И тут вдруг во мне взбрыкнуло пьяное нечто. Нечто, решившее пойти ва-банк. И я, не успев особенно задуматься, предложил:
– Вы хотите, чтобы мы остались? Предлагаю сделку. Мне очень надо найти одного человека. Девушку. Она потерялась. Я скажу вам ее имя, а вы, используя свои связи в спецслужбах, скажете мне, где она. И Future Vision останется в России, – я не собирался выполнять условия этой сделки, но мне показалось, что это хороший шанс найти Флору.
Он лишь удивленно покосился на меня:
– Я не предлагал вам сделки. Я взываю к вашему здравому смыслу и чувству… родины. (Чтобы подобрать последнее слово, ему понадобилось время.)
– А вы подумайте, не говорите сразу нет, – произносить эту фразу на переговорах меня научил Вадим, и (на удивление) она обычно работала. Подумав, люди действительно соглашались на предложенный вариант.
– Ее зовут Флора Елисеева. Если вы мне скажете, где она, я сделаю то, что хотите вы.
Поленов очень странно дернулся и ускорил шаг.
На Вадима я наткнулся почти сразу, как только вернулся к праздничной толпе. Мы еще пару раз накатили и решили, что пора валить.
На проходной нам вернули мобильники, и я тут же включил свой, чтобы вызвать Uber. Мобильный интернет здесь почти не ловил, приложение со скрипом загрузилось и долго-долго подтягивало карту. Когда же изображение местности наконец появилось, телефон уверял, что мы совсем не среди леса на Рублевке, а в аэропорту Домодедово.
– Ого, да здесь GPS-сигнал глушат, – Вадим заглянул мне через плечо.
– Похоже, – кивнул я. – Чтобы дроны не запускали.
– И чтобы не чекинились.
– Я понял! – рассмеялся я. – Здесь водится редкий покемон-гоу, и Поленов боится, что другие его поймают.
Вадим вежливо усмехнулся. Ну да, ну да, юмор – не мой конек.
– Смешно, конечно, но как мы будем добираться домой? Как мы вызовем такси? – напарник поежился и выдохнул облачко пара. Несмотря на июнь, ночь выдалась прохладной, и уматывать надо было поскорее, пока мы не окоченели.
На дороге еще стояли припаркованными десятка три машин гостей. Мы попытались набиться в попутчики в пару из них. Нас вежливо отшили, и мы поперлись пешком вдоль леса по обочине шоссе.
Места показались мне смутно знакомыми. Как будто однажды уже был здесь (черт, опять дежавю) и меня обокрали до нитки. Поэтому я постоянно проверял содержимое карманов, хлопал себя по брючинам и заглядывал в мобильник. А потом увидел ее – автозаправку на развилке. С основной дороги вбок стекала узенькая асфальтированная дорожка. И тут я все вспомнил. Я действительно бывал здесь раньше. Мне не пригрезилось. Я был тогда совершенно зеленым пацаном. Черт побери, я даже был еще девственником. Сейчас, говорят, это снова модно. Но когда мне было девятнадцать, это считалось каким-то отстоем и позором. Я искал способ избавиться от девственности. Все подворачивавшиеся варианты отвращали меня. И тут появился реальный, настоящий – Флора. Но что-то пошло не так.
Марина. Потерянная бабочка
Занятия, требующие внимания к мелочам, помогают восстановить достоинство, которому нанесен урон. Имея перед собой маленькое простенькое дельце, хватаешься за него, делаешь шаг вперед, потом хватаешься за следующее, а потом – еще за одно. Это помогает не придавать чрезмерного значения всему ужасному, что произошло, и позволяет хотя бы куда-то двигаться.
Взять бокал. Приложить его к губам, не отпивая. Подойти к группе беседующих. Покивать произнесенным чужим словам. Мягко, серебристо рассмеяться, когда засмеются все. Чуть нахмуриться, когда все серьезны. Повернуться к фотографу, когда попросят. Перейти к другой группе. Найти Бориса и слегка улыбнуться ему. Все шло хорошо. Правильно. Я чувствовала уверенность, безопасность, какую-то утешенность. Как если бы я была ребенком, и меня после долгих слез обняли и дали конфету. Словно неведомым мне образом все оказалось под контролем.
Пространство было плотным, как густой туман, из-за множества людей и предметов, наполнявших его, бесконечно произносимых слов, музыки, ароматов духов. Мне казалось, воздух цепляется за меня как вода, полная водорослей. Но я плыла в нем уверенно, каждое движение получалось замедленным, элегантно-плавным. Вечерело, зажгли фонари. Из темноты вынырнула Ирина, и я скорее прочитала по ее губам, чем услышала:
– У вас все в порядке? Кажется, вы потеряли сережку.
– Сережку? Какого Сережку? – вздрогнула я.
Вместо ответа она дотронулась до своего уха. Я машинально потянулась к своему и не нащупала на нем бабочки Van Cleef. Невесомой, золотистой, с перламутровыми крыльями и брюшком-бриллиантом. Вчера вечером Борис открыл мне второй, маленький семейный сейф (первый я не видела открытым вообще никогда) и дал эти серьги – так церемонно, что стало понятно: настоящее сокровище. Он мне его доверил. И теперь его нет. Паника хлынула в меня, переполнила до краев и растеклась вокруг. Кажется, даже мое платье и скатерти на столах пропитались ею. Я бросилась ощупывать себя, сканировать взглядом землю, кончиками пальцев трогать все вокруг, ища сережку. Что-то блеснуло в траве, и на искру тут же наступил черный мужской ботинок. Я присела на корточки и стала отпихивать эту чужую ногу, но под ней была просто гранитная крошка. Вдруг перламутровый отсвет заплясал под столом. Я упала на колени и стремительно поползла к нему, расцарапывая руки о жесткую, влажную траву, о ее колкие стебли. Перелив света оказался обманкой, но тут же меня поманил другой – яркий, пронзительно-чистый. Я устремилась к нему, путаясь в подоле платья, потеряв туфлю. Оглушал стрекочущий гул, все перед глазами мерцало. Потом поняла, что это были фотовспышки. Я не успела дотянуться до поблескивавшей цели – жесткая рука сжала мое плечо и потянула вверх, заставив подняться на ноги.
