— То чукчи, а то мы. Понимать надо, — пробурчал бывший домушник. — Кстати, ты когда-нибудь их видел?
— Я нет. А отец да. Рассказывал, что пасут оленьи стада и охотятся на морского зверя. И ещё дают гостям спать со своими женами.
На третьи сутки, оставив гражданских, в том числе блатных, военных погнали дальше. Впереди скрипели розвальни, запряжённые косматыми лошадками, на них стволом обратно был размещён пулемёт. Далее по ещё неглубокому снегу хрустел валенками этап, по сторонам вышагивал конвой в тёплых полушубках. Замыкали колонну ещё семь саней с пожитками заключенных и провиантом. Вокруг стелилась тундра, порой встречались кустарник, мох и чахлые деревья. Мела позёмка, в спины дул ледяной ветер.
За первый день прошли километров тридцать. Когда стало смеркаться, остановились на ночлег. Нарубив стланика[77], разожгли костры, конвой выдал сухой паёк — по куску солёной рыбы и два сухаря каждому. Натопив в котелках снега, сжевали с кипятком, покурили у кого было и, укутавшись в бушлаты, завалились спать вокруг костров вплотную друг к другу. Охрана, сменяясь всю ночь, бдила.
На следующий день прошли меньше. Ноги гудели, всё тело ныло, а потом втянулись. Погода установилась, ветер стих. В тучах иногда проглядывало солнце, мороз спал, ландшафт менялся. Стал встречаться кедровый стланик с осинниками и ольхой, тундра уступала место лесу.
— А ведь нас гонят к югу, — сказал на очередной стоянке Лосев, грея руки над костром.
— Я давно это заметил, — отозвался Василий, набивая котелок снегом. — Тайгой начинает пахнуть.
— Да вроде как обычно, — потянул Трибой носом воздух.
— Не скажи, — покачал удэге головой. — Я, брат, точно чую. В той стороне, куда идём, мои края.
— Ну и что? — безразлично спросил Громов.
За дорогу он сильно сдал. Щеки впали, резче обозначились скулы. Пайка рослому моряку явно не хватало, товарищи пытались делиться — не брал.
— Можно убежать, — оглянулся Василий по сторонам.
— Как? — хмыкнул Шаман.
— Там будет видно, — блеснул глазами.
Внимания этому никто не предал, каждый думал о своём, мучаясь неизвестностью.
А на следующее утро конвой не досчитался двоих. Сбежали с ночной стоянки. Вечером разыгралась метель, конвойные просмотрели. Этап остался на месте, а начальник, низкорослый, похожий на монгола лейтенант, приказал организовать погоню.
Из последних розвальней извлекли лыжи, на них встали сержант и три солдата. Работая палками, заскользили по едва заметному следу. Этап же поставили на колени — «Ждать твари!»
Простояли так два часа, потом преследователи вернулись. За собой тащили подобие волокуш из кедровника, на них два окровавленных тела. Остановились перед этапом, лейтенант в белом полушубке проскрипел к ним валенками. Молча осмотрел, а потом развернулся к заключенным.
— От нас можно убежать только так! — ткнул в убитых рукавицей. — Есть ещё желающие?!
Молчание было ответом.
— То-то же, — харкнул в снег. — Этих прицепить впереди, — бросил старшине: — Продолжать движение!
Спустя короткое время этап снова понуро двигался вперёд. За головными санями тащили волокушу с беглецами, таращившимися в небо мёртвыми глазами. Через час подобного назидания трупы отвязали, и солдаты забросили их в последние сани.
— И чего они, дурни, побежали? — покосился Трибой на сани с покойниками.
— Не иначе от безысходности и тоски. Я такое уже видел, — скрипя рядом валенками, отозвался Шаман.
В прежние отсидки ему приходилось наблюдать, как доведённые до отчаяния люди шли на колючую проволоку под пули часовых или кончали жизнь самоубийством.
На десятые сутки впереди открылись уходящие вдаль пространства, сплошь покрытые лесами. У горизонта туманились гольцы, над всем — свинцовое небо.
— Тайга, — затрепетал ноздрями Узала.
Лосев с Трибоем переглянулись, Громов тяжело вздохнул, Шаман же мрачно продекламировал:
Пятьсот километров тайга,
Где нет ни жилья, ни селений,
Машины не ходят туда —
Бредут, спотыкаясь, олени.
Местность, к которой вышли, именовалась Кава-Челомджинским междуречьем. Расположенная в юго-западной части области на удалении ста восьмидесяти километров от Магадана, она занимала более шестисот тысяч гектаров и граничила с Хабаровским краем. На этом громадном пространстве росли густые лиственничные леса с ценнейшей древесиной, так необходимой народному хозяйству. В реках в изобилии водилась рыба благородных пород, а в тайге — многочисленные, в том числе пушные, звери.
С очередного увала глазам открылся лагерь, двинулись по широкой просеке туда. По внешнему виду он ничем не отличался от тех, что приходилось видеть, разве что по размерам меньше. Над крышами некоторых бараков поднимались белесые дымы, закручиваясь в спирали. От ворот в тайгу уходила широкая, хорошо натоптанная дорога. Кругом стояла вселенская тишина, нарушаемая визгом полозьев, храпом коней, да скрипом снега под ногами.
