Но Альгидрас понял.
– Нас тоже связала Святыня. В монастыре было несколько десятков братьев, но именно Алвар… – теперь уже запнулся хванец. – Это тоже связь. Только иная.
– Поясни!
– Не нужно это тебе! Достаточно запомнить, что Алвар опасен и ему нельзя верить.
Альгидрас смотрел мне в глаза раздражающе прямым взглядом, и я поняла, что он не ответит.
– Ладно. Вернемся к Деве. Допустим, Миролюб ее не переносил, но это могли сделать до него!
– Не могли. Есть кое-что еще. Помнишь, в Свири, когда меня посадили в клеть, я сказал, что не погибну?
Я медленно кивнула.
– Тогда я почувствовал Святыню впервые. Ее Силу и защиту. Сперва я разозлился. Думал, что Радим перехватил у кваров хванский Шар. Я ведь не помню весь путь до Свири. И я подумал, что весь этот год Шар был в Свири, а Радим ни словом не обмолвился. Но это был не Шар.
– Как ты понял?
– Святыни чувствуются по-разному. Тогда я решил, что просто забыл за год, как это. Да и после того обряда во мне было столько нового, чужого, что я не всегда одно от другого мог отличить. А когда ехали в Каменицу – я ведь в первый раз отъехал так далеко от Свири, – по пути я услышал Шар и понял, что в Свири чувствовал не его.
Я вновь подошла к столу и села напротив Альгидраса.
– Где ты услышал Шар?
– На середине пути. Он был западнее нас.
– Карты княжества у тебя, я так понимаю, нет и что там, западнее середины пути в Каменицу, ты понятия не имеешь?
Альгидрас улыбнулся и качнул головой:
– Карты вправду нет, но есть добрый люд. Там была Ждань, сгоревшая девятнадцать весен назад.
– А сейчас там что?
– Гиблое место, которое все обходят за мили окрест. Угадай почему?
– Потому что хванский Шар не та Святыня, которая хранит местный добрый люд? – приподняла бровь я.
Альгидрас снова мне улыбнулся, и я не смогла сдержать ответной улыбки, поймав себя на мысли, что пикироваться с ним по-доброму – это совсем не то, что спорить всерьез. Тут же вспомнились слова Алвара: «…злить его – отдельное удовольствие, но огорчать – это другое. Я не люблю его огорчать».
Альгидрас кашлянул, смущенный то ли моим пристальным взглядом, то ли перехваченными эмоциями. Я спрятала улыбку, разгладила подол на коленях и спросила:
– Ты поедешь с нами в Свирь?
Он коротко кивнул.
– Я еще хотела спросить, – начала я, но он меня перебил, разом напрягшись:
– Позже – у нас гости.
Громко хлопнула соседняя дверь. Я подождала несколько секунд, но к нам так никто и не постучал.
– Ты уверен? – спросила я.
Вместо ответа он пружинисто поднялся с места и, к моему удивлению, распахнул ставни на окне. В комнату тут же ворвался сырой воздух, и пламя в очаге заколебалось. Альгидрас же немного отошел от окна и встал перед ним, вглядываясь в темноту. Я некоторое время смотрела то на него, то на окно, и, когда уже совсем было решила, что он все-таки сошел с ума, в комнату бесшумно скользнули два человека.
Если позволить сомненьям закрасться в душу,
Если поверить во все, что тебе нашепчут,
Краше ли станет жизнь с этой правдой ненужной,
Той, что тяжелым камнем придавит плечи,
Той, что отравит самое светлое утро,
Той, что тебя отвернет ото всех, кто дорог?
Сможешь ли ты обменять свою веру на мудрость?
Что, если мудрость, как счастье, – всего лишь морок?
Глава 8
– Какая ранняя нынче осень, брат Альгар, – негромкий голос Алвара звучал, как всегда, до отвратительного жизнерадостно. – Или тут всегда так?
– Это моя вторая осень здесь. Не могу сказать, – негромко откликнулся Альгидрас и демонстративно уставился на спутника Алвара.
Я тоже не могла отвести от него взгляда. Это был довольно молодой мужчина невысокого роста. Левая половина его головы была обрита наголо, на второй половине волосы были заплетены в мелкие косички. Левая бровь тоже отсутствовала. Сам он был темноглаз, темноволос, и все это вместе выглядело слегка пугающе. Он, вероятно, принадлежал к касте воинов, потому что первое, что сделал, – окинул комнату цепким взглядом. На мне его взгляд едва задержался – кажется, Альгидрас интересовал его куда больше.
– Кто это? – так и не дождавшись хороших манер от Алвара, спросил Альгидрас.
– Это Вран – один из моих воинов.
Тот никак не отреагировал на свое имя, продолжая изучать хванца. Альгидрас наконец что-то медленно произнес на кварском. Вран ответил одним словом. Альгидрас в ответ склонил голову и прижал ладонь к сердцу. Вран кивнул.
– Ну, все? – нетерпеливо спросил Алвар. – Можно войти уже?
Хванец, который до этого стоял перед окном так, что двоим мужчинам оставалось чуть больше метра пространства, отошел в сторону. Алвар и Вран первым делом подошли к очагу и повторили ритуал, который я уже видела в исполнении Алвара: один за другим провели ладонью сквозь пламя, что-то шепнув. После этого Алвар обернулся ко мне и широко улыбнулся:
– Здравствуй, краса! Какой славный сегодня выдался день, правда?
