Мне оказалось достаточно того, что Антон пообещал без проблем решить все вопросы инженерного устройства сада. И вообще, он – спец на все руки! Чего ему только не доводилось делать – и торговать, и строить, и страховать, и водить. И со всем этим он успешно справлялся. Так сказал тогда Антон и посмотрел мне в глаза честным-честным взглядом.
Томительно жгучим июньским утром я с очень деловым видом сновала по участку среди киргизов, которые вкапывались в землю, готовя траншеи для дренажа. Ночью шел ливень, но к утру от туч не осталось и облачка. Вышло солнце – ясное, могучее, и от земли поднимался пар, будто она только что из бани. Антон, стоя на краю траншеи, втолковывал работникам про ее глубину и необходимый уклон, но, очевидно, взаимопонимания между ними было. В конце концов Антон стянул футболку и сам прыгнул в траншею. «Эмне учун! Муну жасап кереги жок», – загалдели киргизы (после нескольких дней совместного труда я уже начинала понимать их язык и запомнила, что эта фраза выражает что-то вроде недоумения и призыва остановиться – так они кричали, когда я, сдавая задом на своей машине, чуть не свалилась в кювет). Пошуровав лопатой и дав подчиненным мастер-класс, Антон ловко вылез из ямы. Щурясь от солнца, он шумно вдохнул, потянулся и, не надевая футболки, по-кошачьи легко перепрыгнул через траншею. Антон шел на другой конец участка – натягивать направляющие веревки между вбитыми накануне колышками. Хозяйка, сидевшая на крыльце с книжкой, делала вид, что читает, но в непроницаемо-темных стеклах ее солнцезащитных очков отражалась потная загорелая спина Антона. Отвлечь ее внимание смогло только жужжание пчелы, соблазнившейся пахучим букетом черемухи. Хозяйка замахала руками и убежала в дом, а я подумала о Егоре. Что он сейчас делает? Как было бы здорово в такую жару поехать с ним на речку, валяться рядом полураздетыми. Щекотать его шершавой метелочкой тимофеевки. Я нагнулась и сорвала лист мать-и-мачехи, чудом выросшей среди этого апокалипсиса. Пушок на внутренней стороне зеленого сердечка отзывался в руке ощущением тепла, а наружная сторона листа приятно холодила. Я чувствовала себя примерно так же: с одной стороны, приятно разнеженной, разомлевшей на сегодняшнем солнышке, но где-то внутри меня, глубоко-глубоко, постоянно плавала и не таяла большая ледышка и все сжималось от неуверенности и страха. Каждую секунду я опасалась какого-нибудь неожиданного и ужасного происшествия, которое приведет к моему разоблачению и краху. Я приложила мать-и-мачеху к разгоряченному лбу и догнала Антона.
– Может, съездим на речку? Тут недалеко… Искупаемся.
– Если тебя не смутит, что я не взял плавки, – озорно подмигнул он.
Чем ближе мы подъезжали к реке, тем игривее посматривал Антон. На берегу я разделась – черное белье выглядело почти как купальник, поэтому я не смущалась. Долго и осторожно входила в ледяную воду. Антон передумал купаться – он развалился на берегу, раскинув руки, и подставил тело знойным лучам.
Я вылезла из воды замерзшая, в гусиной коже. Соски торчали, а губы посинели. Села на траву обсохнуть, подтянула колени к груди – казалось, так будет теплее. Зацепилась взглядом за трясогузку, которая семенила вдоль берега мелкими шажочками, покачивая черным хвостиком. Вдруг Антон придвинулся, обнял меня сзади и просунул руки мне в чашечки лифчика. Я дернулась, но не сильно. Его руки остались на моей груди. Они были теплыми, а его грудь и живот – вообще горячими, как раскаленная крыша.
– Ух, какая ты холодная, – с каким-то даже восхищением сказал он и поцеловал меня в плечо, а потом чуть выше – в то место за ухом, где начинают расти волосы.
Все внутри меня запульсировало – я слышала ритм своего сердца. Грудь, уютно расположившаяся в его ладонях, совсем отогрелась, но соски опять торчали – уже не из-за холода. Он высвободил правую руку и скользнул ею вниз – к трусикам. Я инстинктивно перехватила его движение, но задержала лишь на несколько секунд. Его палец ввинтился в меня и теперь подрагивал внутри, как будто он звал им кого-то – «иди сюда!», заставляя меня замереть.
– Это снаружи ты ледышка, – прошептал он. – А внутри такая горячая. Прямо печка.
Я глуповато хихикнула и тоже перешла на шепот:
– Что, будем во мне пирожки печь?
– Флора, не шути со мной, – выдохнул он.
И тут я поняла, что решилась. Сейчас это случится, мой первый раз – здесь, с ним.
Больше всего в этом процессе мне понравилось «после» – лежать обнявшись, как будто весь мир остановился и в этот момент не замышляет ничего плохого против тебя. Защищенность. У меня возникло это чувство. Казалось, с этого момента Антон берет на себя ответственность за меня. Он так уверенно рулил процессом сближения, четко знал, когда что сказать, что делать с руками и ногами и куда девать нос, чтобы тот не мешал целоваться, что я ожидала, что он и дальше будет вести себя так же: всегда все знать, направлять и поддерживать.
Мы вернулись на участок, надеясь увидеть готовые траншеи и утомленных, но гордых проделанной работой киргизов. О том, что что-то пошло не так, я догадалась сразу, как только мы шагнули за ограду. Все киргизы сгрудились в одном месте и что-то бурно обсуждали на своем языке. К счастью, масштаб неприятности оказался невелик – всего лишь осыпались стенки траншей. Целый день работы псу под хвост. Хорошо еще, что не засыпало никого из работников. Это была подстава – Эмма уже обнаружила нашу ошибку и с большим интересом наблюдала разыгрывающийся спектакль с крылечка. На меня смотрела с особенным неодобрением.
«Хорошенькое начало, – ехидно крикнула она. – Если вы и дальше продолжите в этом духе, мы все уйдем под землю».
Я смотрела на Антона. Ждала, что он что-то скажет или сделает, выправит ситуацию. Он тоже сверлил меня взглядом, сжав челюсти так, что, казалось, сейчас раздастся звук крошащихся зубов. Наконец выдавил злобным полушепотом: «И все из-за того, что кто-то все бросил и захотел купаться».
Я чуть не села на землю от удивления: и это после всего случившегося! Следом за разочарованием меня захлестнула волна возмущения. Так и подмывало в ответ плюнуть в него ядом и ответить, что все из-за того, что кто-то ни хрена не знает о том деле, на которое подписался. Этот кто-то не может даже вырыть элементарную колею для трубы! Мог бы и выяснить, как стены траншей укреплять! (Я не задумывалась о том, насколько комично обвинение в непрофессионализме звучало бы из моих уст.)
Я перевела взгляд с Антона на киргизов, а с них – на Эмму. И поняла, что взрослой и ответственной придется быть мне. То, что мужчина уверенно тебя трахает, говорит о том, что он половозрелый, но совершенно не означает того, что он взрослый.
– Мы все исправим, и будет как надо, – со всем самообладанием пообещала я Эмме. – Я отвечаю за конечный результат и уверяю, что он будет достойным.
– Надеюсь! – снизошла до милости Эмма. – Я приму только качественную работу!
Киргизы поплелись ужинать и ночевать в свою бытовку, а мы с Антоном сели каждый в свою машину и поехали по домам. Даже не попрощались. Я рулила и думала о том, как бы вся эта затея с садоводством не стала для меня большой траншеей с осыпавшимися стенками, на дне которой я окажусь.
В общем, чего стоит Антон, стало понятно в первые же дни нашего знакомства. Но его удачная внешность и то, что оба мы были молоды и днями напролет терлись бок о бок на участке, привело к тому, что отношения сами собой стали близкими. Через пару дней мы помирились, а через пару недель я стала так часто оставаться у него ночевать, что проще уже было переехать. И я перевезла свой жидкий скарб к нему – в комнату у конечной станции метро. Все произошло само собой, даже буднично, без той мучительной неловкости, страха и сомнений в себе, которые всегда охватывали меня рядом с Егором.
Возможно, наши отношения с Антоном закончились бы сами собой – я не верила, что он станет для меня первым и последним. Единственным. Периодически начинала продумывать сценарии, как мне половчее бросить его, и выжидала подходящего момента. Впрочем, он изо всех сил помогал мне, то и дело создавая очень удобные ситуации для такого моего поступка. То у меня из кошелька исчезали все деньги, а Антон устраивал у нас дома пир на весь мир для своих друзей. То я приходила домой и заставала в гостях каких-то незнакомых девушек, отчаянно флиртовавших с Антоном прямо у меня на глазах. Апофеозом этой карусели стала пузатая Маша, беременная близнецами. Сидя в моем кресле и ставя на раздувшееся брюшко, как на стол, бутылку пивка, она кидала на меня лукавые взгляды. И как бы между прочим сообщила, что собирается дать двум своим детишкам отчество Антонович. Маша хрипло смеялась, затягиваясь сигаретой «Пётр I». Но и к этой новости я отнеслась равнодушно-лениво и тоже всего лишь засмеялась в ответ.
Гораздо больше, чем половые похождения Антона, меня волновал уровень его квалификации. Он то и дело отчебучивал на участке что-нибудь такое, от чего я хваталась за голову и начинала бегать по соседним вотчинам в поисках человека, который быстренько сможет исправить все, что накосячил Антон. Хорошо, что поблизости всегда обнаруживалась усадьба, где работали наши коллеги и процесс озеленения был в самом разгаре. Чаще всего они соглашались выручить за вполне адекватный прайс. Я намекала Антону, что неплохо было бы, если б он сам поинтересовался нюансами доверенных ему работ, но тот не видел в этом никакого смысла: «Зачем? Не думаешь же ты, что я всю жизнь стану разводить садики? Я сейчас буду мутить серьезную тему, вот закончим этот проект, и я спрыгну. Мне интересен настоящий бизнес и реальные бабки!» Эти его слова почему-то отзывались внутри меня надеждой – а вдруг правда? Вдруг Антон как раз и есть тот новый человек, специально созданный для изменившегося и продолжающего стремительно меняться мира? И он-то, в отличие от моих родителей и от вслепую барахтающейся меня, действительно понимает, по каким новым правилам теперь надо жить. То, что его поведение противоречило всем впитанным мною с манной кашей правилам жизни, меня даже подкупало: видимо, он уже успел перестроиться.