– Вы что, с ума сходите? – вместо приветствия произнес БМ, входя в дом.
– Надо же, вы еще помните, что я здесь.
– Вообще-то, я ругаться пришел. У вас с головой порядок? – продолжил он. – Что за безобразие вы устроили с деревянными дорожками? Что это за суета? Таскают туда-сюда-обратно.
Дорожки-деки были одной из моих любимых фишек для этого сада. Из лиственницы сколотили прочные деревянные настилы, каждый длиной полтора метра. С изнаночной стороны к ним были приколочены по две широкие поперечные балки. Каждое звено было маленьким помостом. А выложенные друг за другом, они становились дорожкой, которую можно передвигать с места на место. Чем и занимались работники под моим руководством каждый вечер – чтобы на завтра маршрут дорожек изменился и сад предстал совершенно иным, мог быть увиденным с новой стороны. Трава, примятая дорожками за день, ночью как раз успевала выпрямиться.
– А вы бы хотели, чтобы все было предсказуемо? – усмехнулась я. – И чтобы сегодня все было как вчера, а завтра – как сегодня?
– Все этого хотят, нормальные люди ценят стабильность, – кивнул БМ.
– Я думала, что люди хотят разнообразия, движения и перемен. Неповторимая игра со временем и миром – в этом и есть жизнь.
– Опасное заблуждение, – лениво и будто бы не мне проронил он.
– Как скажете. Дайте приказ – и в саду ничего не будет меняться. Хотите, цветы перестанут цвести, чтобы не раздражать вас видом перемен? Лично сорву все бутоны, прежде чем они успеют раскрыться.
Я подошла к стоящему на окне горшку с комнатной розой и принялась медленно обрывать мелкие цветочные головки. Он схватил меня за руку, тянувшуюся к очередному бутону. Свободной рукой я швырнула в него сорванными головками цветов, но получилось робко, слабенько – не швырнула, а осыпала. БМ перехватил мою вторую руку – теперь они обе оказались словно связаны у меня за спиной. У него же одна рука осталась свободна – ею он взял мой подбородок и потянул его вверх.
Это был самый бесстрастный, но одновременно самый чувственный секс в моей жизни. Невозможное спокойствие, смирение. В каждом движении сквозила какая-то сладкая обреченность, тонкая боль, смешанная с извращенным наслаждением.
После я лежала на животе, положив щеку на руки, и разглядывала БМ. Он опирался на локоть, полулежа на боку, и водил пальцем по моей коже, вырисовывая узор. Кажется, это была его подпись – я явственно ощущала Б, М и П.
С тех пор он стал приходить ко мне постоянно, а я продолжила перекладывать в саду дорожки-деки. Его это больше не тревожило. В цветочном дневнике вырос гелиотроп: «отдаюсь в твою власть».
Поленов. В поисках вариантов
В последние месяцы ему было страшно ложиться спать. Ворочаясь на просторной кровати в сгущающейся темноте, он видел смутные тени: они возникали в огромном зеркале, просачивались в щель под дверью, влетали в открытое окно и сочились сквозняком над кроватью. Ему хотелось, чтобы рядом был кто-то живой. Однажды он даже пошел к комнате Марины и почти готов был позвать ее к себе. Не в постель, конечно. Просто посидеть в кресле рядом, пока он заснет. Он шел по коридору, комната за комнатой, и чем ближе подходил к спальне жены, тем жутче ему становилось. Казалось, что тени расползаются как раз оттуда – от Марины. Он развернулся и торопливо пошагал назад, свистом позвал собаку, спавшую на лежанке на первом этаже, та прибежала радостная, цокая когтями по паркету. Он похлопал по кровати, приглашая ее лечь в ноги. Собака недоверчиво поставила одну лапу. Выждала и запрыгнула на кровать. На следующий вечер он позвал псину снова.
Чудо было в том, что после того странного вечера, который Поленов провел с Флорой, тени перестали его мучить. Они просто не явились. Он даже не сразу понял, что случилось. Проснувшись на следующее утро небывало выспавшимся, энергичным и радостным, поразился тому, что все выглядело свежим и ярким, словно умытым или только что созданным. Он не мог вспомнить, как засыпал накануне вечером. Неужели просто лег и сразу уснул, без этого пристального всматривания в темноту и ее оттенки, без вслушивания в тревожные шорохи и скрипы? Следующим вечером, проваливаясь в дремоту, он ощутил: воздух в спальне был совершенно чистым, безо всякого потустороннего присутствия. Как будто комнату впервые по-настоящему проветрили.
Поленов, конечно, не верил в мистику. Но силу целебных трав не отрицал. Видимо, дело в чае, которым угостила его Флора. Или в этих букетах, расставленных у нее в комнате. Если раньше Поленова изводили сомнения и легкое раскаяние за запертую в усадьбе садовницу, то теперь эти угрызения покинули его. Очевидно, так все и должно было сложиться. В этом и был промысел, великолепная задумка кого-то свыше. Вся причудливая игра обстоятельств была выстроена так специально: садовница должна жить здесь, потому что она нужна Поленову. Что-то же должно было принести ему облегчение, стать избавлением. И если выписанное докторами снотворное не помогало, вызывая сухость во рту и мутное, будто похмельное пробуждение, он сам нашел для себя спасение, как больные животные интуитивно находят в лесу траву, которая их исцелит. Так и он – сам обнаружил свое лекарство.