— Тысяч на девять будет, — паря ртом, оценил Шаман.
— Вроде того, — кивнул Трибой. — Солидная шарага.
Передние розвальни подъехали к воротам, створки со скрипом отворились, этап втянулся в предзонник. Там всех выстроили. С крыльца здания рядом с пулеметной вышкой спустилась группа офицеров в белых полушубках с портупеями. Впереди — сухощавый хромой полковник в папахе, опиравшийся на трость. Он внимательно осмотрел первую шеренгу, на миг задержав взгляд на Лосеве.
Пройдя к центру угрюмо стоявшей колонны, группа офицеров остановилась напротив. Полковник выступил вперёд.
— Вы прибыли в исправительно-трудовой лагерь «АЗ-18»! — произнёс он громким, чуть хрипловатым голосом. — Лагерь воровской! Если хотите здесь выжить, заставьте блатных работать! В противном случае подохните! Насколько знаю, все здесь фронтовики. Я тоже. До сорок третьего командовал полком.
Затем что-то сказал стоявшему сбоку майору (тот кивнул) и похромал к крыльцу.
— Нале-во! — заворочал шеей майор. — Шагом марш в зону!
Охранники распахнули вторые ворота, колонна стала втягиваться внутрь.
«Неужели Дынин? — думал шагавший в крайней шеренге Лосев. — Нет, такого не может быть».
Зимой сорок третьего в районе Касторной его рота штрафников в составе трёхсот бойцов получила приказ взять одну из господствующих высот и удерживать её до подхода основных сил. Таким оказался стрелковый полк Дынина, вместе с которым рота участвовала в освобождении Воронежа. Комполка оценил помощь Лосева, представив к награде, и предложил у себя должность комбата взамен выбывшего. Николай согласился.
Награду, орден Красной Звезды, вскоре получил, а вот назначение не состоялось. Зарубило вышестоящее командование.
— Знать не судьба, Николай — посетовал тогда комполка, пожав руку на прощание. — Даст Бог, свидимся.
И они расстались.
В зоне этап для начала сводили в баню, где заключенные смыли с себя пот и копоть, а затем отвели в столовую. Там впервые за время пути выдали горячую пищу. Потом, осоловевших и расслабленных, их подвели к одному из бараков в конце лагеря.
— Здесь будете жить. Устраивайтесь, — сказал представитель лагерной администрации, чернявый старший лейтенант в кубанке и хромовых сапогах. — Сегодня отдых.
После чего, развернувшись, пошагал обратно.
Барак был щитовой, с внутренней засыпкой, длиной метров пятьдесят, шириной десять. Крыша дощатая, поверх толь, в боковой стене прорезная дверь, у потолка ряд замерзших окошек. Пол внутри земляной, по бокам секции со шконками (так здесь назывались нары). Вдоль прохода — четыре холодных печки из железных бочек, у дальней торцевой стены — дощатый стол с лавками.
Стали размещаться по секциям уже устоявшимися в пути группами. Хлопнула обитая тряпьем дверь. Появился мордастый старшина с желтой кобурой на поясе.
— Кто тут Лосев?! — двинулся по проходу.
— Я, — обернулся от одной из шконок майор.
— Оставь вещи и пошли со мной.
— Хорошо.
Направились обратно.
— Что-то народу в вашем лагере маловато, — окинул глазами пустынную зону Лосев.
— Все на работе, — буркнул старшина.
— А вон те? — показал на группу дымивших папиросами заключенных у одного из бараков.
— Это блатняки, они не пашут, — старшина нахмурился. — Ладно, топай быстрее и задавай меньше вопросов.
Минут через десять подошли к бревенчатому зданию лагерной администрации. Дежурная смена пропустила на второй этаж.
— Жди здесь, — приказал старшина и скрылся за обитой войлоком дверью с табличкой «Начальник НТК». Через минуту вернулся: — Заходи.
В кабинете, под портретом Сталина в маршальском мундире, за массивным столом сидел тот же полковник в кителе с золотыми погонами и орденскими планками на груди.
— Заключенный Лосев. Статья 142 УК РСФСР, срок восемь лет, — представился Николай, сняв шапку.
— Вижу, что Лосев. Присаживайся, — начальник кивнул на стул за приставным столом.
— Вот уж не думал тут встретиться, Николай.
— Я тоже.
— За что получил срок?
Лосев рассказал.
— М-да, — пожевал губами. — Точно не знаешь, где потеряешь, где найдешь.
— А вы как здесь, Александр Васильевич?
— Лосев назвал начальника по имени-отчеству.
— Через месяц, как с тобой расстались, был тяжело ранен. Вместо левой ноги протез. На медицинской комиссии предложили перевод в систему НКВД. Дал согласие. Третий год обретаюсь тут. Был начальником лагеря под Магаданом, навёл там порядок. Недавно перевели сюда. Угощайся, — подвинул лежавшую на столе коробку «Казбека».
Лосев взял папиросу, размял. Дынин взял вторую. Чиркнул спичкой, закурили.
— Как тебе моя установка? — выдул носом дым.
— Заставить работать воров надо. Вопрос, каким образом? — Лосев пытливо взглянул на начальника.
— Силой, Николай. Забыл фронт?
— Там были фашисты.
— Эти ничем не лучше. Глубоко убежден.
— И в каких пределах применять силу?