И тут меня словно обдало кипятком. Я четко вспомнила момент, когда Добронега впервые посмотрела на меня так, как никогда не смотрела на Всемилу. Это действительно случилось уже в Каменице – после того, как я вслух удивилась немой девочке в доме княгини. Я сделала то, что не могла сделать настоящая Всемила! Мать самой Всемилы была немой, и Добронега не считала это недостатком. И ее муж не считал. Радим с Найденой, по словам Добронеги, души друг в друге не чаяли. А это значит, что Всемила никогда, ни при каких обстоятельствах не могла указать Добронеге на чью-либо немоту как на недостаток. Даже если втайне так и думала. Вот оно!
Девочка давно убежала, а я все сидела и потрясенно смотрела на погрузившийся в сумерки сад за окном. Я знала, что рано или поздно меня разоблачат. Чувствовала это с первой минуты своего появления здесь, но никогда не думала, что это произойдет вот так. А что, если моя потребность поехать в Каменицу была тоже навеяна Святыней именно для того, чтобы меня разоблачили здесь, вдали от Радима, который не стал бы судить без разбирательств и на чью защиту я могла надеяться?
Не знаю, сколько времени я провела в этой комнате. Сад Милонеги поглотила влажная тьма, над ухом звенели комары, а я не двигалась с места, понятия не имея, что мне делать дальше. Лишь когда огонек в оставленной девочкой масляной лампе стал заметно тусклее, я скрепя сердце собрала вышивку, прикрыла ставни и отправилась искать дорогу в покои, так и не решив, как теперь смотреть в глаза матери Радима.
С замиранием сердца я приоткрыла дверь в нашу с Добронегой комнату и с удивлением увидела, что ее кровать все еще пуста. Зато в комнате было натоплено, а на столе горела лампа. Я некоторое время постояла у печи, грея руки о теплый беленый бок, потом умылась, думая о том, что отрицать догадку Добронеги бессмысленно. Лучше всего завтра успокоить ее, сказав, что со Златой и ее ребенком все будет хорошо. Пусть я не знала этого наверняка, но ведь и Добронега точно так же ничего не знает наперед, а вероятность того, что она мне поверит и хоть чуть-чуть успокоится, все же была. Придя к такому решению, я наконец направилась к кровати.
Неожиданный укол тревоги заставил меня на миг замереть и посмотреть на закрытые ставни, за которыми воцарилась ночь. Где мать Радима? Может быть, с ней что-то случилось? Может, стоило ее поискать?
В задумчивости я откинула одеяло и краем глаза увидела на простыне какое-то движение. Инстинктивно отскочив прочь, я налетела на стоявший тут же сундук и едва не свалилась на пол. Если бы у меня были силы закричать, я, вероятно, перебудила бы всю Каменицу. Но животный ужас заставил меня лишь попятиться, слепо нашаривая хоть что-то для самозащиты, потому что из-под наполовину скинутого на пол одеяла выползала большая черная змея. Извиваясь и шипя, она скользила к краю кровати. В слабом свете по-прежнему стоявшей на столе лампы казалось, что ей не будет конца. Если бы я запрыгнула в кровать, как всегда это делала, не глядя, если бы я…
Змея соскользнула на пол, и тут я наконец закричала.
Защити меня.
Плотным кольцом обступают безликие тени, душат.
Обними меня.
Рядом с тобой я могу их пугающий шепот не слушать.
Обмани меня.
Мне ведь так мало нужно, чтоб снова тебе поверить.
Отпусти меня,
Дай мне исчезнуть из этого мира до первой потери.
Глава 6
Я не помню, как выбежала из покоев и куда бежала. Помню только, что мне навстречу выскакивали заспанные люди, а я не могла им внятно объяснить, что случилось, пока наконец на моем пути не возник Миролюб и намертво не прижал меня к себе, пресекая всяческие попытки вырваться. В его объятиях мою истерику точно выключили. Во всяком случае, кричать я, кажется, перестала. Однако стоило дому погрузиться в относительную тишину, как откуда-то издали раздался еще один женский визг.
– Змея! – закричала я, снова пытаясь вырваться.
Миролюб не пустил:
– Тихо, хорошо все.
– Не хорошо! – клацая зубами от страха, попыталась объяснить я. – В моей постели была змея!
На этих словах Миролюб резко меня выпустил и поспешил на шум.
– Не бросай меня! – в панике прошептала я, но он не услышал.
Я поняла, что никакая сила не заставит меня остаться в темном коридоре, потому что единственным освещением здесь служила тусклая полоска света из чуть приоткрытой двери. Что было за этой дверью, я понятия не имела. Возможно, покои Миролюба, потому что бежала я долго и вполне могла очутиться на мужской половине. Я сглотнула и бросилась за уже исчезнувшим Миролюбом. К счастью, на пути мне попалась перепуганная девочка с лампой. Кажется, та самая, что не могла говорить, во всяком случае, она молча взяла меня за руку и потянула в ту сторону, где исчез Миролюб.
До наших с Добронегой покоев мы добрались быстро. Вероятно, убегая, я в панике бессистемно петляла по коридорам, оттого путь и показался таким дальним. Свернув в знакомый коридор, я почувствовала, что ноги приросли к полу и дальше я не смогу сделать ни шага.
