С тех пор все звери человека боятся.
Закончив свой рассказ, старый удэге взглянул на спутников. Все спали, посапывая носами. Встав, подбросил в догоравший костер ещё хвороста и тоже прилёг рядом. Вверху мерцал ковш Большой медведицы, с неба сорвалась звезда и, унёсшись за горизонт, погасла…
Глава 10У староверов
Старообрядчество или древлеправославие — совокупность религиозных течений и организаций в русле русской православной традиции, отвергающих предпринятую в 1651-1660-х годах Московским патриархом Никоном и царём Алексеем Михайловичем церковную реформу, целью которой провозглашалась унификация богослужебного чина Русской церкви с греческой церковью и прежде всего с Константинопольской. Впоследствии богослужебная реформа была одобрена и подтверждена постановлениями ряда соборов, проходивших в Москве. Противников реформы предали анафеме как еретиков. Реформа вызвала раскол в Русской церкви. В результате появились оппозиционные группы раскольников, впоследствии разделившиеся на многочисленные течения.
При Екатерине II использование слова «раскольник» в официальных бумагах и в устной речи попало под запрет. Начиная с 1788 года, вместо него введено употребление слова «старообрядцы». Приверженцы старообрядчества (за исключением единоверцев) до 17 апреля 1905 года в Российской империи официально именовались «раскольниками» и преследовались церковными и светскими властями.
То же происходило и после Октябрьской революции в СССР. Старообрядцы были вне закона.
Вверх по реке с многочисленными ответвлениями шли ещё четыре дня. Над головами высилась дремучая тайга с туманными гольцами, лето подходило к концу. По утрам выпадала холодная роса, в полдень жарко пригревало солнце, вечерами играли зарницы.
Однажды, по предложению Орокана, вошли в неприметную, прикрытую зарослями лимонника протоку.
— Зачем? — спросил, загребая веслом Громов.
— Надо, — лаконично ответил тот.
Поднялись выше (где протока сужалась), удэге показал на глинистый берег: «Пристаём». Выбрались в береговую складку, по ней вниз по камням бежал ручей. Прошли вдоль ручья пару сотен метров, остановились у врезанной в откос полуразрушенной землянки без двери.
— Это место мы с Муской нашли случайно, когда возвращались в оморочке от староверов, — показал на неё старик. — Внутри были кости человека, снаряжение и мешочек золота. Останки похоронили вон под тем деревом, — кивнул на ближайший ильм. — Больше ничего не трогали. Вам оно может пригодиться.
— Может, — переглянулись остальные.
Зажгли куски сухой бересты, согнувшись, вошли в тесное жилище.
Потрескивающий огонь высветил сырые стены, топчан в углу с осклизлым тряпьём и ржавой винтовкой рядом. В центре — очаг и колченогий стол. На нём лежал кожаный кисет и блестела россыпь самородков. Шаман взял в пальцы один из них, внимательно осмотрел и выдохнул:
— Точно золото.
— Никогда такого не видел, — наклонился над столом Трибой.
Шаман между тем осторожно ссыпал всё в кисет, затянул шворку и взвесил на руке:
— Не меньше килограмма будет. — Передал Лосеву: — Держи, командир.
Тот, расстегнув клапан, определил находку в полевую сумку.
— А вот и инструменты, — осветил Громов угол.
На земле валялись кайло с лопатой и медный с прозеленью таз.
— Скорее всего, золото мыл в ручье, — подойдя, взял посудину в руки Шаман. Все выбрались наружу. Шаман же, походив по берегу, выбрал место и, сняв улы, закатал до колен штаны. Войдя в воду, нагнулся, зачерпнул тазом донного грунта и стал совершать им круговые движения, понемногу сливая муть.
Ничего заслуживающего внимания не оказалось, прошёл на десяток метров вверх. Начал повторять.
— Интересно, отчего помер тот человек? — кивнул на землянку Громов.
— У него была сломана бедренная кость, — ответил Орокан. — Наверное, откуда-то свалился, дополз до жилища и там помер от голода. Был сам. Без напарника.
— Есть! — донеслось со стороны ручья.
Шаман, выбравшись из воды, оставил на берегу таз и поспешил обратно.
— Вот, — разжал ладонь, на ней заблестели три самородка размером с булавочную головку.
— М-да, интересно, — взяв в пальцы, стали рассматривать их друзья.
— И это всего с пяти промывок, — восторженно заблестел глазами Шаман. — Клондайк!
— Что ещё за Клондайк? — не понял Трибой.
— Это такая река на Аляске, где полно золота. Когда пахал на прииске, один мужик рассказывал.
— Получается, и здесь много? — взглянул Лосев на Шамана.
— Ага, — утёр рукавом потный лоб. — Никогда такого не встречал.
Посоветовавшись, решили задержаться и намыть ещё. Золотой запас не помешает.
Сходив к реке, вытащили лодку на берег, спрятали её в кустах, прихватили часть вещей и вернулись обратно. Шаман снова занялся делом, Орокан с лайкой ушли на охоту. Остальные принялись обустраиваться.
