Мысль была неприятной, впрочем, далеко не новой. Я ведь уже видела, насколько опасным он может выглядеть, несмотря на свои смешные девятнадцать. Посмотрев на Альгидраса, я задала вопрос, который время от времени всплывал в сознании, отравляя мои чувства к нему:
– Я могу тебе доверять?
Хванец скрестил руки на груди, и я усмехнулась, разом вспомнив, что так делают люди, которые что-то скрывают.
– Я не причиню тебе вред и сделаю все, чтобы помешать другим его причинить.
– Почему?
– Потому что я тебе обещал.
– Это единственная причина?
– Потому что ты попросила о помощи.
Я закрыла глаза, чувствуя, как душу затапливает горечь. Он возится со мной из жалости, потому что я слаба и бесполезна в этом мире, потому что уцепилась за него как за соломинку и переложила на его плечи свои страхи и проблемы. Он чувствует себя виноватым в смерти родичей и просто не может пройти мимо еще одного страдающего существа, даже не попытавшись ему помочь. Это, безусловно, говорило о благородстве Альгидраса, но я-то хотела отнюдь не жалости. Я хотела быть нужной сама по себе.
Мне вдруг стало невыносимо находиться с ним в одной комнате. На глаза навернулись слезы. После пережитого сегодня стресса это было ожидаемо, но я все равно почувствовала себя ничтожеством, когда, не удержавшись, всхлипнула. Зажмурившись еще сильнее, я отвернулась и принялась вытирать лицо. Мне не хотелось выглядеть такой жалкой. Хотелось, чтобы, когда я исчезну из этого мира, он вспоминал меня сильной. Впрочем… не было во мне никакой силы. Я ведь вправду была жалкой и слабой.
Я почувствовала, что он подошел вплотную, за секунду до того, как моей щеки коснулись теплые пальцы.
– Не плачь, – раздалось над моей головой. – Все пройдет. Никто тебя больше не обидит.
От этой нелепой фразы я зарыдала еще сильнее. «Не от страха я плачу, дурак ты эдакий!» – хотелось крикнуть мне, но я только оттолкнула его руку и отодвинулась, насколько позволяла лавка.
Альгидрас вздохнул и отошел. Успокоилась я довольно быстро, а когда наконец повернулась, увидела, что он стоит перед печью спиной ко мне. Я некоторое время разглядывала его силуэт на фоне огня и думала, что мне очень хотелось бы сохранить память о нем. Если мне было суждено погибнуть здесь, я хотела бы помнить о нем до последнего вздоха. Мне была дорога эта нелепая, навеянная и такая неуместная любовь. Она сейчас казалась единственным, что имело смысл в этом мире.
– У нас есть вода? – проскрипела я, и он, резко развернувшись, суетливо кинулся к брошенной у порога сумке.
Я тут же вспомнила, что его выбивают из колеи женские слезы, и улыбнулась. Смешной он все-таки. Выпив воды из протянутой фляги, я бодро произнесла:
– Значит, завтра мы едем в Свирь?
Альгидрас кивнул, внимательно глядя мне в глаза.
– Нас ждут какие-то неожиданности по пути?
Он на миг замялся, потом пожал плечами и тут же произнес:
– Нет. Путь будет легким.
– А врать ты все-таки не умеешь, – усмехнулась я, отмечая про себя, что не чувствую его эмоций вообще.
Вот о чем говорил Алвар. Он не дает себя чувствовать, потому что ему есть что скрывать. Впрочем, мне уже было на это наплевать. Я еду в Свирь. Там Радим, там… Я задохнулась от внезапного осознания.
– Мы едем в Свирь. Значит, я снова начну… плохо себя чувствовать? – спросила я, в последний момент заменив готовое сорваться с языка «умирать».
Альгидрас нахмурился и закусил губу.
– Не бери в голову, – произнесла я, – ты ведь в этом не виноват. Это все ваша Дева. Интересно, что ей от меня нужно? Никакой особо важной информации я тебе не сообщила. И от чувств, навеянных ею, тоже проку никакого. По-моему, только головная боль тебе. Странная она все-таки. Мне казалось, что Святыня должна иметь конкретную цель. А чего хочет эта, вообще непонятно. Правда?
Я тараторила, чтобы как-то заглушить чувство страха и безысходности, и наблюдала за тем, как Альгидрас, нахмурившись, убирает флягу в сумку, кладет на стол нож и какой-то сверток, относит сумку к двери. Я надеялась лишь на то, что он не заметит, как меня трясет. Вероятно, надеялась напрасно, потому что он хмурился все сильнее.
– Ладно. Забудь, – наконец махнула рукой я. – Знаю, что ты обещал найти способ избавить меня от этого, но ты ведь не… чудесник. Кажется, так в Свири говорят?
Я улыбнулась преувеличенно бодро и поднялась на ноги:
– Давай уже спать!
Сказав это, я поняла, что не испытываю никакой неловкости и трепета оттого, что мы собираемся ночевать вдвоем. Ведь наверняка он не будет спать со мной.
– Передай нож! – попросил Альгидрас, что-то делая у печи.
Подхватив со стола оставленный хванцем клинок, я рассеянно протянула его рукоятью вперед. Мне показалось, что рука Альгидраса дрогнула, принимая оружие. Впрочем, мне просто могло померещиться из-за игры света на перстне Алвара. К тому же я решила, что довольно ловить его реакции и угадывать мысли. Глупости все это! Дева, любовь… Ерунда! Скоро все закончится. Для меня точно.
