– Где ты видел? Покажи.
Так началась новая жизнь, и она оказалась еще труднее старой, потому что Огонь в Алваре ликовал, плясал, дразнил и что-то неведомое, доселе снисходившее до него лишь рядом со Священной чашей, прочно поселилось в груди. Мелкий вдруг заполнил собой все вокруг; и вышло это у него так просто, что Алвар только диву давался, не понимая, как же мог жить до этого и оставаться в уме. А еще Алвар выяснил, что стоило ему коснуться мелкого – неважно, случайно ли, намеренно, – как его едва не сбивало с ног странной волной азарта, нетерпения, обиды, настороженности, недоверия и безграничного восхищения. Сперва Алвар думал, что это его Огонь так играет, а потом понял, что Огонь в нем не просто признал хванца, он слился с тем огоньком, что едва тлел где-то в глубине мелкого, и стал неведомо как доносить до него все, что чувствует мальчишка. Так Алвар узнал, каково это – жить одному в чужом монастыре, сносить обиды от тех, кто старше, тосковать по дому, рваться в бескрайнее море. Но самое главное, не появись здесь младший сын старосты хванов, Алвар никогда бы не узнал, что чью-то душу может затапливать безграничным восхищением, теплом и благодарностью просто потому, что он, Алвар, рядом.
Жизнь в монастыре текла своим чередом. Они выбирались ночью тайком и бродили по коридорам, в которые не дозволялось ходить. Как думал мелкий, искали знаки на старокварском. На деле же находили гнезда летучих мышей, припрятанные старшими братьями запасы сладостей, но чаще неприятности на свои головы. Стоило попасться – обоим всыпали плетей. Алвару каждый раз хотелось выгородить мелкого, потому что каждый удар на спину того еще больнее, чем на свою, приходился. Он на всю жизнь запомнил самое первое их наказание и тощую мальчишескую спину, исполосованную плетью. И хоть видел, что брат Кемал, жалея хванца, прикладывался вполсилы, Огонь в Алваре три плети спалил, пока брат Ансгар не пришел да не пообещал, что им обоим еще больше влетит, если Алвар дурить не перестанет.
Сам Алвар по-прежнему делал все, чтобы до хванца не дошел даже отголосок предания об острове хванов. Впрочем, однажды все же пришлось сказать малую часть «из рода выйдет один и пойдет по пути, указанному Святыней, до заката дней», потому что тот умудрился где-то услышать, что есть предание о хванском острове, и стал требовать с Алвара обещание провести его в подземелье к свиткам. Алвару пришлось соврать, что сходит сам и после расскажет. Придумать что-то вместо пророчества у него язык не повернулся, да и настоящее всегда от простых строк отличишь. От истинного внутри все дрожит. Так и у мелкого от того отрывка задрожало. Алвар это всем собой почувствовал, потому что мелкий вцепился в его плечо, требуя повторить, и потекли чужие (хотя разве чужие теперь?) чувства по его венам, подгоняемые загудевшим в тревоге Огнем.
Порой Алвару было странно, что так вросли они друг в друга, – ведь пять зим разницы, да только отчего-то хорошо ему было рядом с мелким, спокойно. Будто огромный холодный замок вдруг стал наконец домом, где не найдет их никакая беда. Хоть и замирало сердце от мысли о Святынях, Алвар себя успокаивал тем, что это все далеко, нескоро. А еще он надеялся придумать что-нибудь после, не отпустить хванца на остров. Сперва хотел просто от беды уберечь, а потом вдруг понял, что сам уже не сможет без хванца остаться. Боялся даже подумать о ночах бессонных, что были раньше, когда Огонь наружу рвался. С мелким Огонь из неистового пламени превращался в ласковый ручеек: тек по венам мирно, не обжигал, наружу не рвался. Словно тот одним своим присутствием усмирять его умел. Порой Алвару думалось, что если хванец вступит в Силу Воздуха, то их двоих никто не сможет остановить: две их стихии будут способны уничтожить целый мир. От тех мыслей было страшно. Тогда Алвар глядел на хванца и успокаивался от понимания, что тот не такой, как он сам. Мелкий был не способен ничего уничтожить: каждый цветок в поле обходил, чтобы не наступить, мошек и тех сгонял, а не прихлопывал. Славный он был.