– Воду неси! Что стоишь?! – заорал кто-то, и я не сразу узнала в этом крике голос Миролюба.
Я бросилась вперед, забыв о страхе, и почувствовала, что тянет дымом. Мне навстречу выбежали сразу несколько женщин, и все они неслись так, будто за ними гнались. Не успела я войти в комнату и краем глаза заметить Миролюба, сбивавшего пламя с кровати, как кто-то сильно толкнул меня с криком:
– С дороги!
Я прижалась к стене, пропуская женщин с ведрами, мисками, ковшами. Мне на ноги выплеснулась ледяная вода. По коридору загрохотали тяжелые шаги. Спустя мгновение эта часть княжеского дома наполнилась воинами, которые втащили бочки с водой, мигом разогнав всех женщин.
Выбежав из дома вместе со всеми, я очутилась во дворе в приличной толпе изрядно перепуганных женщин. Некоторые из них держали на руках хнычущих детей. Дети постарше молчали, прижимаясь к матерям и кутаясь кто во что. В руках у нескольких подростков были факелы, освещавшие нашу встревоженную группу. Ни Златы, ни Добронеги не было.
Я сразу вспомнила об Алваре и о том, что способен сделать огонь. Не его ли это рук дело? В этот миг я осознала, что нахожусь в самом сердце деревянного города и, если этот огонь вызван Алваром, ни у кого из нас нет шансов на спасение. Мне стало по-настоящему страшно.
Вскоре из дома стали выходить хмурые воины. Двое из них вытащили набитый пером обгоревший матрац и бросили его прямо у крыльца. Три женщины тут же подхватили матрац и потащили к хозяйственным постройкам. Я наблюдала за всей этой суетой, боясь пошевелиться. Все кончилось? Беда миновала? Однако возвращаться в дом никто не спешил: женщины по-прежнему стояли во дворе, словно чего-то ждали.
Наконец на крыльце появился Миролюб. Только тут я заметила, что он без рубахи, впрочем, было непохоже, чтобы он сейчас стеснялся своего увечья.
– Хорошо все. Спать идите, – громко объявил княжич.
Тут же по двору пронесся вздох облегчения.
– Много ли сгорело, Миролюб? – с тревогой в голосе спросила пожилая женщина, беспрестанно гладившая по волосам девочку лет семи.
– Одной кроватью в доме меньше, не обеднеем, – со скупой усмешкой ответил Миролюб, и все рассмеялись. – А коль не ты бы, Мариша, так бы легко не отделались. Но боги миловали.
Старуха улыбнулась беззубым ртом:
– Ох, княжич-княжич, над старой-то потешаться удумал…
– Какая ж тут потеха? Кабы не твой наперсток, весь дом бы сгорел… – уже не таясь, расхохотался Миролюб, и только тут я заметила, что в левой руке старуха сжимает крупный наперсток. Вероятно, это было единственное, что оказалось у нее под рукой в момент пожара.
Смех Миролюба подхватили все, кто находился во дворе. В этом смехе было облегчение людей, разминувшихся с бедой.
Но отчего загорелась кровать? Неужели я, убегая, смахнула на пол лампу? Но это невозможно! Та стояла на столе, а я пятилась к двери и, кажется, к столу не подходила. Я вспомнила, что слышала женский крик из наших покоев, когда пыталась объяснить Миролюбу, что произошло. Может быть, кто-то из служанок увидел змею и бросил в нее попавшейся под руку лампой? Или это все же моя вина?
Пока я размышляла, на крыльце появился князь. В отличие от сына, он был полностью одет, лоб привычно перехватывал кожаный обруч. Словно Любим и не ложился в эту ночь. Он что-то негромко спросил у сына. Миролюб ответил. Князь внимательно выслушал и, как и княжич, обратился к собравшимся с шуткой. На этот раз досталось растрепанной девчонке, которая прижимала к себе подушку. В толпе тут же зазвучали беззлобные подтрунивания. Подождав, пока возбужденные голоса утихнут, Любим отправил всех восвояси. Женщины и присоединившиеся к нашей группе мужчины разошлись. Остались лишь старик с факелом и я, потому что не была уверена, можно ли мне возвращаться в комнату.
Любим медленно спустился с крыльца и направился в мою сторону. Я надеялась, что Миролюб последует за ним, однако в это время из дома появилась та самая Улада – мать его сына. В руках она сжимала стеганую куртку.
– Надень, княжич, застынешь, – послышался ее голос.
Я испытала укол – нет, не ревности – зависти. Они были семьей, у меня же теперь не было никого.
Князь оглянулся на сына со служанкой, однако ничего не сказал. Миролюб принял куртку, и Улада помогла ему одеться. Выглядело это так, будто давно стало привычным ритуалом. И о какой свадьбе может идти речь? Я здесь как телеге пятое колесо.
Любим повернулся ко мне и, забрав у старика факел, кивком отпустил того отдыхать. Я невольно посмотрела на факел, и перед глазами заплясали пятна. Пришлось зажмуриться, поэтому я не видела выражения лица князя, когда он произнес:
– Как огонь занялся?
Его голос прозвучал ровно, но мне стало не по себе.
– Я не знаю, – честно ответила я, открывая слезящиеся глаза. – Я выбежала из покоев. Лампа на столе была. Не знаю, отчего кровать загорелась.