Трибой близко сошелся с Касьяном и вместе с ним ходил на дальние озера за деревней, откуда приносил жирных уток и гусей, а Шаман с учетом бывшей профессии, занялся на дому слесарным делом. Тем более что в кузне нашлись нужные инструменты.
Для начала наладил соседу через дом молочный сепаратор, а затем починил жене Митрофана швейную машину «Зингер». Слух про умельца быстро разошелся по деревне, к нему понесли на починку ружья, примусы и амбарные замки. А как-то зашел лет пятидесяти мужик с пушистыми усами и серьгой в ухе.
Шаман копался в ходиках с кукушкой, Лосев, сидя рядом, наблюдал.
— Доброго здоровья, — гость поприветствовал обоих, развернул чистую холстину и выложил на стол маузер. — Сможешь починить?
— Редкое оружие, — взвесил на руке Шаман.
— В чем загвоздка?
— Клинит. Не подаёт очередной патрон, — уселся напротив.
Пистолет был не новым, с чуть потёртым воронением, но ухоженный.
— Ладно, оставляй, погляжу, — Шаман отложил оружие в сторону.
— Откуда он у тебя? — поинтересовался Лосев.
— С Гражданской, — мужик покашлял в кулак. — Я в прошлом есаул[126], служил у атамана Семенова.
— Однако, — удивились бывшие фронтовики. — А как оказался здесь?
И тот рассказал следующее. Происходил из Забайкальских казаков, в 1913-м закончил Оренбургское юнкерское училище, воевал в Первую мировую с немцами, а в Гражданскую на Дальнем Востоке — с большевиками.
— После разгрома наша армия ушла в Маньчжурию, — продолжил бывший есаул. — Часть определилась на службу к японцам, оккупировавшим Китай, остальные, в том числе я, отказались. До сорок пятого жил в Харбине, работал кем придётся. Затем вместе с товарищем решили вернуться в Россию. Зимой перешли по льду Амур, хотели добраться до Хабаровска, заблудились. Товарищ погиб в тайге, а я вышел сюда, где остался. Принял старую веру и имя Пантелей. Женился, занимаюсь хлебопашеством и охотой. Так когда зайти? — кивнул на маузер.
— Давай завтра вечером, — вытер руки тряпкой Шаман.
— Занятный человек, — сказал Лосев, когда за гостем закрылась дверь. — Нужно будет побольше выяснить у него про Китай.
— И я так думаю, — снова занялся часами Шаман.
Когда на следующий вечер Пантелей появился снова, слесарь вручил ему маузер: «Держи, всё работает». Здесь же находились Лосев, Трибой и Громов. Ему тоже было интересно.
Есаул пощелкал затвором, удовлетворенно хмыкнул:
— И в чём же была причина?
— Ослабела подающая пружина. Растянул и перезакалил.
— Ясно, — есаул завернул оружие в холстину. Достав из-за пазухи, протянул рыжую с белым шкурку горностая. — Держи, брат, за работу.
— Не надо, — отказался Шаман, а Лосев добавил: — Лучше, Пантелей, расскажи нам про Китай.
— Что конкретно интересует? — убрал гость пушнину.
— Кто у власти, какая обстановка и жизнь.
— Это можно, — спрятав шкурку, собрался с мыслями. — Правителем там Чан Кайши. Сам из военных, генералиссимус, — поднял вверх палец.
— И какие же он одержал крупные победы? — удивились остальные.
— Того не знаю, но всё время воевал с японцами при поддержке СССР и, можно сказать, одержал над ними победу. Только война там идёт и поныне.
— Это почему? — спросил Трибой.
— После поражения Японии в Китае продолжился внутренний конфликт, который начался задолго до этого, ещё в тридцатых. Там две основные политические партии, которые враждуют друг с другом. Одна из них — Гоминьдан во главе с Чан Кайши, другая — большевистская, там главный Мао Цзэдун.
— Коммунистическая, — уточнил Лосев. — Я про такую слышал.
— Ну так вот, — продолжил есаул, — теперь они воюют друг с другом. Чан Кайши помогает Америка, а Мао Цзэдуну — Советы.
— Интересно, — оживились слушатели. — Давай дальше.
— А что дальше? Вроде всё, — закончил Пантелей. — Лучше дайте подымить.
— Так староверы не курят, — вскинул брови Шаман. Друзья заулыбались.
— А я грешным делом балуюсь, — хитро ухмыльнулся гость.
Трибой вынул кисет, все, кроме Громова, свернули по цигарке, задымили.
— И кто там у них побеждает? — спросил Лосев.
— Сложно сказать, — глубоко затянулся Пантелей. — Когда уходил, вроде как Чан Кайши. Его армия заняла Маньчжурию, большевистская отступала.
— Русские там остались?
— Остались. В Харбине, Мукдене и других местах.
— Тоже воюют?
— Да кто как. Я лично навоевался, во! — бывший есаул чиркнул по шее ребром ладони. — Больше не желаю.
— О тамошних староверах что-нибудь знаешь? — выдул ноздрями дым Шаман.
— Есть такие, живут в тайге, но сталкиваться не приходилось. Хотите уйти к ним?
— А тебе зачем? — подозрительно спросил Трибой.
— Да это я так, к слову. Ну ладно, засиделся я у вас. Спасибо за работу, — кивнул Шаману.
— Если что надо, обращайтесь.
Когда за Пантелеем закрылась дверь и шаги проскрипели под окнами, Громов сказал:
— Получается, братцы, и там война. Может, останетесь?