Поленов был очень доволен собой. Ему нравилось это чувство, когда интуитивное, почти случайно принятое им решение вдруг оказывалось гораздо мудрее, глубже и правильнее, чем он мог поначалу предполагать. В эти моменты он чувствовал себя так, будто выиграл в лотерею. Или как будто сама жизнь вдруг дала ему понять, что он, Поленов, знает о существовании в этом мире что-то такое, о чем другим людям неизвестно, и это знание им недоступно. А вот Поленову в знак особого расположения судьба приоткрывает свои тайные замыслы и скрытые мотивы. Это наполняло его уверенностью и решимостью действовать. Появлялся кураж.
В таком приподнятом настроении Борис Максимович и открыл совещание, посвященное недавно возникшей проблеме: бегству резидентов из Технопарка – оттоку отборных мозгов, выпестованных на государственных грантах.
– Пакуют чемоданы? – уточил Поленов у своего зама, не сомневаясь в ответе.
– Уже контейнеры заказывают для личных вещей, – отводя взгляд, подтвердил тот.
– Есть идеи, как это остановить?
Все молчали, перекладывая карандаши и чистые листы бумаги у себя под носом. Боялись. «Почему? Почему эти люди постоянно чего-то боятся? Даже меня, хотя я практически никогда на них не ору. Даже матом никого ни разу не послал, хотя стоило бы, – думал Поленов. – А эти прощелыги ничего не боятся: ни Технопарк кинуть, ни родину, ни рвануть в неизвестность». Борис Максимович недовольно постучал карандашом по столешнице. Все заерзали и начали озираться друг на друга, как будто выискивая подсказки на костюмах соседей.
– Гм… – наконец решил принять огонь на себя заместитель. – Надо встретиться с этими ребятами и обсудить все открыто и конструктивно. Предложить новые условия. Посмотреть, что людей не устраивает и как мы можем это изменить. Наверное, надо как-то полюбовно решать.
– Еще предложения есть? – со скепсисом произнес Поленов в воцарившейся тишине, куда аккуратно упали его слова. – Н-да, лес рук, квадрильон идей. Снова завалить их деньгами и ништяками, это вы предлагаете? Хватит. Такой вариант мы уже проходили и убедились: все, что эти люди умеют, – плюнуть в кормящую их руку. Хватит их гладить. Необязательно все в этой жизни делать полюбовно. Иногда самые замечательные отношения складываются при отсутствии выбора и возможности сбежать. Если резиденты воспользовались деньгами страны для разработки идей, но не хотят здесь работать и платить налоги – удержим силой. Есть у нас возможность запретить им выезд?
– Исходя из имеющегося расклада, юридически у нас такого права нет.
– А фактически?
– Очевидно, можно что-нибудь придумать.
– Так придумайте! – распорядился Поленов и посчитал, что, в принципе, на сегодня он уже очень эффективно поработал и свою задачу как руководителя полностью выполнил. Придал ускорение подчиненным. А дальше пусть выкручиваются сами. Борис Максимович начал вставать из-за стола.
– Например, выезд за границу запрещен людям, имеющим долги перед налоговой или неоплаченные штрафы, – внезапно набрался смелости и вступил в разговор зам зама. – А еще находящимся под следствием или осужденным условно. Не говоря уже о тех, кому дали реальный срок. Эти еще более ограничены в передвижениях.
– Ну во-о-от, видите, всегда же есть варианты, – одобрительно кивнул Поленов. – Работайте! Надо создать прецедент. Образцово-показательный случай, чтобы все о нем говорили, а мы бы всё отрицали. И при этом чтобы все всё правильно поняли, несмотря на наши уверения. Посмотрели-посмотрели и сделали выводы.
Поленов подмигнул инициативному заму зама и в знак поощрения вручил ему карандаш, который за секунду до этого взял со стола совещаний. Перед замом зама стоял целый стакан с точно такими же карандашами, но он так обрадовался награде, как будто его осчастливили орденом или путевкой на Мальдивы.
Флора. В раю
После незадавшегося приема Марина начала попивать. Каждый день она набиралась чуть больше, чем в предыдущий. Как будто до того вечера балансировала на краю обрыва, а тут ее подтолкнули, и она покатилась вниз по кочкам, с каждым оборотом все больше теряя контроль над ситуацией и над собой.
Наши встречи все чаще происходили не в саду, а в ее комнате. Марина полулежала на пышном бескрайнем диване, обложенная скомканными бумажными носовыми платочками и журналами.
– Мне незачем жить! – всплескивала она руками, неуклюже опираясь на проваливающиеся под ее весом подушки.
А в краткие моменты просветления слонялась грустная, пристыженная и еще более удрученная своим состоянием.
– Марина грустит, – как бы между делом заметил БМ, заглянув ко мне как-то вечером после пробежки.
– Абстиненция, – согласно кивнула я.
– Присматривай за ней, – попросил он.
Сама не зная почему, я отнеслась к его просьбе ответственно. Даже взялась таскать Марине по утрам стакан с растворенным шипучим аспирином прямо к постели.