– Скоро.
– Хорошо, но я готова уехать только после своего дня рождения. Хочу встретить его здесь, – сухо ответила я. Тут же спохватилась и добавила куда более ласково: – Мне все-таки удалось создать сад, из которого не хочется уходить. Помнишь?
Еще нужно улыбнуться. Наверно, даже обнять. Иди же сюда, придурок, буду обнимать. Продолжаем улыбаться.
Егор. Шансы
Кое-что хорошее благодаря Флоре в моей жизни все-таки случилось (а не только катастрофы и дестрой): команда Facebook узнала о моем адд-оне, сигналящем «ваш друг давно не был в социальной сети». Его решили купить и сделать стандартным сервисом. Их не смутило, что я из России, и даже моя условная судимость никак не помешала сделке. У меня появились деньги, и я тут же начал думать про новый стартап. Прослышав, что я при бабле, из Вильнюса прилетел Вадим – с голым задом и крупной надписью «облом» поперек лба. Но как всегда полный креатива. На этот раз он придумал делать инновационные детские песочницы: с интеллектуальной крышей, проецирующей на песок дополненную реальность.
– Кто это будет покупать? – хмыкнул я.
– Детские сады, у меня есть выход на нужного человека в образовании, – стремительно среагировал он и показал пальцами «ок», мол, все схвачено. – Получим крупный госконтракт.
– Все-таки государство? – поморщился я. – Мы же вроде хотели, чтобы оно от нас отвалило.
– Слушай, я тут был на тренинге, называется «Шесть шляп креативности», – оживился Вадим.
– Ты все еще ходишь по тренингам?
– Дослушай сначала. Короче, там встает один чувак и говорит: мол, помогите решить дилемму, никак не могу определиться – вернуться мне на работу в большую корпорацию, где я «винтик», но зато получаю стабильность и хорошую зарплату, или продолжить заниматься своей компанией, в которой у меня не бывает выходных и свободных вечеров, гора ответственности, куча рисков и часто пустые карманы. На кого мне все-таки работать: на себя или на дядю? Ну и все стали говорить понятное: типа раздели листочек на две половинки, в одну выпиши плюсы и минусы работы на корпорацию, в другую – плюсы и минусы работы на себя. Посчитай плюсы и минусы, и прочая набившая оскомину фигня. И вдруг слово просит одна дамочка, экзальтированная такая, немножко ку-ку, ей досталась шляпа креативности.
– Шляпа креативности?
– Потом объясню. И она говорит: почему вы так узко понимаете своего работодателя? Разве ваш работодатель – корпорация, государство или вы сами? Может быть, ваш работодатель Бог? Или Земля? Или еще кто-то поважнее? И бонусы вы копите не на банковской карточке, а на счету у этого неочевидного работодателя. Чем вы займетесь в таком случае?
– Чувак, похоже, ты попал в секту.
– Но что-то ведь есть в ее словах?
Так мы вписались в тему с песочницами.
Следователь позвонил неожиданно, когда я уже совсем забыл про него и сбросил со счетов.
«Просто слушай и ничего не говори, – сказал он. – Газеты читаешь? Знаю, что нет. Так вот, посмотри сегодняшнюю колонку Лукина в “Известиях”. По-моему, это тот, кто тебе нужен».
И тут же повесил трубку.
Когда я нашел заметку, сразу понял, что имел в виду следак: полковник из Следственного комитета наезжал на «Школково» и конкретно на Поленова по весьма занятному поводу. Оказывается, за те треш-лекции «менторов», с которых мы сбегали, как школьники с уроков, фонд платил поразительно щедрые суммы: семьдесят тысяч долларов стоило каждое часовое выступление Вани Дьяконова, типа видного IT-консультанта, который нес такую чушь, что у него должно было расплавиться лицо от стыда. Всего таких лекций было десять.
Наводка оказалась рабочей: помощник Лукина действительно оказался первым человеком, который выслушал меня очень внимательно. Записал каждое слово и пообещал поддержку. Вместе мы разработали целую спецоперацию. Так я и оказался в костюме мастера по обслуживанию кондиционеров в усадьбе Поленова.
Марина. Паника
Я научилась быть незаметной. Я не училась этому специально, все произошло само собой – люди перестали меня видеть. Смотрели насквозь. Когда я проходила мимо – они не оглядывались, не слышали моих шагов. Недавно я заходила к Борису, говорила с ним – но слова словно испарялись на лету, как облачка морозного пара. И просто до него не долетали. Словно я стала привидением.
А в тот день я гуляла. Слонялась по дорожкам. Шла и не узнавала сад – он был совсем не тот, что в прошлом году. И хотя повсюду что-то цвело и благоухало, в воздухе искрило беспокойство. Само благоухание было каким-то щемяще знакомым, напоминающим горение церковных свечей. Марине бы понравилось – ее любимый запах. Казалось, это какая-то ее потусторонняя ворожба. Потянуло невнятным беспокойным сквозняком. И тут я увидела их. Точнее, сначала заметила коляску. Потом Бориса: он стоял рядом и держал на руках этого младенца. Меня они не замечали.