— Нет, — загасил в плошке окурок Лосев.
— Пойдем дальше, — поддержали его Трибой с Шаманом.
Спустя ещё три дня проснулись ранним утром от криков «ко-ко-ко!».
Из тайги в сторону гостевого дома вышагивали четыре вьючных оленя. Первого в поводу вёл один человек, на последнем сидел второй. Туда же направлялись Захарий со старостой и ещё несколько мужиков.
— Не иначе, приехал торговец, — прошлёпал босыми ногами к окошку Шаман.
Аргиш между тем остановился у дома, сидевший на олене слез и стал жать руки староверам. Затем что-то гортанно прокричал второму, тот принялся снимать с животных тюки и вместе с мужиками таскать внутрь.
— Точно маньчжуры, — обернулся назад Шаман. — Оба в халатах и морды узкоглазые.
Спустя короткое время к гостевому дому потянулись ещё мужики, там началась торговля.
— Когда отоварятся, пойдем тоже, — сказал Лосев.
Умывшись у колодца, приготовили завтрак, поели, напились чаю.
В полдень из дома вышел последний старовер с покупками. Беглые фронтовики отправились туда все вместе.
— Здравствуйте, — первым шагнул за порог Лосев.
— Рад, осень рад, — лучась улыбкой, поднялся навстречу из-за импровизированного прилавка (две доски на ящиках) толстый, лет пятидесяти бритоголовый человек с бурым лицом и длинными висячими усами. Одет он был в синий шерстяной халат, такие же широкие штаны и кожаные, с завязками ичиги.
Второй, моложе, длинный и нескладный, был в какой-то кацавейке, на ногах опорки, смотрел хмуро.
— Моя Ювэй, — кивая головой, поочередно пожал всем руки первый. — Очинна люблю русских.
— Откуда знаешь наш язык? — спросил Лосев, когда расселись по лавкам.
— Мал-мал торгую с русскими. Тут в тайге и у себя в Маньчжурии.
— Получается, знаешь, где они там живут?
— Знаю, — оскалил зубы.
— А в деревне Романовке бывал? — вступил в разговор Шаман.
— Бывал с год назад. Там хороший люди.
— Значит так, — наклонился к нему Лосев.
— Нам нужно в Романовку. Проведешь?
— Сложно, — помолчал маньчжур, скосив на него глаза. — Надо перейти граниса.
— Так сюда же перешел? — подмигнул Трибой. — В чём проблема?
— Боюсь, однако, — тяжело вздохнул.
— А если так? — вынул из кармана кисет Лосев, развязал и высыпал на прилавок несколько самородков. Они заискрились в луче бьющего из окна солнца.
— О! — дёрнулся Ювэй. Глаза жадно заблестели. — Все будут мои? — ткнул в кисет пальцем.
— Все.
— Тогда согласна — облизал губы.
— Ну, вот и хорошо. Эти тебе в задаток, — Лосев подвинул маньчжуру часть золота. — Остальное получишь на месте.
Тот быстро спрятал аванс за пазуху.
Договорились отправиться на следующее утро. Псоле чего, попрощавшись, вышли.
— Хитрый и жадный, гад, — сплюнул в траву Шаман, когда отошли от дома.
— Мне он тоже не понравился, — пробасил Громов. — Глаза как у гадюки.
— Ничего не попишешь, ребята, капиталист, — беззаботно сказал Трибой.
Всю вторую половину дня в «лавке» бойко шла торговля, а друзья собирались в дорогу. Тщательно вычистили и проверили оружие, собрали вещмешки, не забыв военную форму, оставили часть золота Громову.
Тот стал было отказываться, мол, и так изрядно помогли.
— Бери, пригодится, — сказал Лосев.
— На свадьбу, — добавили Трибой с Шаманом.
Решили отблагодарить и общину, отсыпав для неё горсть в тряпицу.
Прошли по улице к избе Киприяна. Тот, сидя у окна, читал какую-то старинного вида книгу. В горнице было чисто и опрятно, в красном углу — иконы. Под ними теплилась лампадка, пахло ладаном и сухими травами.
— С чем пожаловали? — встав, снял очки.
— Завтра уходим, отец, зашли попрощаться, — сказал Лосев. — Это вам за пристанище и заботу, — положил на стол узелок.
— Что там? — близоруко взглянул.
— Золото. Намыли по дороге. Для вашей общины.
— Спасибо, коли так, — чуть поклонился. — Знаю, держите путь к нашим землякам в Китае. Передавайте от нас благословение и привет.
— Обязательно, — ответили все трое и, развернувшись, пошагали к двери.
— Храни вас Господь, — прошелестело вслед.
От Киприяна зашли к старосте и Харитону с Касьяном, где тоже простились. На вечерней заре вернулись назад.
Там всех ждал приготовленный Громовым ужин. На столе скворчала в противне жареная баранина, в плошках красовались солёные огурцы и груздья. Тут же серела нарезанная коврига хлеба и матово блестела четверть.
— Не слабо, — оценили друзья. — А откуда брага?
— Дали вместе с овечкой за работу, — пригласил хозяин всех к столу.
Когда рассевшись, выпили по первой и принялись закусывать, в сенях загремели сапоги, вошли Митрофан с сыном. У первого завернутый в холстину окорок, у Клавдия — уже знакомый жбан. Обоих тут же пригласили с гостинцами к столу, повторили. Вскоре появился ещё гость, Пантелей. В казачьей, заломленной набекрень фуражке и шароварах с лампасами.