Да я и не должна была этого знать! Ни один специалист сегодня не представляет весь процесс, в котором он занят, от начала до конца во всех подробностях. Спросите кого угодно! Дирижер не обязан уметь играть на всех инструментах. Модные архитекторы не интересуются современными материалами, но при этом нарасхват. Водителям, даже профессиональным, сегодня ни к чему знать, что под капотом, и уметь ремонтировать автомобиль. Они даже дорог не знают – спасибо навигаторам. Министру сельского хозяйства необязательно даже бывать в деревне. Психологи, пишущие книжки о воспитании детей, прекрасно справляются, будучи убежденными чайлдфри. А уж сколько я видела консультантов по развитию бизнеса и бизнес-тренеров, ни разу не управлявших даже сигаретным киоском! Толстые прыщавые фитнес-инструкторы – видели таких? Даже консьержки не знают в лицо и по имени людей, живущих во вверенном им подъезде, – а ведь, казалось бы, куда уж проще? Можно продолжать и продолжать. Все имеют некоторое общее представление о своем деле. В этом и есть прелесть нынешнего дня – сложные вещи воспроизводят себя практически сами, без участия интеллекта, который обнимал бы процесс целиком, зная все детали производства.
Самое неприятное, что, осознавая свою правоту, я все равно почему-то стеснялась собственного незнания. Поэтому ночи напролет штудировала пособия для агрономов, библии садоводов и даже лунный календарь – чтобы затем выдать свеженькие знания, едва улегшиеся в моей голове, за мудрость, которая копилась там десятилетиями. Это оказалось даже хорошо, что я была так сильно загружена. Потому что, переставая думать о саде, тут же тонула в тревоге. Иллюзия пасторали не заслоняла главный вопрос: как мне все-таки отсюда выбраться? Я представляла, как мои друзья по Facebook организуются в поисковые отряды, просматривают видео с камер наблюдения во всех районах, где я могла побывать. Возможно, мои френды-журналисты уже написали десяток заметок про внезапно исчезнувшую известную «садовую партизанку». Наверняка все только и говорят, что о моем исчезновении.
Флора. Чувства
Накануне привезли саженцы бересклета – подрощенные, почти взрослые кусты. Много – я запланировала пышную купину. Здоровые, с хорошими корнями, бодрые растения оказались редким эстетическим браком – однобокие, с несимметрично сформированной кроной. Утром приехала машина, чтобы вывезти уродцев на свалку (увы, посадочный материал не подлежал возврату). Бересклеты было жалко, но не до слез. Оторопь из-за неприжившихся деревьев и загубленных саженцев меня охватывала только на самых первых проектах (да и то скорее из-за их стоимости). Потом к этому привыкаешь. Настоящий садовод должен быть безжалостным. Ты не сможешь воплотить хороший проект, если будешь жалеть каждую неудачную былинку. Не вырастишь хороший урожай, пытаясь помирить листовертку и яблоню: ты или за яблоню, или за вредителей. Да, это Спарта.
Помощники грубо, с грохотом и пылью, забрасывали массивные пластиковые горшки с бересклетами в кузов, когда мимо проплыл автомобиль БМ. Машина миновала нас и неожиданно, но мягко затормозила. Стекло пассажирской двери опустилось, Поленов озадаченно посмотрел на меня, на бересклеты и на работников. Я поздоровалась, не слыша собственного голоса, и вся обратилась в слух, ожидая, что же он мне скажет. Какими будут его первые слова, обращенные ко мне после всего случившегося и неслучившегося? Нервы у меня начали звенеть – с таким напряжением я ждала его голоса. Но он только кивнул и пошевелил губами – причем обращался, видимо, не ко мне, а к кому-то сидевшему в машине. Если даже он сказал «здравствуйте», то на рыбьем языке. И ничего не спросил. Стекло поднялось, и машина продолжила путь. «В этот раз он меня хотя бы заметил», – промелькнула в голове дурацкая мысль. Я же успела за несколько секунд рассмотреть его во всех подробностях – как будто мне предстояло составлять фоторобот. Удивительно, но БМ выглядел ощутимо помолодевшим с нашей последней встречи. Хотя и тогда он не был рыхлым грибом, сейчас в нем чувствовался какой-то молодой ток, задор, свежесть – как будто пыльный офисный фикус вдруг умыли и опрыскали азотными удобрениями.
Вечером Марина пригласила меня в свои комнаты. Она сообщила мне то, что, видимо, и произнес Поленов с утра в машине: на носу большой прием в усадьбе и к его началу парк должен выглядеть прилично. Никаких раскопок, ям, кустов в пластиковых горшках и прочего позорища. Высказав это, Марина не выпроводила меня, а принялась примерять передо мной вечерние платья. Типа советовалась – что же надеть на праздник? Тихо светилась взволнованным ожиданием «потрясающего представительного приема, настоящего бала», на котором будут значимые партнеры и коллеги Поленова. Ей было важно не ударить в грязь лицом. Она так по-девичьи волновалась, как будто впервые выходила в свет и никогда не мелькала в Tatler и глянцевых светских хрониках. Будто ей впервые предстояло надеть одно из этих дорогих платьев. Да даже если впервые, когда на тебе платье Valentino, какие могут быть волнения? Обо всем уже подумали за тебя. В таком платье нет ни одного шанса опозориться и выглядеть как-то не так, недоумевала про себя я. Но Марина взбудораженно натягивала то один, то другой наряд. Все они сидели превосходно, но было между платьями и Мариной что-то враждебное. Будто наряды с чужого плеча. Где-то пройма не на месте, где-то декольте чересчур сильно обнажало грудь, где-то подол слишком длинен и волочится по земле, даже когда Марина встает на высоченные десятисантиметровые шпильки. Да и шпильки эти не хотят с ней дружить – хозяйка морщится, втискивая в лодочки свои широкие ступни, растоптанные, будто после трех беременностей.
– Не переживайте, все пройдет зашибись, – успокоила я Марину и щедро пообещала: – Муж заново в вас влюбится.
Она разволновалась, наступила на подол мерцающего платья и доверительно плюхнулась на диван рядом со мной.
– Вы прямо в точку попали, – сказала Марина. – Мне на самом деле очень надо, чтобы он влюбился в меня после этого вечера.
– Сто процентов, так и произойдет.
– Мне хотелось бы сто один процент. А лучше даже все двести, – просяще произнесла она. – Помогите мне. Нам надо… вернуть супружеские отношения.
– Бог мой! Да как я могу в этом помочь? Я же не Купидон и не сексолог, – ответила ей и поймала себя на том, что голос мой зазвучал неприлично оживленно, почти радостно.
– Бывают ведь такие растения… Приворотные. Они существуют на самом деле?
– Ха! – расхохоталась я. – Если бы они существовали на самом деле, я бы уже давно сменила профессию на более прибыльный бизнес.
– То есть нет таких цветов или плодов, которые помогут околдовать мужчину?
– Конечно нет. Приворотное зелье пьют только в сказках. А в реальности существуют лишь виагра, косметика и пластическая хирургия. Раньше были растительные полумеры. Например, белладонна, которая расширяет зрачок, делает взгляд более загадочным, но одновременно портит вам зрение и слегка отупляет. Некоторые кладут в лифчик лепестки розы. Ну и так далее: все эти приемчики древних красавиц, у которых не было возможности заказать себе профессиональную косметику, духи и медикаменты. В современной аптеке и парфюмерном магазине вы найдете гораздо больше чудес, чем у самой крутой знахарки прошлого. К тому же я не знахарка.
– Жаль, – искренне огорчилась она. – Что-то мне кажется, что все легально доступные средства недостаточно действенные. Если я не произведу на него правильного и сильного впечатления в этот вечер…
– Что же такого ужасного он может с вами сделать?
Вместо ответа Марина встала и стянула с вешалки новое платье.
– Вы все-таки подумайте насчет приворотного зелья.
Конечно, я ни секунды не потратила на то, чтобы всерьез задуматься о ее просьбе. Выйдя поздно вечером из большого дома, прокручивала в голове наш разговор и спрашивала себя: а чего это я так обрадовалась, услышав, что у Марины с Поленовым нет секса? Обрадовалась ведь – этого я не стала от себя скрывать. И даже сейчас, когда вспомнила этот момент, губы сами растянулись в улыбку, а живот подобрался, будто на мне было облегающее платье и я шагала на сцену.
Вечерами накануне бала я пристрастилась смотреть выпуски новостей. БМ показывали довольно часто. Почти всегда он запускал какой-то новый проект, важный и футуристический. И делал это невозмутимо, со сдержанной мужской силой. Выключив телевизор, я ворочалась с боку на бок и гадала – думает ли он обо мне? Вспоминает ли хоть иногда наш случайный секс? И неужели ему совсем меня не жаль, не жаль моей молодости, всей возможной любви и жизни, которых он меня лишил? Или, может быть, взамен он хочет дать мне свою любовь?
Я лежала в постели без сна и грезила. Причем мечты мои были крайне противоречивы.
Я представляла, как душу БМ шарфом, угощаю чаем с ядом, топлю в пруду на участке и вырываюсь на свободу. Или как он скоропостижно умирает от инфаркта, меня выпускают как птичку из клетки, и спустя время я тайно прихожу ночью на его могилу, чтобы плюнуть.
А иногда, ворочаясь с боку на бок, я представляла совсем другую встречу с БМ: долгий душевный разговор глаза в глаза. О чем-то очень настоящем, важном, интимном, значимом. В этих беседах он меня жалел, объяснял, как устроена жизнь, и учил правильному образу мыслей.
Была и третья фантазия: дверь в мою избушку внезапно распахивается, и на пороге – он, без предупреждения. На ходу ослабляет галстук, смотрит на свои Vacheron Konstantin и говорит: «Не будем терять времени!» Причем по какой-то причуде подсознания, чем дольше БМ меня игнорировал, тем чаще и неотвязчивее я думала о нем. И тем чаще являлась именно последняя фривольная фантазия.
Из каких-то обрывков телепередач, оброненных им фраз, подслушанных в усадьбе разговоров, рассказов Марины я лепила его образ и вела долгие беседы с этим «воображаемым другом».
Но почему же, черт возьми, он меня игнорит? Я ощутила давно забытое чувство – подлинный интерес к другому человеку и желание его узнать. Сблизиться. В последние годы я была не то чтобы одинока, но сама по себе. Не потому что мужчин