– Неправда! – ответила я, раздраженная его паясничеством. – В доме князя был пожар!
– Я знаю, – склонил голову Алвар. – Но не пожар то был – поджог.
– Твоих рук дело? – с подозрением спросила я.
Он посмотрел на меня в упор и медленно произнес:
– Когда я говорю, что я не враг, краса, это означает, что я не причиняю вреда тем, кому это сказал. Я не враг княжичу.
– Потому-то ты выкрал и мучил его сына?
Старейшина Савойского монастыря несколько секунд смотрел очень серьезно, и я успела пожалеть о своих словах. Он не враг княжичу, но с чего я взяла, что не враг мне? Могу ли я надеяться на то, что Альгидрас меня защитит? Я покосилась на хванца. Тот в упор смотрел на Алвара, но пока ничего не предпринимал.
– Я его не мучил, – беспечно ответил Алвар, успевший принять свой привычный благодушно-насмешливый вид.
– Откуда ты знаешь, что это был поджог? – все-таки спросила я, не став развивать тему про мальчика. Очевидно, у нас были слишком разные понятия о благородстве и сострадании.
– Оттуда же, откуда мой дорогой Альгар знает, о чем шумит ветер, да, брат? – с этими словами он подошел к Альгидрасу и закинул руку тому на плечо.
Альгидрас взял Алвара за запястье и осторожно снял его руку. Алвар, впрочем, ничуть не стушевался, а, заметив размотавшуюся повязку хванца, бесцеремонно перехватил раненную им же самим ладонь и достал свободной рукой нож из-за пазухи. Ловко разрезав превратившуюся в лохмотья ткань, он развернул ладонь Альгидраса к огню, нахмурился, повертел и так и эдак и что-то коротко бросил Врану на кварском.
– У меня есть в сумке, – откликнулся Альгидрас.
Он высвободил руку и направился к своей сумке, оставленной у двери, и вскоре уже выставлял на стол один за другим деревянные туески с мазями. Открыв первый, Альгидрас понюхал содержимое и тут же отставил в сторону. Та же судьба постигла еще два туеска. Четвертый по счету он подвинул к Алвару.
Тот, проигнорировав туесок, взял по очереди первые три и, понюхав, отставил на край стола.
– Брат мой, неужели твои драгоценные руки поднялись на то, чтобы испортить эти чудо-бальзамы?
Альгидрас ничего не ответил.
– Твои снадобья испортили? – удивилась я.
– Еще по пути в Каменицу. Оттого я не мог предложить их Злате.
– Господи! – Я на миг прижала ладонь к губам. – А Добронега решила, что ты просто не хочешь помогать!
– Я знаю, – вздохнул Альгидрас. – Но как бы я ей сказал, что кто-то из воинов добавил в них песок, глину, а то и вовсе раздавленного слизня?
Я вспомнила, что Альгидрас и так был в положении подозреваемого с момента встречи с Алваром. Если бы он заикнулся о том, что кто-то рылся в его вещах и нарочно испортил лекарства, трудно представить, что бы там началось. А ведь на это, вероятно, и было рассчитано. Обычная провокация. Мне стало горько оттого, что Добронега заблуждалась. А еще я вспомнила ее слова о том, что если я должна кого-то забрать, то пусть это будет Олег, и мне стало обидней вдвойне.
Алвар меж тем зачерпнул мазь и ловко обработал жуткого вида ожог на ладони Альгидраса. Я поспешно отвела взгляд, потому что при виде ран мне всегда становилось не по себе. Вот и сейчас я старалась дышать глубоко, но заживляющая мазь пахла так резко, что становилось только хуже.
– Тебе плохо? – обеспокоенно спросил Альгидрас.
Я помотала головой и постаралась взять себя в руки. Объективно хуже всего сейчас было ему.
Тут в комнате раздался стук, и я, вздрогнув, бросила взгляд в сторону окна. Но оказалось, что Вран всего лишь прикрыл ставни. Присев на корточки под окном, он прислонился спиной к стене и закрыл глаза.
– Почему у него такая странная прическа? – прошептала я, чтобы отвлечься от мыслей об ожоге.
– Он носит траур, – пояснил Алвар, отрывая полосу чистой ткани от большого куска, раздобытого в сумке Альгидраса.
– По ком? – так же шепотом спросила я.
– По брату, – ответил Альгидрас.
Я посмотрела на него, и меня озарило:
– Ты об этом его спрашивал?
Тот ограничился кивком, а Алвар охотно пояснил:
– Если человек нашего народа носит траур, то всяк, встретивший его, должен непременно спросить по ком. Потому что тому, кто носит траур, это важно. И, встретив его вопросом, ты выражаешь свою… свое…
– Уважение, – подсказал Альгидрас.
– Уважение, – медленно повторил Алвар. – Как сложно говорить на этом языке, – снова пожаловался он и вдруг добавил без перехода: – Каждый сам решает, носить траур или нет. Если бы умер Альгар, я бы тоже обрил голову и завязал ритуальные косы.
Я едва не фыркнула, на миг представив Алвара в таком виде, а потом с удивлением поняла, что он не шутил, потому что, хотя на его губах и играла привычная улыбка, взгляд оставался предельно серьезным.
– А я не буду так делать, когда ты умрешь, – спокойно произнес Альгидрас, внимательно следя за тем, как руки Алвара ловко накладывают повязку.