Поскольку ночи становились холоднее (шёл последний месяц лета), ночевать решили в землянке. Для начала вытащили оттуда весь хлам и в тряпье на нарах обнаружили серебряный полтинник с профилем императора Николая, отчеканенный в 1896 году. Проржавленная винтовка оказалась системы Бердана того же времени.
— Да, видать, давно он тут лежал, — заявил Громов, имея в виду умершего.
Очистив жилище, натаскали на нары свежей травы, нарубили дров, разожгли в очаге огонь и направились помогать Шаману. Работали, меняясь, неделю, намыли солдатский котелок драгоценного металла. Предложили часть Орокану, тот отказался.
— Мой народ, как и другие, живущие на Амуре и Уссури, никогда не интересовало золото.
Оно нужно только русским да китайцам.
В один из вечеров, когда пили у костра рядом с землянкой чай, Шаман рассказал друзьям о Золотой бабе. Про неё слышал, когда работал под Норильском на прииске.
— Там был один мужик, — прихлебнул из кружки, — в прошлом известный ученый. Он и рассказал эту историю. Вроде как та баба — статуя богини из Рима. Голая, в рост человека и из чистого золота. После того как Рим разграбили, её захватили варвары, пришедшие с востока. Потом статую отбили новгородцы и доставили на Ладожское озеро к волхвам, объявившим её святыней. А когда на Руси установилось христианство, попы посчитали бабу идолом и хотели уничтожить. Не получилось. Волхвы вывезли её к язычникам сначала на Урал, а потом в Сибирь. Там следы этой самой бабы затерялись. С тех пор её многие ищут.
— Всё так, — почмокал неразлучной трубкой Орокан. — У нас тоже есть о ней предания. Их во время камланий[115] рассказывают шаманы.
Покинули стоянку в начале августа. Спустя четыре дня, в полдень пристали к пойменному берегу. Чуть дальше рос вековой лес, над ним возвышался каменный хребет с выходами рыжего плитняка.
— За ним селение староверов, — показал пальцем Орокан.
Вытащив на гальку бат, навьючились мешками и оружием, стали подниматься вверх по осыпи. Добрались до вершины. Оттуда открылась зеленая с золотыми нивами долина, пасущееся рядом коровье стадо и деревня в одну улицу с избами, окруженными огородами и хозяйственными постройками. По уходящей в тайгу вырубке ехала телега с мужиком в белой рубахе, за телегой взбрыкивал каурый[116] жеребёнок.
— Побудьте здесь, — обернулся Орокан к спутникам. — Спущусь вниз, предупрежу.
И вместе с Ергуном стал спускаться в долину. Остальные, сняв с плеч груз, присели на траву.
— А место выбрано ничего, — оглядывая окрестности, сказал Громов. — Земля, судя по виду, плодородная. Опять же укрыто от постороннего глаза, неподалёку река.
— Интересно, куда она течёт дальше? Старик не говорил, — кивнул в ту сторону Трибой.
— Узнаем у местных, — пожал плечами Лосев. — На карте её нет.
Между тем удэге подошел к крайним избам, навстречу с лаем вынеслись несколько собак. Окружив бегущего впереди Ергуна, обнюхались, принялись играть. Вслед за собаками появились несколько мужиков, обменялись с гостем рукопожатием.
Спустя ещё несколько минут удэге оглянулся назад, призывно махнув.
— Ну что же, пошли знакомиться, — навьючившись вещмешком, поправил на поясе кобуру с пистолетом Лосев. Друзья сделали то же самое.
— Как бы не перепугать верующих, — ухмыльнулся Трибой. — Морды у нас русские, одежда гольдская[117], а к ней армейские ППШ.
Против ожидания незваные гости староверов не смутили.
— Доброго здоровья. Что вы за люди и с чем пожаловали? — уставился на них из-под густых бровей старший. Рослый худой старик с длинными волосами и бородой, в руке посох. Два его спутника, тоже в годах, чуть поклонились. На всех были длинные посконные рубахи и широкие штаны, на ногах сыромятные сапоги.
— Мы бывшие военные, отец. Бежали из лагеря, идём в Китай, — ответил за всех Лосев. — А наш товарищ, — кивнул на Громова, — хотел бы у вас остаться.
— Вот как? — перевёл на того взгляд старик. Остальные переглянулись.
— Он хороший человек, бачка, — приложил к груди руку Орокан. — Я за него ручаюсь.
— Быстро только кошки родятся, — сказал второй старовер, кряжистый, с лицом побитым оспой.
— Точно, — добавил третий, малорослый и узкоплечий. — Тут померковать надо.
— Ладно, — принял решение старший. — Идите за нами. Поговорим.
Развернувшись, пошёл по улице, остальные за ним.
Избы в деревне староверов были рублены из кедра в обхват, крыши крыты щепой, на окнах — крепкие ставни. Надворные постройки добротные, чувствовалась хозяйская рука. Пока шли, встретили только стайку детишек, тут же разбежавшихся по домам, да двух женщин, набиравших воду у колодца. Нацепив ведра на коромысла, обе тоже исчезли.
— Да, необщительный тут народ, — бормотнул Шаману Трибой. Тот согласно кивнул — точно.