– Спасибо за все. Держись, друг. Все будет нормально. Не теряй надежды, и ты когда-нибудь увидишь свою мечту, тот мир, который находится наверху.
Затем я помог Жилю без увечий грохнуться на пол.
– Все, теперь лежи и не двигайся словно мертвый.
Я отвел взгляд от гомункула и поискал своего друга. В глубине мастерской, среди станков, сновала одинокая быстрая тень.
– Сурен, там… в ящике, у стола. Еще один ледоруб. Возьми себе.
– Не надо. – Лусинян вынырнул из полумрака, держа в одной руке мое видавшее виды оружие, а в другой новенький отточенный топор. Красного цвета. Без сомнения он был снят с пожарного щита на одном из погибших кораблей.
– Ледоруб у нас уже есть. – Объяснил Сурен. – Но может понадобиться и что-то помощнее.
С ярко-алым топором в руках мой друг выглядел очень внушительно. Ни дать, ни взять древний воин только что вышедший из жестокой кровавой сечи.
– Твоя правда.
Я принял из рук друга свой легкий тонкий заступ, и мы ринулись к куче бесполезного старого железа, сваленного в дальнем углу мастерской. За ним была дверь, а за дверью дорога к свободе, к жизни.
Глава 17
Штурм мастерской Жиля не заставил себя долго ждать. За нашими спинами что-то гремело и грохотало. С таким звуком наверняка работает стенобитная машина. Правда сомневаюсь, что в арсенале Анцыбала имелось такое устройство. Скорее всего, он сам, эта груда мускулов и ярости сейчас таранила сооруженную нами баррикаду.
Вспомнив это огромное беспощадное чудовище, я поежился и потребовал от поддерживающего меня Сурена:
– Давай-ка, друг милый, поднажмем.
Мой друг добавил ходу, но тут же притормозил, понимая, что мы рискуем влететь в стену при первом же изгибе туннеля.
– Жаль факел не додумались захватить, а то темновато тут становится, – посетовал он.
– Да, порода светится уже не так сильно, – согласился я. – Ну да это ничего, не беда, свернуть тут уже некуда. Те два поворота мы, слава богу, миновали.
У меня мороз пошел по шкуре, когда я вспомнил две темные штольни, те самые, о которых нас предупреждал Жиль. Из глубины первой исходило пугающего вида темно-красное свечение. Я даже не мог представить себе, что такое бывает. Мрак как будто губкой впитал в себя целое море крови. И вот эта липкая густая субстанция ожила и сейчас гнездилась в огромном черном провале.
Второй запретный туннель оказался еще ужаснее. По нему гулял отвратительный тошнотворный ветер, воняющий горелой плотью. Он налетал порывами, словно вздохами, и я не мог поручиться, что это и впрямь не были вздохи… Вздохи кровожадного ненасытного чудовища, пожирающего тысячи человеческих тел.
– Лестница! – выкрикнул Сурен, споткнувшись о каменную ступеньку.
– Поднимаемся. – Я вспомнил наставления Жиля. – За ней будет второй туннель.
С каждым новым шагом становилось все темнее и темнее. Видимость уже упала до одного метра. Да вообще, какой там к дьяволу метр! Я различал лишь бледное продолговатое пятно у себя под ногами и только умом понимал, что это следующая ступенька. Сурен, само собой, видел намного лучше. Кто бы сомневался, все-таки два глаза у человека! Если что, опасность он заметит первым. Так и вышло.
– Там тень какая-то мелькнула, – прошептал мой друг.
– Где? – я весь напрягся и поудобней перехватил ледоруб.
– Слева, на стене, – подводник не смел повысить голос.
– Увидеть тень в темноте? Да… это ты постарался.
Я оттолкнул Сурена, чтобы освободить вторую руку. После чего залез в карман и извлек оттуда зажигалку.
Маленький огонек затрепетал на сквозняке. Его неясный свет осветил совершенно пустой, уходящий вверх туннель. Вместе с вырубленными в полу ступенями этот ход очень напоминал эскалатор метрополитена, только перил не хватало.
– Почудилось, – вздохнул я с облегчением.
– Должно быть, почудилось, – согласился Сурен.
– Тогда пошли, нечего время терять.
– Только ты зажигалку не гаси, – попросил мой друг. – С ней все же как-то поспокойней будет. Или лучше пергамент зажги, ну тот…, на котором план нарисован. Факел получится. А план… он ведь нам уже ни к чему.
– Нет уж, – я хотел отрицательно покачать головой, но боль в надломленной шее вынудила оставить это намерение. – Пойдем на ощупь. Впереди ждет еще один туннель, а в конце него та самая комната. Вот дойдем до нее, тогда и засветим лампадку. А пока нечего зря иллюминацию устраивать.
На том и порешили, вернее я решил. Сурену ничего не оставалось, как горестно вздохнуть и молча исполнять роль поводыря. Однако, страхи и видения его не оставляли. Подводник то и дело вздрагивал и судорожно сжимал мое плечо. В такие мгновения уже не он меня, а я упрямо тащил его вперед. В конце концов мне надоело это шараханье. Я уже собирался устроить Сурену разнос, но вдруг сам почувствовал это.
На меня смотрели из темноты. Нет, не на нас с Суреном, а именно на меня, Алексея Глебова. И взгляд этот был ненавидящий, испепеляющий, но вместе с тем смутно знакомый. Что-то такое я уже определенно видел… Кто-то смотрел на меня вот именно так… Не удержавшись, я снова щелкнул зажигалкой. Никого. Каменные стены да ровный, покрытый толстым слоем пыли пол. Мы стояли на последней ступеньке. Лестница закончилась, и впереди начинался тот самый финальный перегон, в конце которого находилась потайная дверь.
