Равнодушие странноватого англичанина озадачивало двух его спутников, которые с ангельским терпением беспрекословно водили его вместе с лошадью и десятком навьюченных лежанкой и несколькими мешками картофеля мулов практически по всем точкам, откуда открывались панорамные виды. Проводники переглянулись, ведь до сих пор Чарльз следил за каждой птицей и переворачивал каждый листочек. Однако по мере того, как обитателей становилось все меньше, а со скал начала исчезать и растительность, его интерес к живым существам угасал.
Он стал немногословен и крайне внимательно, постоянно вертя головой, рассматривал переливающиеся всеми цветами радуги камни. Проводники поняли, что англичанин хочет побыть один, и молча держались чуть в стороне.
Экспедиция медленно поднималась по долине, с обеих сторон окаймленной голыми отвесными горами. Матового пурпура горные породы заметно слоились. Повсюду с оглушительным шумом низвергались в долину ручьи. Чарльз замер и прислушался, как они тысячами бегут вниз и, сталкиваясь, булькают, журчат, рокочут, звенят.
Возможно, шум ручья оказался слишком громким для мула, он забеспокоился и порывался идти. Чарльз погладил его по короткой гриве и, наклонившись, зашептал на ухо. Он просит немного терпения, горный ручей просто хочет побеседовать с геологом. Нужно все-таки понять, что говорит вода. Затем хлопнул животное, и они двинулись дальше.
Обоз шел по земле с осыпью, что требовало изрядной ловкости даже от натренированных животных. Время от времени отколовшиеся камни с грохотом скатывались вниз по склону. Чарльз шел будто в трансе. Несмотря на прохладный воздух, на лбу у него выступил пот. Ничто в Южной Америке пока не заворожило его так, как эти террасы с грубыми наслоениями щебня. Он наклонился, прошелся взглядом по бесчисленным камням и поднял один. Безупречно округлый, гладкий, тот лежал в его руке, огрубевшей от ветра и непогоды. Дарвин сунул камень в карман брюк и продолжил путь.
Несмотря на то что отходить от узкой тропы было опасно, Чарльз отделился от обоза, и его мул остановился как вкопанный. Все ждали, а он под обеспокоенными взглядами проводников поднялся на двести метров по склону горы и, не мешкая, приступил к работе: собирал зеленые и белые камни, прыгал среди скал как молодой гуанако, тут высекая немного красного гранита, там – слюдяного сланца. Сильно покрасневший, с дрожащими коленями и полным камней мешком, Чарльз спустился обратно.
Сложив камни в коробку, он постоял еще какое-то время, поскольку открывшийся перед ним вид был невероятен: сияюще чистый воздух, ярко-голубое небо, пестрые камни на фоне безмолвных заснеженных гор – такую картину Чарльз раньше не мог и вообразить.
Он вынул из кармана подобранный круглый камень. Сколько времени потребовалось, чтобы постоянные удары о другие камни, сила воды отшлифовали его до такой формы и размера? Он повертел камень между пальцами как сырое яйцо, наклонился, положил на землю и пожелал счастливого пути. Потому что путь у этих камней неблизкий. Они скатывались с гор к морю, оставляя позади изъеденный родной массив, а сами, преодолевая пространство и время, становились все меньше. Когда Чарльз выпрямился, у него потемнело в глазах. Он прислонился к мулу, который наклонил к нему голову и обнюхал.
Один из проводников дал ему воды и похлопал по плечу. Не надо бояться вида их гор. По сравнению с небом даже они карлики. Улыбаясь, проводник поднял голову, перекрестился и добавил, что великолепные Анды подарил чилийцам Господь, Создатель. Проводник махал руками под носом у Чарльза и показывал на пальцах, поскольку так точно и не понял, насколько этот англичанин понимает его язык.
Просто немного заболел живот, пробормотал Чарльз и вежливо кивнул. Помолчав, он дал проводнику знак идти дальше, а сам еще постоял, стараясь дышать спокойно и смотря на горные вершины. Сколько понадобилось времени, чтобы такой гигант Анд, как Аконкагуа, достиг своих почти семи тысяч метров? Сколько нужно было перемещаться земной коре, чтобы образовались такие вот складчатые Анды? Он попытался вспомнить, на сколько сантиметров поднялся берег после землетрясения, в грубом исчислении перенес цифры на горный массив – и у него ничего не получилось. Дабы хоть приблизительно определить время, требовалось нечто большее, чем умение считать в уме. Тем более что приходилось учитывать постоянное крошение, эрозию и снос грунта.
Одно было несомненно: возраст Земли, указанный в Библии, не годился. Ни для подъема окружающих его белоснежных исполинов, ни для возникновения каменной террасы, на которой он стоял. Чарльз осторожно, чтобы опять не закружилась голова, нагнулся, решив все-таки взять талисман. Выбранный и помещенный в карман камень напомнил ему уменьшившийся в размерах, побитый бильярдный шар. Он слегка затосковал по дому.