Я так старательно прокручивала эти мысли в голове, что оказалась совершенно не готовой к тому, что произошло через секунду. Альгидрас перехватил мое запястье здоровой рукой и, шагнув вперед, поцеловал меня в губы.
Первое, что пришло мне в голову, – это какая-то шутка. Вторая мысль наскочила на первую: какого черта он творит? Третья мысль о том, что мне нужно его оттолкнуть, наткнулась, как на стену, на четвертую: если я его оттолкну, все прекратится и никогда… никогда больше…
Моя рука метнулась к его плечу в попытке то ли оттолкнуть, то ли удержать, а его ладони скользнули по моей спине и прижали меня к его груди с такой силой, что стало трудно дышать. В затуманенном мозгу заполошно бились мысли, наскакивая друг на друга и сшибаясь, как волны в шторм, ровно до того момента, как я решилась ответить на его поцелуй. А потом я пропала и в голове не осталось ни одной связной мысли, только где-то на краю сознания мелькнуло понимание, что ничего я в своей жизни не знала о поцелуях.
Мой плащ соскользнул с плеч, и я даже не удивилась тому, как Альгидрасу удалось его развязать. Видно, он все-таки чудесник, который может все: даже вот так, одним махом разрушить все барьеры, смести мысли о жалкости и бесполезности. Разве могла я быть ненужной и бесполезной, когда его дыхание сбивалось и рука, касавшаяся моей щеки, ощутимо дрожала? А еще за плотно закрытыми веками я чувствовала отблески света от печи и лампы. И оттого казалось, что я только что смотрела на солнце.
Одежда скользила по покрывшейся мурашками коже, обнажая что-то гораздо большее, чем просто тело. И я наконец осознала, что не то что оказалась в этом мире – я родилась для Альгидраса. И самым важным в эту минуту для меня было стать его частью. Это было нужнее, чем дышать, чем жить! Если бы я могла мыслить связно, я бы, вероятно, испугалась такой всеобъемлющей любви и самоотдачи. Но думать я не могла: в моей груди жарко пульсировал целый мир, ставший вдруг объемным и пугающе огромным, заставляя меня чувствовать себя одновременно маленькой песчинкой и бесконечной Вселенной. И когда я думала, что сильнее чувствовать уже не смогу, Альгидрас, случайно ли или намеренно, снял свои проклятые щиты – и меня унесло лавиной наших общих эмоций. Последним, что уловило мое сознание, был шепот Альгидраса на хванском, и я в который раз подумала, насколько прекрасен и певуч этот язык.
Я проснулась, чувствуя под собой жесткую поверхность вместо мягкой пуховой перины. Шея затекла от неудобного положения, но стоило мне чуть пошевелиться, как я вспомнила, где нахожусь и что случилось. Я распахнула глаза и встретилась с пристальным взглядом Альгидраса. Чуть сдвинувшись, я сползла с его плеча и принялась лихорадочно придумывать, что сказать. Мысль о шквале неконтролируемых эмоций, который мне довелось пережить, заставила покраснеть. Альгидрас это заметил. Не мог не заметить, однако он как ни в чем не бывало произнес:
– Доброе утро! Не замерзла?
Покосившись на его плащ, который нас укрывал, я помотала головой и пробормотала:
– Доброе.
– Просыпайся, я принесу воды.
С этими словами он одним плавным движением соскользнул с лавки, и только тут я заметила, что у него влажные волосы и, что отдельно меня удивило, сам он в штанах.
– Ты куда-то ходил утром?
Рука, потянувшаяся за висящей у печки рубахой, замерла на полпути, но тут же продолжила свое движение.
– Гулял, – ответил Альгидрас, не оборачиваясь, предоставив мне возможность рассмотреть его напряженную спину, испещренную безобразными рубцами, оставленными кнутом. Рубаха скользнула по спине, скрыв следы.
– Шрамы останутся насовсем?
– Какие? – не понял Альгидрас.
– На спине.
Он обернулся ко мне и чуть пожал плечами:
– Шрамы всегда остаются.
На теле… и на душе. Меня вдруг накрыло ощущением неправильности произошедшего. Я должна была оттолкнуть, я должна была остановить это! Альгидрас, точно почувствовав мои сомнения, улыбнулся и, приблизившись, провел ладонью по моим волосам:
– Вставай, нам скоро в путь.
Не успела я даже рта раскрыть, как он коротко поцеловал меня в макушку и выскользнул за дверь, а я осталась терзаться угрызениями совести. Да, Миролюб не подтвердил свое намерение жениться, но я не имела права допускать случившееся.
Сев на лавку, я обхватила голову руками. Вероятно, мне не было бы сейчас так неуютно, если бы Альгидрас был рядом. Если бы он обнял, дал понять, что я нужна. Впрочем, откуда мне знать, как мужчины ведут себя здесь в подобных ситуациях? Может, этот короткий поцелуй и то, что он дождался моего пробуждения, – это уже верх демонстрации серьезных чувств?.. В памяти всплыло то, как он смотрел, как шептал что-то на хванском между поцелуями, и меня вдруг накрыло осознанием неизбежности произошедшего. Этого не могло не случиться. Слишком сильно я любила этого мальчишку. В Святыне ли было дело? Или же я сама умудрилась влипнуть в то, во что никогда, в сущности, не верила? И вот теперь в моей душе, несмотря на все условности, появилось понимание правильности того, что было между нами.