– Скажи «папа», «па-па», «па-па», – с нежностью уговаривал он ребенка. Прижал к груди и, закрыв глаза, зарылся носом в его макушку с птенчиковым пушком. И тут я осознала – того, что он планировал (отдать ребенка в интернат, спрятать его, отказаться навсегда), не будет. И поняла, что это мои последние дни в усадьбе. Представшее видение настолько переворачивало душу, что я убежала. Закрылась в своей комнате. Заперлась. Хотя мне хотелось не просто закрыться на ключ, а забаррикадироваться – придвинуть к двери шкаф. Повесить ставни на окна и запереть их. Привинтить к полу скобы и за них схватиться. Приковать себя цепью. Меня обуревало ощущение непрочности, зыбкости мира – вот-вот все задрожит (с единственной целью – вытрясти отсюда меня) и разрушится. Что-то вокруг скреблось, трещало и падало. Постукивало. Но не очень громко.
Я лежала на диване, придавив себя огромной подушкой. И думала о ней. Флора похорошела. Она выглядела сейчас лет на десять моложе меня. «Что, думаешь, победила? – спрашивала я у нее. – Ты этого не знаешь, а ведь ты всего на пару лет меня младше. Думаешь на все пятнадцать? А вот и нет! Ты просто меня не знаешь. Даже не догадываешься, кто я на самом деле».
Кто-то стучал. Стук становился все настойчивее.
– Марина, открой, – позвал из-за двери Борис. – Надо поговорить.
Я выползла из-под подушки и стала нащупывать ногами туфли. Открыла.
Он сделал пару шагов в глубину комнаты и остановился. Осмотрелся – с брезгливостью, хотя у меня было чисто, ничего такого, из-за чего стоило бы морщить нос. Садиться не стал. Я тоже осталась стоять.
– Помнишь, ты хотела развода? – сразу, без увертюр, начал он. – Так вот, я готов тебе его дать. На моих условиях.
Хотела развода? Я? Никогда. Я хотела стать настоящей женой!
– Борис, ты меня путаешь – с той, прежней Мариной, – напомнила я. – Это она хотела от тебя уйти.
– Вот что конкретно я предлагаю: триста тысяч долларов и документы, в том числе загранпаспорт, визы уже будут проставлены. Ты можешь уехать. Если захочешь – за границу.
– Смешно. Значит, смерть Марины и мое молчание о ней ты оцениваешь в триста тысяч долларов?
Его лоб, шея и щеки пошли красными пятнами. Как быстро я его разозлила!
– Ты понимаешь, что, вообще-то, ты мне даже не жена? Ни в каком смысле не жена.
– Ха, – усмехнулась я. – И этой не жене ты предлагаешь развод? Я работаю твоей женой. И пока еще ничего за эту работу не получила. И мне это осточертело. Я с радостью уберусь отсюда.
– Собирай вещи, – с облегчением бросил он и поспешил к двери. – Я дам команду, чтобы документы подготовили.
– Подожди. Дослушай. У меня самой больше нет сил прозябать здесь. И притворяться.
– Разумно. Вот и молодец, – он уже взялся за ручку двери, мне пришлось догнать его и схватить за руку, чтобы договорить.
– Ты мной пренебрегаешь, ты запер меня в этой усадьбе. Я готова начать новую жизнь. Но из этой хочу унести соразмерный кусок. Я возьму половину твоего состояния.
– Откуда такая борзота? – он выпучил глаза. – Господь с тобой! Я назвал свою цену. Мы не на базаре.
– Тогда я отвечаю: нет.
– Совсем, что ли, дура?
Ровно так, спокойненько ответил. И тут мне страшно захотелось крикнуть, ударить, топнуть ногой – сделать хоть что-то, чтобы пробить панцирь его невозмутимости. До дрожи захотелось, вот как иной раз хочется сковырнуть болячку – и палец сам цепляет засохшую корочку, и рана открывается. Я выпалила:
– Борис, просто чтоб ты знал: есть видео, как ты убил Марину. Я все сняла на телефон.
Он вздрогнул и затравленно отшатнулся.
– Если что-то пойдет не так, оно всплывет, – я жадно всматривалась в то, как он прикусил плотно сжатые губы, – рот стал похож на затянувшийся шрам.
Видела, что поверил – я не блефую. С замешательством справился быстро:
– Оно здесь?
– За забором, – соврала я.
– У тебя умишка не хватило бы организовать такую страховку, – неверяще покачал головой, не глядя на меня.
– Надеюсь, у тебя хватит ума это не проверять.
Он ушел, и мне опять стало страшно. Ну вот, я выдала ему свою тайну про видео. Мне мучительно хотелось его пересмотреть. Но уже почти полтора года я не могла этого сделать. Снова вспомнила ночь, когда я заняла место Марины. Она как будто знала, что это произойдет (будущее, как всегда, влияло на настоящее) и еще накануне, постепенно, начала мне его уступать – сама. Словно готовила в преемницы. Вывалила на меня подробности их неловких отношений с Борисом – сдала его. Одела меня в свои платья – уподобила себе. Подарила свой старый айфон – правда, без симки и зарядного устройства. Я тут же включила дареный мобильник. Заряд был полный. Я распотрошила свой старенький LG, обстригла старомодную симку до нужного размера и вставила в новенький (для меня) телефон. В бархатном платье, с модным телефоном в руках, я чувствовала, что дорожаю на глазах. Это уже была не я. Не та, прежняя я. «Я лучше. Я новый человек», – всплыли в памяти недавно услышанные слова. «Это мои слова», – подумалось мне.
А тогда я посмотрела на себя в зеркало и увидела: я – новая Марина. Ходила по дому – делала селфи. Элегантная, достойная женщина в соответствующих интерьерах. Эти фото были даже слишком хороши, чтобы выставить их в «Одноклассниках». Ну а потом – тот их разговор. И тело у лестницы. Не помню, в какой момент я включила камеру на телефоне (или я ее вообще не выключала?). Но все оказалось снято.