Наступившее молчание нарушил Измаил, чихнув. Автомобиль ехал по промзоне на низкой скорости, как будто оставляя за собой право в любой момент переменить маршрут.
– Я тебя к себе домой в таком виде не поведу.
Молчание. Потом Измаил опять чихнул. Незнакомка, словно только этого и дожидалась, внезапно затормозила, заглушила мотор, с ключами в руках вышла из машины, открыла багажник и вернулась с одеялом неопределенной расцветки.
– Спасибо. У тебя в машине есть печка?
– В теории, да. – Она включила обогрев и тут же снизила скорость, так как они подъезжали к развилке. – В этой машине все сплошная теория.
– Но ездить-то она ездит.
– Скоро встанет, потому что бензина купить будет не на что.
– Ох… я…
Теперь затянувшееся молчание нарушила она:
– Ты говоришь, что ничего не помнишь.
– Это я так сказал?
– Ага.
– Я совершенно не в себе.
– Ты уже забыл, что еще сегодня лежал в больнице и сбежал оттуда?
– Нет-нет.
Он обрывками рассказал ей все, что произошло с тех пор, как ему принесли поужинать и выключили свет. Я перепугался, увидев, что больница липовая, и удрал. Шел-шел, потом увидел, как ты вышла из бара и хлопнула дверью, злая как черт. Сказке конец.
– А может, у тебя совсем чердак поехал?
– Не исключено. Но мне уже непонятно, кому верить.
– И ты решил угнать машину у незнакомой женщины.
Они немного помолчали. Измаил все не решался заговорить, потому что не мог больше никому верить. И в конце концов сказал, я совершенно сбит с толку. Не знаю, произошло ли на самом деле то, что всплывает у меня в памяти, или же я ничего не помню, или же я все выдумал… А те, в больнице, давай меня спрашивать про аварию, которую я едва помню…
– Астма.
– В лепешку расшибусь, пока все не выясню.
– У тебя астма.
– Чего?
– Когда человек ничего не помнит, говорят, что у него астма.
– Значит, у меня астма.
– Не может быть, чтобы ты ничего не помнил. Про то, когда ты был маленький? Про маму? Про то, как звали твою первую подружку? – Она на мгновение задумалась. – Собачку?
– Амнезия.
– Это же надо, так назвать собачку! Видишь? Припомнил же.
– Да нет, когда человек ничего не помнит, говорят, что у него амнезия.
Она промолчала, напряженно вглядываясь вперед, хотя на дороге больше никого не было.
– Ты человек образованный, так?
– Как и все. – И несколько секунд спустя: – А ты к чему?
Внезапно незнакомка остановила машину там, где, казалось, был выезд из промзоны. Перед ними стояли невысокие многоквартирные дома. И первый светофор. Она припарковалась поближе к тротуару.
– Ты что?
– А ты уверен, что не хочешь обратиться в полицию?
– Уверен.
– А вдруг ты забыл, что участвовал в ограблении?
– Сомневаюсь.
– Ты же сказал, что ничего не помнишь?
– Ну да… с тех пор, как попал в аварию. Но я уверен, что…
– А вдруг ты убийца?
– Да уж… Что тут скажешь.
– Хочешь, в полицию поедем?
– Знаешь что? Лучше не надо.
Она искоса поглядела на него и слегка улыбнулась, качая головой:
– Если ты толком не знаешь, что происходит, и тебя мучает афазия, лучше в полицию не ходить.
– Договорились.
– Представляешь, явишься к ним, а там на стене твое фото с надписью «Wanted»[31], и куда тебе тогда деваться? – Она проговорила искаженным голосом: – «Господа полицейские, это не я, это мой брат-близнец».
– Я же сказал, договорились.
– Слушай, мужик, давай-ка поспокойнее, а? И не кричи.
– Да я и не кричу! – заорал он.
Под урчание двигателя на холостом ходу мысли у него в голове неслись как сумасшедшие.
– Отвези меня к себе.
– Ну конечно, еще чего вздумал. Ты сам-то где живешь? У черта на куличках?
– По-моему, ехать домой неразумно: а вдруг эти ребята из больницы меня уже хватились.
– Да уж… Каких, интересно, дров ты умудрился наломать…
– У меня даже ключа от квартиры нет, – объяснил он, разводя руками, чтобы показать, что идти ему некуда. – И никто меня не ждет.
– Ни жена, ни собака, ни соседи?
– Я один живу.
– Вот так перспектива…
– Прошу тебя… Отвези меня к себе. И тогда я соображу…
– Мой муж рассердится.
– Он поймет. Я все объясню ему, и он поймет.
Молчание. Вдруг Измаил спросил:
– Ты замужем?
– Нет.
Двигатель урчал на холостом ходу. Одинокий светофор бесшумно мигал желтым огнем. Потом она сказала, хрен с ним со всем, и завела мотор.
– Куда мы едем?
Всю дорогу она молчала. Через полчаса они приехали в незнакомый ему квартал; в это время суток им долго пришлось искать парковочное место.
Кабаненок зевнул и потрусил к деревьям, всегда служившим надежным убежищем от человеческих причуд. Зайдя в лесок, уже в отдалении от гольф-поля, он позвал, мама? как всегда, чтобы проверить, не проснулась ли она наконец, по прошествии многих дней, и… Потом он снова принялся разрабатывать безумную идею о стреле времени. Он еще не продумал все детали, но ему хотелось поговорить об этом с Ранном.
– Завернись в одеяло, а то тебя заберут за нарушение общественного порядка.
Хотя было уже три часа ночи, в этом дурном сне все казалось возможным. Они молча прошагали добрых десять минут: он шел босиком, свободной рукой поддерживая одеяло и пряча мешок с физраствором. И матерился всякий раз, когда наступал на камушек. И ему казалось, что наполовину откушенный месяц прячет ехидную ухмылку.
Когда незнакомка открыла дверь и включила свет, он оказался в относительно чистой и прибранной квартире. Женщина сказала, дай я схожу помою руки и посмотрю, что можно с этим сделать.
Кусочком ваты она с опаской вытащила из его вены канюлю с иглой, через которую поступал физраствор. Отодрала весь пластырь. И приказала, приложи к ранке марлю и держи покрепче минут пять.
– Чем?
– Как это чем, другой рукой!
– У тебя очень ловко получилось.
– Если кровоточить не будет, считай, что легко отделался.
– Я тебе очень благодарен, правда.
Он потряс головой и улыбнулся. Она убрала его палец, наложила на руку марлевую повязку, приклеила пластырь.
– Еще не прошло пять минут.
– Но ты вроде все еще жив, нет?
– Похоже, что да. Ты настоящий доктор.
– Если бы я тебе объяснила…
– Объясни.
Но вместо этого она отправила его в душ со словами, ни в коем случае не мочи повязку. Мойся с высоко поднятой рукой.
– Может быть, разумнее было сначала помыться, а потом…
– Давай разводи критику, неблагодарный.
Измаил заткнулся и отправился в душ впервые за неизвестно сколько дней. Когда он выключил воду и отодвинул шторку, женщина стояла в ванной с полотенцем в руках.
– Как тебя зовут? – еще раз спросила она.
– Не знаю. – Он старательно тер себя полотенцем. И, глядя ей в глаза, ответил: – Наверное, Измаил.
– Ты на самом деле не помнишь…
Здоровой рукой он принялся энергично сушить волосы. Женщина продолжала:
– А вдруг ты убийца?
– Не думаю; скорее всего, нет.
Измаил повесил полотенце на вешалку. Обнаженный и печальный, он попросил, помоги мне разузнать, что со мной случилось.
– Для начала нужно подыскать тебе одежду. Чтобы ты не расхаживал в чем мать родила…
Женщина дала Измаилу халат, и тот его надел. Роста она была высокого, но халат оказался ему маловат. И рукава коротки.
– Денег у меня нет, и мне нечем тебе отплатить.
– Что-нибудь придумаем, не беспокойся. – Она посмотрела ему в глаза. – Откуда мне знать, что ты не обманщик?
– У меня ступни в кровь стерты. Я весь в синяках, и…
– Это ничего не доказывает. А вдруг это все розыгрыш, сейчас обнаружатся скрытые камеры и окажется, что меня развели как лохушку?
– Что еще я могу…
– У тебя есть подруга?
Молчание. Измаил застегнул халат, вернулся в гостиную и растерянно сел на стул. И тут увидел, как живое, лицо негодующей старой дамы. Не стерпел и расплакался.
– Какого черта ты разревелся?
– Не знаю.
Он чуть не признался, я вижу лицо этой дамы. А она бы сказала, какой такой дамы? А он что? Она повторила бы, что это за дама такая. А он бы сказал, сам не знаю, что говорю, в такую передрягу я вляпался.
Измаил чувствовал, что сболтнул лишнего. И чтобы выйти из положения, объяснил, мне рассказали, что я попал в аварию; ударился головой и вообще чуть не разбился. Но сообщили мне об этом те, кто обманывал меня, делая вид, что они… Я совсем сбит с толку.
Женщина встала, осмотрела его лысоватую голову и села на место со словами, я ничего необычного не вижу: ни синяков, ни шрамов. Кажется, не о чем беспокоиться.
– А как же это? – спросил он, задирая халат, чтобы показать огромный синяк на правой ляжке.
– Пустяки. Если перелома нет, до свадьбы заживет.
Однако на всякий случай она провела двумя пальцами по посиневшей коже.
– Так больно?
– Нет. Ты в этом что-нибудь понимаешь?
– Абсолютно ничего.
Измаил обеспокоенно прикрыл ногу халатом.
– У тебя есть мужская одежда?
– Нет. Сейчас дам тебе одеяло, и можешь ложиться на диване. Я с ног валюсь. И только попробуй задушить меня во сне – убью на месте. Ясно?
– Как ясный день. Благодарю тебя, самаритянка.
– Не обзывайся.
– Это комплимент. – Она уже выходила из гостиной, когда он спросил: – Скажи, а как тебя зовут?
Она обернулась и совершенно серьезно сказала, я забыла свое имя.
– Ну что ты, скажи…
– Хорошо. Сделаю так же, как ты. Зовите меня Марлен Дитрих.
– Доброй ночи тебе, Марлен Дитрих, и большое спасибо. Кстати, а телефон у тебя есть?
– Послушай, раз ты не хочешь идти в полицию, значит у тебя есть на то причины? – Томительное молчание. – Так?
Она вышла из столовой и тут же вернулась с одеялом.
– Ну да.
– Что да?
– У меня есть на то причины.
– Тогда не звони никому, тупая голова!