Миролюб ехал во главе отряда рядом с тем самым воином Алвара, который говорил по-словенски. Они о чем-то негромко переговаривались. Сам Алвар ехал позади нас, замыкая процессию, и я представляла, что он мог подумать, глядя на нас с Альгидрасом. Однако это меня не заботило, потому что я думала о словах хванца.
– Получается, все эти люди погибли сегодня из-за меня? – негромко сказала я, понимая, что не могу больше держать эту боль в себе. – Если бы меня отдали этим… сразу, дружина Миролюба выжила бы. Горислав бы выжил. Люди Алвара…
По моим щекам все же потекли слезы. Альгидрас помотал головой, растрепав мне волосы на затылке, и, длинно выдохнув, отстранился.
Я втянула голову в плечи, потому что воздух, коснувшийся разгоряченной кожи шеи, показался ледяным.
– Мы уже говорили об этом, – вздохнул Альгидрас. – Это вина того, кто хотел тебя убить. Из-за него погибли воины. Не из-за тебя. Даже думать так не смей.
Справа от нас пристроился Алвар. Я ожидала, что он вставит какую-нибудь двусмысленность, как обычно, однако он просто просканировал взглядом наши лица и вдруг произнес:
– Альгар прав. Нельзя винить цветок за то, что, срывая его, кто-то затоптал луг.
Я покосилась на Алвара и пробормотала:
– Спасибо.
– Утри слезы, краса, – откликнулся он. – Путь долгий, выбор трудный.
Альгидрас снова выдохнул, но ничего не сказал.
Миролюб оглянулся на нас, посмотрев вопросительно. Я помотала головой, мол, все нормально, а потом вдруг спохватилась и выпрямилась в седле.
– Мне, наверное, нужно ехать с Миролюбом!
Я не видела реакции Альгидраса, зато прекрасно оценила то, как возвел глаза к небу Алвар.
– Не начинай, – прошипела я в его сторону, ожидая, что он опять затянет волынку про то, чья я тут женщина.
– Ты хочешь унизить светлого княжича? – вежливо спросил Алвар и, не дожидаясь моего вопроса, пояснил: – Ему будет трудно и тебя удерживать, и конем править. Да и он намного тяжелее Альгара. Коня пожалей.
Я нахмурилась, понимая, что в его словах есть резон, но мне все равно все это не нравилось. Зато я вдруг поймала себя на мысли, что мне больше не фонит эмоциями Альгидраса. Словно он подзарядился энергией, пока прижимался к моему затылку. Ну и славно. С отстраненным Альгидрасом я хотя бы знала, как себя вести.
Вдруг в голову пришла мысль, что они оба всесильны. Могли ли они остановить тех, кто на нас напал? Нужно ли было жертвовать столькими воинами? Я посмотрела на задумчивого Алвара и все же решилась спросить:
– А ты не мог просто спалить погоню?
Я не стала добавлять, что тогда бы выжили воины Миролюба и самого Алвара. Однако он понял все без лишних слов.
– Первое, чему нас учат в монастыре, – понимать, сколько бед может наделать вырвавшаяся на волю Сила. Я мог бы остаться там один, и я бы не погиб. Но погибло бы много больше, нежели три дюжины лиходеев. Сила в бою – совсем не то, что Сила в покое. Она вынуждает отпустить ее на волю, хотя бы малую часть. По-иному битву не выиграть. Огонь движется очень быстро, краса, а жилища на земле светлого княжича отстроены из дерева.
Стоило Алвару замолчать, как Альгидрас подал голос:
– Тебе труднее держать Силу здесь?
Алвар прикрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то, а потом просто кивнул, и я больше не решилась ни о чем спрашивать.
Ближе к вечеру мы остановились на ночлег в лесу. Сперва я решила, что это шутка, потому что, несмотря ни на что, не могла воспринимать стремительно темнеющий лес как безопасное место. Однако наш отряд спешился, расседлал коней и разложил костер. Присев на поваленное бревно, я поняла, что, скажи мне кто сейчас вставать и отправляться в путь, я бы просто не смогла этого сделать. Глядя на весело потрескивавший костер, на воинов Алвара, жавшихся к нему, точно к матери, я отстраненно думала о том, что стихия в тебе – это не просто невероятно, это еще и разрушительно. Ансгар сегодня выжигал из них стихию. Меня саму затронуло рикошетом, потому что основной удар был направлен на тех, кто несет Огонь. Насколько же больно и страшно было этим людям. Насколько плохо им здесь, без своей Святыни, затерявшимся в чужом для них лесу. Я смотрела на кудрявого и бородатого воина, который давал мне флягу с водой, и вспоминала слова Алвара о том, что они способны чувствовать боль от огня. Но сейчас этот воин касался пламени и не убирал руки, не отводил от него глаз, а свернувшийся клубком на плаще и неловко вытянувший сломанную ногу Вран бездумно перекатывал в пальцах красный уголек.
Рядом со мной на бревно тяжело опустился Миролюб. Повернувшись к нему, я увидела протянутую лепешку.
– Поешь.
И хотя есть мне не хотелось, я приняла лепешку и, отломив половину, вернула ему. Он криво усмехнулся и, откусив от своей половины, стал не спеша жевать.
– Скоро уже дома будешь, – сказал он спустя какое-то время.
– Зачем меня хотели убить? – спросила я. Просто не могла не спросить.
Миролюб снова откусил лепешку, прожевал, глядя в огонь, а потом медленно проговорил:
– Верно, потому что люди боятся тех, кто вернулся из мира мертвых.
– Что? – не поверила я своим ушам.
– Тебя не было два месяца. Ты… да сама все знаешь.
