«Мерсер» так сильно качало, что он не рисковал подойти слишком близко.
Нааб подошел на «Якутате» к наветренному борту танкера, держась настолько близко, наскольно отважился, и закричал выжившим в рупор: «Стойте и ловите бросательный конец – мы привяжем к нему плот!»
К этому времени нос «Мерсера» выступал из океана под углом в 45 градусов, его передняя часть полностью торчала над водой, а сломанный конец полностью погрузился. Галдину и Фармеру приходилось крепко держаться за внешний леер, чтобы не соскользнуть по наклонной палубе в пену, кипящую вокруг неровных кусков стали там, где раскололся танкер.
Нааб расположил «Якутат» так, чтобы его нос смотрел прямо на левый борт танкера. Люди на борту катера молча смотрели, как Уэйн Хиггинс, который должен был бросить конец, готовился к выстрелу из линемета. Линемет был модифицированной винтовкой «Спрингфилд» с кумулятивной гранатой, выстреливающей метательным снарядом. Метательный снаряд представлял собой 45-сантиметровый стальной прут, вставленный в дуло винтовки, а на конце, выступающем из дула винтовки, была закреплена 350-граммовая латунная гиря. Из латунной гири торчал небольшой стержень с круглым ушком, а к этому ушку был привязан тонкий бросательный конец, который тянулся в коробку длиной около двадцати сантиметров, прикрепленную к дулу винтовки. Конец свернут внутри коробки и готов преодолеть волны, когда метательный снаряд будет выпущен.
«Я стоял на самом краю носа, – вспоминает Хиггинс, – и боялся поскользнуться на льду, особенно потому, что я не мог схватиться руками за леер: надо было обеими руками держать винтовку. Я знал, что мы должны были бросить этот конец как можно быстрее, так как казалось, что сломанный корпус судна может в любую минуту перевернуться. Когда я выстрелил из винтовки, отдача была ужасной, левая рука соскользнула и указательный палец был разрезан коробкой с линем. Но выстрел выглядел хорошим».
Во время этой первой попытки конец дугой пролетел по воздуху, приземлившись почти прямо над Галдином и Фармером. Нааб помахал выжившим, чтобы они начали тянуть линь, а привязанный к другому канату плот был сброшен с катера в море.
Когда плот оказался рядом с носом «Мерсера», Фармер и Галдин закрепили конец линя, немного поколебались перед тем, как перелезть через леер, возможно, набираясь храбрости, прежде чем покинуть судно. Один из них (неизвестно кто) соскользнул по канату к воде. Он приземлился примерно в 45 метрах от плота и начал свой путь через ледяные волны к спасению. Потом он попытался залезть на плот, тот перевернулся. Тут же второй человек, возможно, пытаясь помочь товарищу, забыл о том, что надо отвязать конец от «Мерсера», и поскользил по бросательному концу в океан.
Экипаж «Якутата», который не мог помочь людям в воде, наблюдал, как Фармер и Галдин боролись в разрушавшихся волнах, отчаянно пытаясь крепко ухватиться за плот до того, как переохлаждение сделает их конечности бесполезными. В какой-то момент показалось, что океан заберет еще две жертвы, но мужчины мужественно боролись, и оба смогли ухватиться за плот, перевернуть его нужной стороной, а потом вскарабкаться на него и упасть на дно.
Но выжившим было далеко до спасения. Второй прыгнувший не отвязал конец от танкера перед прыжком, а теперь оба слишком замерзли, чтобы открыть складной нож и перерезать линь. А это значило, что плот нельзя было подтянуть к катеру.
Офицер по связи Билл Бликли, глядя в окно мостика «Якутата» на разворачивавшуюся драму, думал, не повторится ли снова та сцена, которую он видел предыдущей ночью, когда моряки с танкера погибали прямо у него на глазах. Бликли не мог забыть образ людей, прыгавших с корабля и поглощаемых ледяным океаном, особенным потрясением стал один мужчина, которого после прыжка ударило о корпус танкера, а потом он ушел под воду.
Нааб, стоявший рядом с Бликли, сказал: «И что теперь мне делать? Если я подам назад и линь между нами и плотом разорвется, мы их потеряем». Подать назад означало дать задний ход. «Если линь между плотом и корпусом танкера разорвется, мы достанем их».
«У вас нет выбора, капитан, – сказал Бликли. – Подать назад и надеяться».
Нааб знал, что Бликли прав. Любое промедление означало смерть от переохлаждения для людей на плоту, тогда как разрыв линя давал шансы на выживание 50 на 50. Капитан отдал приказ подать назад, и все на катере задержали дыхание, гадая, какой канат разорвется. Или, что еще хуже, плот разорвет на части, отправив людей в волны.
Лини натянулись и поднялись из воды. Прошло полсекунды. Затем люди на катере вдруг издали радостный возглас – разорвался канат между плотом и корпусом танкера! Руки немедленно начали тянуть идущий от плота линь, и через пару минут Галдин и Фармер были прямо под катером. Спустили веревки и десантную сеть, и двое выживших перевалились через борт плота и в море, чтобы ухватиться за веревки, но они с трудом могли поднять руки.
Но экипаж «Якутата» предвидел эту проблему, и военнослужащие Береговой охраны Деннис Перри и Херман Рубински, уже одетые в гидрокостюмы, слезли по сети в воду. Каждый из них начал трудиться над выжившим, завязывая лини вокруг их груди, чтобы их можно было поднять.