– Гляди, сколько пыли, – неожиданно произнес Сурен. – Если бы тут кто-то был, то обязательно оставил бы следы. Ведь верно? Мы же с тобой оставляем следы?!
– Оставляем, – я посветил зажигалкой под ноги и убедился, что позади тянутся две цепочки четких отпечатков. Одна моя от грубых тракторных подошв, а другая Сурена – следы босых ног.
Нам даже не пришлось переспрашивать друг друга. Мы оба отдавали себе отчет в том, что кого-то видели, а может что-то. Это неведомый кто-то или что-то был здесь, смотрел на нас из темноты. Но он пропал, бесследно исчез, испарился, как только в руках у меня засиял маленький огненный светлячок.
– А не зажечь ли нам пергамент? – понукаемый неожиданно навалившимся страхом темноты, предложил я. – Теперь уже можно, теперь уже в самый раз.
– Давай я подержу зажигалку, пока ты будешь доставать листок, – чувствовалось, что Сурен ни на мгновение не хотел оставаться в темноте.
– На, держи.
Я передал другу отполированную коробочку, а сам стал доставать из кармана сложенный вчетверо листок. Пока распрямлял пергамент, да скручивал из него трубочку, мой друг поднял горящую зажигалку высоко над головой и стал внимательно изучать свод туннеля.
– Что ты там ищешь? – занятый своим делом, я одарил подводника одним быстрым взглядом.
– Если на полу следов нет, значит, они приходят сверху.
От такой новости я замер, судорожно вцепившись в пергаментный рулончик.
– Сурен, ты о ком? Кого ты видел?
– Их. – Мой друг был недвижим как статуя и глядел куда-то в пустоту. – Я видел матросов из моего экипажа.
– Кого?! – разум отказывался верить.
– Да, я видел, – Сурен говорил ровным бесстрастным голосом человека, находящегося под гипнозом. – Они были здесь. Они смотрели на меня, смотрели и проклинали. Они все винили именно меня. Не инженеров-испытателей, не эти проклятущие торпеды, а именно меня – своего командира.
Не может быть! Такого просто не может быть! У Сурена наверняка поехала крыша. И причем тут его матросы? Сейчас надо бояться не проклятий мертвецов, а другой, более реальной опасности. А проклятья ведь что? Проклятья погибшего экипажа подлодки это ведь далекое прошлое.
Прошлое?! У меня подкосились ноги, когда я подумал о прошлом. Именно в этом самом прошлом и жил тот призрак, которого минуту назад я видел во мраке. Только тогда он был еще человеком.
Шквалом накатили воспоминания. Тихие вечерние сумерки, гладкий как стекло океан и яркий оранжевый костер догорающей рыбацкой шхуны. Южно-корейская посудина под видом заблудившихся рыбаков долго шпионила в наших территориальных водах. Погранцов рядом как назло не оказалось, и тогда на перехват пошел я. Мой эсминец уступал в скорости этому легкому почти гоночному кораблику. Нарушители как пить дать ушли бы, не прикажи я открыть огонь.
В живых никого не осталось. К нам на борт подняли лишь тяжело раненного обгоревшего шкипера. Немолодой человек явно не азиатской внешности. Умирая на моих глазах, он не проронил ни слова. Просто молчал и с ненавистью глядел на меня, вот точно так же, как он делал это и сейчас.
Открытие ошеломило и обескуражило. Ладно, пусть мне привиделся кошмар, тот, что из самых жутких снов. Ничего, бывает. Но ведь не одному мне. Сурен тоже видел. Видел то, что без сомнения хотел бы позабыть навечно.
Эта мысль так и осталась коротким бессвязным обрывком. Ей не суждено было оформиться во что-то большее, во что-то конкретное и вразумительное. Она скрючилась, сжалась, завяла на корню, раздавленная леденящим душу свирепым ревом. Он донесся сзади, из темной глубины бездонных катакомб. Исполинские звуковые волны ударили в нас штормовым шквалом и, защищаясь от него, мы сгорбились и закрыли лица руками.
Не помню, кто первый закричал «Бежим!». По-моему все-таки я, хотя, если честно, то голоса своего я не узнал. Писклявый фальцет зашедшегося в истерике евнуха. Однако неважно как я кричал, главное что – Бежим! И мы понеслись. Мы мчались как дикие звери, спасающиеся от лесного пожара. Вперед нас гнал панический первобытный ужас. Чудилось, что свирепый монстр уже рядом, что пол сотрясают его гулкие шаги, что мы слышим его свистящее дыхание, что в спины нам бьет смрад из его разинутой пасти.
Мы бежали в полной темноте, позабыв о боли, ранах и усталости, то и дело падая и натыкаясь на стены. Про свет мы напрочь позабыли, и это было ошибкой. Анцибал все еще не появился, зато по наши души пришли они… Призраки. С каждым шагом их становилось все больше, все неистовее казались их крики, все ближе подбирались их хищные руки.
Это было жутко и страшно. Однако, по мере того, как приходило понимание, становилось все страшнее и страшнее. Ведь я их знаю. Я их всех знаю! Те, кого встречал на своем жизненном пути, те, кто расстался с жизнью по моей вине, кого обидел, кого оттолкнул, через кого переступил. Не имеет значения, есть на мне вина или нет, действовал ли по своей воле или выполнял приказ, они все равно пришли сюда, пришли, чтобы поквитаться.