– Я… – начала я, понимая, что понятия не имею, как продолжить.
– Я не спрашиваю ни о чем, – негромко откликнулся Миролюб, по-прежнему глядя то ли на костер, то ли на воинов Алвара, которым никак не удавалось согреться.
Я понимала, что ступаю на опасную почву, но у меня уже просто не было сил молчать.
– Добронега перед отъездом тоже говорила странное. Будто я… забрать кого должна.
Миролюб медленно повернулся ко мне, и я перестала дышать. Что я делаю?
– Она не говорила с тобой о том прежде? – понизив голос, спросил он.
Я лишь помотала головой. Хоть в чем-то я могла быть с ним честной. Миролюб повертел головой, разминая затекшую шею, вытянул ногу и, чуть сморщившись, потер колено.
– Болит? – зачем-то спросила я.
– После скачки всегда. Мальцом с коня упал. Одной-то рукой не сразу держаться научился, – усмехнулся он.
– Мне так жаль, что с тобой это случилось.
Миролюб перевел на меня взгляд и коротко бросил:
– Не жалей!
– Да нет же! Я не тебя жалею. Тебя ни к чему жалеть. Вон ты какой сильный. Ты когда сегодня с Ансгаром говорил… Ведь ты ничего не знаешь о стихиях, а говорил так, будто ты сильнее.
– А я и так сильнее, – вдруг улыбнулся княжич. – Потому что я не боюсь. Ни смерти, ни того, что после будет.
– Вот я и говорю, что не жалею тебя. Мне очень жаль, что с тобой это случилось. Что все могло быть иначе.
Щека Миролюба дернулась, и я поняла, что зря завела этот разговор.
– Прости, – быстро сказала я. – Я от усталости. И испугалась сегодня.
Не было смысла это отрицать.
Миролюб кивнул, принимая извинения, и снова повернулся к огню. Только тут я заметила, что Алвара с Альгидрасом у костра нет. В последний раз они стояли у расседланных лошадей, потом мне казалось, что они направились к костру, однако среди воинов Алвара их не было. Я нахмурилась. Ну куда их понесло в темноте-то?
– У них говорят «Прядущие», – вдруг произнес Миролюб, и я вздрогнула от неожиданности, потому что успела потерять нить разговора. – Ансгар называл так же. У нас говорят «забавец» или… «забавица».
Я задержала дыхание, Миролюб же продолжил:
– Я не знаю Прядущих – откуда они пришли, куда идут. Зато знаю о забавцах. Неужто Добронега в детстве не пугала, когда ты спать не хотела?
– Я всегда хорошо спала, – пробормотала я.
Ожидала, что Миролюб улыбнется, но он посмотрел на меня долгим взглядом, а потом продолжил:
– Забавец – тот, кто умер, да после вернулся. Помнишь, верно, как Ярослав испугался? Ты говоришь, что он был с теми, кто тебя украл. Верно, он видел тебя умершей. То ли обманули его так, то ли привиделось. Вот и испугался. Оттого и убить тебя хотел в ночи.
– Чушь! – усмехнулась я.
Миролюб пожал плечами:
– Люд верит.
– А ты?
Он снова пожал плечами и промолчал.
– Но почему этих забавцев нужно убивать? – спросила я.
– Потому что забавы у них недобрые. Они ведь не насовсем приходят, а лишь на время. А как время их кончится, они уводят с собой кого-то из рода или просто из близких.
И вот тут все со щелчком встало на свои места. Добронегино «забери». Вот оно что. Она знала, что… Господи! Я не смогла сдержать нервной усмешки.
– А меня хотели убить, чтобы я не забрала… кого?
Миролюб снова пожал плечами:
– Да хоть кого. Хоть воеводу Свири, а без него Свирь падет – сама видишь. Хоть дитя его выстраданное, хоть… суженого.
Я резко обернулась к Миролюбу.
– Ты тоже считаешь, что я должна забрать кого-то из родни? Или тебя?
Миролюб не стал отводить взгляда:
– Я не знаю, ясно солнышко. Знаю только, что кто-то пытался тебя убить. Ты спросила почему. Я ответил.
– Но ты тоже в это веришь? Ты меня… боишься?
Сама фраза звучала смехотворно, однако я вдруг поняла, что Миролюб вырос в этом мире суеверий и преданий.
– Коль я бы тебя боялся, ясно солнышко, ты бы в Свири осталась, – глядя мне в глаза, ответил он. – Я ничего не боюсь. Хотя нет, вру. Боюсь, что не смогу меч поднять. А пока я в силах, мне никто не страшен: ни забавцы, ни Святыни их с огнями да ветрами.
И сказано это было с такой спокойной уверенностью, что я в очередной раз подумала, какой он невероятный.
– Но ты тоже думаешь, что я эта самая… забавица?
Миролюб усмехнулся и, отправив в рот последний кусок лепешки, крепко обнял меня за плечи, притягивая к себе.
– Да хоть и забавица. Ну, заберешь в свои земли? Так там, верно, ничуть не хуже, чем здесь.
Я нервно усмехнулась и вдруг поняла, что не могу остановиться. Зажав рот ладонью и давясь смехом, я хохотала и хохотала, пытаясь не думать о том, как это выглядело для мужчин.
Тот самый воин, что давал мне воду, скользнув от костра, вдруг оказался прямо перед нами. Я почувствовала, как напряглась рука Миролюба на моем плече. Воин протянул мне флягу и, повернувшись к Миролюбу, что-то сказал по-кварски, потом досадливо сморщился и что-то спросил через плечо. Савоец, говоривший по-словенски, подсказал: