор. Распахнула ящик. Белка по-прежнему сидела, подрагивая головкой, и не замечала, что ее больше никто не держит.
«Ну давай же, дурочка, беги от меня! Уходи!»
Лапушка не слышала или не понимала. Я аккуратно перевернула клетку, и скрюченная тушка с мягким стуком вывалилась на землю, даже не поменяв позы. Как чучело. Почувствовав под собою траву, зверек безвольно пошевелил лапками. Как будто не веря, что это не сон.
«Проваливай, говорю, отсюда! – хлопнула я в ладоши и топнула на белку с такой яростью, как будто от ее бега зависела моя собственная жизнь. – Беги, пока я не передумала!»
Белка вздрогнула от резкого звука, встала на задние лапы и кружащими, будто пьяными прыжками неуверенно поскакала в лес.
«Прости меня, пожалуйста, – прошептала ей вслед. – Я не хотела. Просто мне было очень одиноко и плохо. Хуже некуда», – я села на ящик и зарыдала.
Прорыдала всю ночь. Меня расплющило от острой жалости ко всем троим – Лапушке, себе и… Марине. Я вдруг догадалась, что она, наверное, сама ужасно мучается, что затащила меня сюда. Но ничего уже не может исправить. Мучение – понимать необратимость собственноручно учиненного насилия. Невозможность прекратить чужое горе. Я почему-то была уверена, что Марина сейчас лежит в своей огромной кровати и рыдает – совсем как я над впавшей от тоски в оцепенение белкой. А где-то рядом с ней лежит Поленов, не замечающий этих слез… Интересно, хотелось ли ей хотя бы раз, чтобы у нее под кроватью лежал садовый топорик?
Егор. Камера, мотор!
Итак, у меня был адрес садового участка, на котором Флора работала совсем недавно. Все, что мне надо было сделать, – сесть за руль, доехать до этого места и задать пару вопросов. Плевое дело. Но я не ехал. Поездка – это слишком настоящее действие. Похоже, я разучился совершать поступки. В реальном мире в последние годы я находил для себя так мало привлекательного, что почти полностью переселился в мир виртуальный. Я хотел жить так, чтобы как можно меньше быть задействованным в реальности. Словно не живу, а вижу сон о жизни. И теперь не мог поверить, что буду идти по какой-то там загородной дорожке прямо ногами, потом прямо рукой стучаться в дверь или прямо пальцем нажимать на кнопку звонка, что-то объяснять живому незнакомому человеку не по работе и не в ситуации, когда он мне должен что-то продать, а я могу быть сколько угодно привередливым клиентом. Нет! Мне придется по-настоящему, не по скрипту с кем-то общаться, а не коммуницировать. Этот разрыв шаблона так неприятно отзывался внутри, что я даже начал задумываться, не интроверт ли я.
Вот Флора на моем месте, я в этом не сомневался, пулей помчалась бы по обнаруженному адресу. Она человек действия, решительная, даже отчаянная. «Про тех, кто не пошел, не поехал и не решился, кино не снимают. И книг не пишут», – говорила она, пускаясь в очередную авантюру. У нее вообще занятно устроена голова. Она видит, делает и выбирает совсем не то, что большинство людей. (В психологическом тесте «Вычеркните лишнее слово» в списке «автомобиль», «ехать», «каюта», «колесо», «дерево» она не задумываясь назвала лишней «каюту», а не «дерево» и не «ехать».) И, кажется, Флора вообще ничего не боялась. Рядом с ней мне тоже становилось легко, нестрашно и куражисто.
Решился в пятницу, почти вечером.
Мы с Вадимом сидели в офисе и ели пиццу.
– Опять ты заказал пиццу, полуеда какая-то, – троллил я коллегу, внутренне, однако, испытывая благодарность за то, что он сделал хоть что-то, чтобы мы не сидели голодными. Но перфекционизм заставлял меня выискивать недостатки уже реализованного решения. – За меньшие деньги мы могли заказать полноценный обед с супом и вторым.
– Да, но это было бы не по-стартаперски, – усмехнулся Вадим. – Ты видел, чтобы в сериале «Силиконовая долина» кто-нибудь ел суп и тефтельки?
– Это как раз было бы по-стартаперски, потому что дешевле, – срезал я его, беря второй кусок пиццы.
– Если уж совсем по-стартаперски, надо было взять смузи, – рассмеялся он.
Я согласился. И тут ракурс, с которого наблюдал ситуацию, неожиданно поменялся. Включилось оно: внешнее видеонаблюдение. Я увидел нас обоих как будто через видоискатель кинокамеры – героями сериала про амбициозных, решительных, предприимчивых парней. Я даже ощутил на себе тепло кинософитов. И понял, что все-таки хочу быть человеком, про которого стоит снимать кино или писать роман. Причем такой роман, который понравился бы Флоре. И решился вести себя как персонаж ее будущей любимой книги.