Когда Галдина и Фармера поднимали, один из них запутался в грузовой сети. Член экипажа «Якутата» Филлип Грайбел увидел, что произошло, и без гидрокостюма спустился вниз по грузовой сети и освободил выжившего. Обоих спасенных с танкера благополучно подняли на борт катера.
Спустя несколько секунд один из членов экипажа Береговой охраны указал в сторону носа «Мерсера» и закричал: «Смотрите! Ну и ну!»
Нос встал на дыбы, словно был живым существом, указывая прямо в серое небо. Затем он качнулся, упал назад в море в брызгах воды, полностью опрокинувшись. Над волнами осталась только небольшая часть его киля.
С тех пор как Галдин и Фармер прыгнули с судна, прошло ровно семнадцать минут.
«Якутат» оставался у перевернувшегося носа, пока в тот вечер его не сменил катер «Унимак». Затем капитан Нааб во всю мочь погнал свой катер в Портленд, Мэн, чтобы спасенных могли госпитализировать. Все они страдали от переохлаждения и обморожения, но капитан Патзель находился в худшей форме, у него была пневмония. Газетные репортеры были на причале, когда спасенных снимали с катера. Фармер спокойно сказал Boston Herald: «Шансы, что мы сделаем это, были 50 на 50».
Опрокинувшийся нос «Мерсера» был слишком рискованным местом для буксировки, так что позже «Унимак» получил приказ затопить полузатонувший корпус. Артиллерийский офицер Бен Стейбайл вспоминает, что сначала выстрелил в нос из 40-миллиметровой зенитной пушки судна, прямо над ватерлинией, «чтобы посмотреть, что произойдет». Стейбайл думал, что, возможно, мазут вытечет из грузовых цистерн и его заместит вода, которая тяжелее мазута, или фугасно-зажигательные снаряды, которыми они стреляли, заставят нефтяной танкер загореться и утонуть. Когда корпус даже не двинулся, капитан «Унимака» Фрэнк МакКейб сказал Стейбайлу: «Бен, давай-ка выстрелим из шточных бомбометов глубинными бомбами». Стейбайл никогда не стрелял глубинными бомбами, а шточные бомбометы, из которых ими стреляли, посылали глубинные бомбы всего примерно на 70 метров. Экипаж гадал, можно ли подойти так близко.
После больших споров было решено, что «Унимак» должен идти на полной скорости, когда Стейбайл будет стрелять из шточных бомбометов. Таким образом катер будет увеличивать дистанцию между собой и глубинной бомбой до того, как она взорвется.
Глубинные бомбы обладали каплевидной формой, что позволяло им лучше двигаться в воде. Длиной они были около 60 сантиметров и 45 сантиметров в поперечнике на широком конце. Шточный бомбомет отправлял глубинные бомбы по длинной дуге по воздуху, и если все шло хорошо, они должны были упасть в океан рядом с корпусом. Бомбы были установлены на взрыв, когда они достигнут глубины пятнадцати метров.
Когда все были готовы, капитан МакКейб включил мотор, и «Унимак» понесся вперед по направлению к громадине на скорости в 18 узлов. Когда катер приблизился к корпусу танкера, Стейбайл разрядил все три бомбомета. Прошло несколько секунд, и бомбы взорвались под водой, выбросив в воздух огромные фонтаны брызг. «Унимак» сильно тряхнуло, несмотря на то что он был на безопасном расстоянии, но корпус «Мерсера» почти не сдвинулся.
Понаблюдав, как корпус половины танкера оставался в том же положении в течение получаса, МакКейб решил повторить процедуру. «На этот раз все было по-другому, – говорит Стейбайл, – развалина поднялась в воздух, а потом обрушилась вниз. Мы с облегчением вздохнули. Мы не хотели оставаться там, потому как приближалась ночь. Было настолько трудно видеть и ориентироваться, даже используя радар, что я беспокоился, что мы можем врезаться в корпус и стать последними жертвами».
Глава 14Маневр, длившийся целую вечность
Храбрость – это благородство в трудной ситуации.
Одна половина «Форта Мерсера» теперь лежала на дне моря. Вторая половина, корма, все еще была на плаву, и ее относило на юг ветром и волнами. Люди на борту испытывали весь спектр эмоций, их настроение и виды на будущее лавировали, как полкорабля, на котором они находились в заточении.
Когда танкер только развалился, на корме царили страх и замешательство. Разразились споры по поводу того, что делать, и замешательство грозило перейти в полномасштабную панику и хаос, особенно по той причине, что командира, капитана Патзеля, унесло на носу «Мерсера». Некоторые говорили о том, что надо немедленно покинуть судно на спасательных шлюпках, другие спорили, что спасательные шлюпки надо приберечь на самый крайний случай. Помощник боцмана Луис Джомидад решил подстраховаться. Позже он сказал: «Я пошел на шлюпочную палубу и забрался в шлюпку с топориком. Разобщающее устройство находилось снаружи шлюпки, и я хотел убедиться, что оно сработает, поэтому я и взял топорик. Один из парней обезумел и кричал: «Давайте прыгать за борт!» Но я сказал: «Нет, подождем, пока она начнет тонуть, а потом прыгнем». Следующие несколько часов я сидел в спасательной шлюпке с топориком в руках, готовый перерубить веревку, чтобы высвободить ее». Помощник боцмана, промерзший до костей, наконец вернулся внутрь, но всю ночь не спал, готовый быстро забраться обратно в спасательную шлюпку. «Если бы судно начало погружаться, – сказал он, – я хотел быть снаружи».