«Немедленно в дом», – прошипел Борис и широко улыбнулся (не мне).
Вся игра света, переливы и сверкание сразу померкли, как будто мне на голову упало пыльное покрывало.
«Он заметил, он увидел, что я потеряла сережку», – я шла к дому, дергая себя за ухо и на ходу сочиняя оправдания. Взгляд Бориса сверлил мне затылок.
Мы вошли.
«Ступай к себе и сегодня больше не появляйся», – сухо приказал-попросил Борис.
Я стала подниматься по лестнице. Он стоял внизу и смотрел, пока я не дошла до второго этажа. Потом хлопнула входная дверь – он вышел. Праздник для меня закончился. Каким же он оказался коротким! Я даже не успела разрешить себе обрадоваться по-настоящему.
Экзамен я провалила.
Мы увиделись с Борисом только за завтраком. Он жевал молча. У меня все заледенело внутри, но я набралась решимости и спросила:
– Борис, неужели эта сережка была настолько дорогой? Ты же богатый человек… Мы богатые люди… Впредь буду аккуратнее. Может, если хорошо поискать, она еще найдется?
– Поверить не могу, что ты действительно такая дура, – вздохнул Борис. – Ты правда думаешь, что дело в украшении?
– А в чем же тогда?
– Что делает настоящая светская дама, когда теряет сережку?
– И что?
– Улыбается, непринужденно снимает вторую и продолжает беседу с того места, на котором она прервалась, – спокойно произнес он. И внезапно перешел на ор: – А не ползает на карачках, растопырив ляжки! И не жует сопли!
Он резко отодвинул тарелку с омлетом и аккуратно отхлебнул чаю.
– Ты не можешь быть той, на роль которой претендуешь. Тема твоей светской жизни закрыта.
Я подавленно молчала. Хотелось схватить вилку и выколоть ему глаз. Но я знала, что и тут как-нибудь облажаюсь и снова ничего не выйдет. Лучше и не пытаться.
– И что мне делать дальше?
Борис встал из-за стола и упругой рысьей походкой вышел из столовой. Я позвала официанта и попросила подать вино. Когда он принес бокал, я потребовала всю бутылку. Забрала ее и ушла в свою комнату.
Флора. Не пей вина, Гертруда
Вино плескалось в хрустальных мальцовских бокалах, бурлило в Марине, разливалось по столику. Похоже, я была единственным человеком, с которым Марина не опасалась как следует набраться и сболтнуть лишнего, поэтому и получила приглашение на эту суперзакрытую вечеринку, точнее говоря, на алкоутренник. После проведенных взаперти суток под присмотром охранника мне тоже очень хотелось нажраться. Особенно сильно это желание было, когда над усадьбой взвились финальные фейерверки бала и я поняла, что уникальная возможность вырваться к людям, прокричать о своем похищении и освободиться навсегда упущена. Ух, как мне в тот момент захотелось напиться до бесчувствия! Но вселенная обычно с опозданием отвечает на наши желания – вот как сейчас. Главное, что все-таки отвечает.
– Мы что-то празднуем или наоборот? – спросила я, наблюдая за тем, как Марина отмеряет одинаковые, с точностью до капли, дозы вина в два стоящих на столе бокала.
– Мы расслабляемся, – ответила она, придвигая ко мне бокал. – Вы же устали? Пашете, поливаете, сажаете… Вот и я устала. Выдохлась. Просто измочалена.
– Мне казалось, у вас офигенно спокойная жизнь, без сверхусилий.
– Многие так думают. И им стоит подумать получше. Я устала бороться за менее спокойную жизнь.
– Кажется, начинаю понимать, – усмехнулась я.
– Вот-вот, – кивнула Марина.
И тут мы обе замолчали. Потому что у каждой из нас было много что сказать другой, но произносить это наболевшее все-таки не стоило. А потом мы все-таки напились, и разговор пробился сквозь завалы страха, недоверия и лицемерия.
– Мне всегда хотелось, чтобы меня полюбил такой человек, как Борис, – произнесла Марина, вертя в руках сережку-бабочку с перламутровыми крылышками. – Я думала, вся проблема в том, что мужчин такого уровня нет в моем круге общения, я просто не имею к ним доступа. А как только такой мужчина узнает обо мне – он сразу меня оценит. И вот Борис со мной, рядом. Он даже мой муж. Но… муж, который меня не любит. Ему все время чего-то во мне не хватает. Чего-то важного для него. Это ранит, больно ранит, но я притерпелась. Ладно, решила, пусть не любит. Но пускай хотя бы даст мне возможность наслаждаться положением его жены. Чем я, в конце концов, хуже, чем эти все? – она кивнула на стопку журналов, сваленных около дивана. – Чем я от них отличаюсь? Я не дура. Могу наизусть цитировать классиков. Выгляжу на десять лет моложе… Вот вы дадите мне сорок шесть?