Меньше всего ему хотелось на такой опьяняющей высоте вспоминать имя старательного архиепископа, который в XVII веке вычислил возраст Земли. Богобоязненный клирик нашел в Священном Писании все указания на время, датировал потоп, прибавил годы жизни патриархов, прошел до истоков генеалогических древ множества родов и заключил, что Земля была создана 23 октября 4004 года до Рождества Христова. Высшее священство Англиканской церкви проверило расчеты и, весьма обрадовавшись расширению горизонтов, повелело печатать эту дату в Библиях. В частности, в том экземпляре, который лежал в каюте Чарльза. Стало быть, если Чарльз посчитал верно, через несколько месяцев Земле исполнится 5839 лет. Но этого времени наверняка не хватило бы даже на невысокое предгорье.
Обоз двинулся дальше, за осыпью лежал вечный снег, лентой обвивавшийся вокруг огромного горного массива. Ветер стал пронзительно холодным. Втянув головы, участники экспедиции добрались до места, откуда могли увидеть, что же находится за горой. Призрачный ландшафт поразил Чарльза. Перед конусообразными горами из красного гранита высились причудливой формы сине-белые ледяные колонны, сформированные постоянным чередованием таяния и замерзания.
Между этими обелисками двух-трех метров высотой, часто стоявшими вплотную друг к другу, навьюченным мулам было особенно трудно пробираться.
А потом вдруг замерзшая лошадь! Задние ноги задраны вверх. Она, должно быть, провалилась в яму головой вперед. Шкура несчастного окаменевшего животного, покрытая отражавшими вечерний свет ледяными кристаллами, нереально блестела. Чарльз, шедший пешком, – о том, чтобы сесть верхом, в такой местности не могло быть и речи, – не проронил ни слова. Он рассмотрел красивую креольскую лошадь, обычно надежную и легкую, и испытал облегчение оттого, что ее глаза скрыты глубоко под снегом. При какой температуре замерзает внутриглазная жидкость?
Чарльз остановился и отер пот с ледяного лба. Ему было трудно дышать. Некоторые колонны впереди рухнули, как будто их скосили. Сначала все в одном направлении, потом вперемешку – от неразберихи кружилась голова. Одна тонкая верхушка полетела прямо на него. Он машинально ухватился за заднюю ногу замерзшей лошади, но тут же отпрянул.
Дальше опять были колонны, там, где они стояли всегда. Чарльз, страстный охотник, обычно не боявшийся мертвых глаз, не слабевший от окровавленных шкур, научившийся набивать животных, похолодел при виде лошади, оставившей свою жизнь в снежной яме. Он выпрямился, постарался дышать равномерно и решил, что причиной головокружительного ужаса стал разреженный воздух.
Термометр опускался все ниже. С неба наплывали облака, начиненные крошечными ледяными иголками. Он низко надвинул меховую шапку и стал внимательно смотреть, куда ставить ноги.
На следующий день они с трудом поднимались на перевал. Даже терпеливые мулы регулярно останавливались, пару секунд сопели и сами шли дальше. Местные, зная, что чужому не привыкнуть к такой высоте и за год, предлагали от одышки лук.
В сухом ледяном воздухе, в котором перед ним магическим светом светились горы и пестрые камни, Чарльз набрался мужества, решив здесь, в стороне от крутой тропы, тоже снять пробы.
Он показал проводникам на каменную стену и пошел к ней. Сердце билось сильно, после каждого шага он был вынужден останавливаться. Дойдя, Чарльз, открыв рот, прислонился к горе и помахал чилийцам, не выпускавшим его из вида.
Чувствуя за спиной придающую уверенности стену, он поискал глазами камни, которые стоило сколоть. Вдруг в нескольких метрах увидел белый бордюр. Осторожно, придерживаясь за стену, Чарльз двинулся туда. Ему пришлось втянуть голову и согнуться, поскольку в каменной стене был выступ наподобие крыши. Такое положение тела сильно затрудняло дыхание. С широко открытым ртом он боролся за каждый сантиметр и наконец добрался до места, где, обнажая небо, открывалась гора. Когда он понял, что это за бордюр, сердце у него подпрыгнуло. В сверкающем свете мерцала известь окаменевших морских животных.
С изумлением, благоговением он водил пальцами по цепочкам моллюсков, каймой украшавших грубую каменную стену. Стеснение в груди и голове? Да бог с ними! Ему не нужен лук, чтобы свободно дышать; древние моллюски помогли расширить сердце. Чарльз взял молоток и сколол с горы несколько фрагментов с окаменелостями.
Едва он уложил улов в льняной мешочек, у него так сильно застучало во лбу и висках, что Чарльз испугался потерять сознание. На черном фоне вдруг заплясали звездочки. Шатаясь, он добрался до спасительного камня и сел на него, выронив при этом молоток, который с шумом скатился вниз. Проводники заторопились на склон, один, спасая англичанина с его мешочком, другой – молоток.
На длительные передышки не оставалось времени. До вершины перевала и ночлега нужно было добраться до наступления темноты. Так медленно они еще не продвигались. Чарльз смотрел под ноги: один неверный шаг, и он свалится в пропасть. Легкие болели, голова отупела, мышцы ног горели.
Хотя Чарльз полностью сосредоточился на опасной дороге, из головы не выходили моллюски. Если еще нужно подтверждение тому, что горы поднялись из воды, то оно у него в мешочке. А как иначе моллюски могли взобраться на такую высоту? Не было никакого Бога, который, радуясь своему тво