За все время их дружбы лишь однажды Огонь Алвара вырвался на свободу. Дело было весной. Ему минуло семнадцать зим. Мелкому целых двенадцать. Алвар уже угадывал, каким тот будет, когда войдет в возраст. Ростом и статью природа хванца обделила, зато он очень быстро все схватывал да навек запоминал. Освоил несколько языков. Умным он был. И Алвара то радовало, будто был хванец ему вправду младшим братом.
В тот день они сидели на берегу бухты, а должны были – в стенах монастыря. У Алвара было свободное время, а Альгар прогуливал общие чтения. Алвар заранее вздыхал, понимая, что мелкому влетит, но тот так отчаянно тащил его на берег, что отказать было невозможно. Вода оказалась ледяной, но они все одно полезли купаться. Алвару ледяная вода была не помехой: Огонь внутри не давал мерзнуть. Сперва он старался держаться к мелкому поближе, тайком согревая воду вокруг, но потом заметил, что у того и так губы не синеют, нос не краснеет. Алвар невзначай толкнул хванца в плечо и понял, что Альгар тоже подогревает воду. Правда, вряд ли делает это умом, потому что после осторожных расспросов стало ясно, что мелкий понятия не имеет о том, что в нем есть Огонь, никакого обряда не помнит, а из того времени помнит лишь смерть деда, который оказался вовсе и не дедом, а старым разбойником. Алвар тревожить хванца не стал. Решил рассказать позже. Когда тому придет время выбор делать: уезжать на остров или нет. Думал, что Огонь в нем на стороне Алвара будет да глупостей наделать не даст.
Накупавшись, они вылезли на берег и сели обсыхать. Альгар водил пальцем по земле и все не начинал разговор, а Алвар смотрел на два старых, обветшавших корабля, ткнувшихся носами в еле видный отсюда причал, и ждал.
Наконец Альгар, так до конца и не обсохнув, натянул штаны и снова сел спиной к Алвару, обхватив колени. Это не предвещало ничего хорошего, потому как с подобной позы начинались все их неприятные разговоры.
– Я хочу пройти в запретную залу со свитками, – себе в колени пробормотал мелкий.
Алвар потянулся к штанам, стряхнул с них землю и налипшие травинки и начал не спеша одеваться.
Слова его не удивили. Он ожидал чего-то подобного, но все равно сердце дрогнуло, потому что он не мог допустить, чтобы мелкий вошел в ту залу и узнал, что спустя несколько зим уйдет весь его род кострами на небо, а самого Альгара признает Святыня, которая станет вершить его жизнь до конца дней.
– Я хочу! – повторил мелкий.
– Хоти, – вздохнул Алвар, отчетливо вспомнив их первую беседу. «Висишь? Виси».
Альгар резко откинулся назад и, опершись на локти, запрокинул голову, посмотрев на стоявшего Алвара снизу вверх:
– Сходим, а?
– Ты понимаешь, что будет, если нас поймают? А нас поймают!
Алвар нарочно преувеличивал опасность, не желая допускать Альгара до свитков, хотя на самом деле уже давно мог входить в ту залу без ограничений. Смог бы и хванца с собой незамеченным провести. Да только ни за что не стал бы.
– Мне нужно туда попасть!
– Да что тебе опять втемяшилось?! – начал сердиться Алвар.
Мелкий резко сел и снова обхватил колени. Алвар скользнул взглядом по цепочке позвонков на тощей спине, по свежим следам от плети. Их уже столько раз ловили, что на них живого места не было бы, но, хвала богам, Огонь помогал мальчишке так же, как и ему самому: следы от плети затягивались быстро, так, что к следующему наказанию уже были едва различимы.
– Я все равно туда пройду. С тобой или без тебя! Понятно? Я знаю, что там что-то есть. Если ты не можешь того найти, то я смогу!
Когда на мелкого находила блажь, Алвар начинал злиться. Потому что с хванца сталось бы пойти. И тогда именно ему, Алвару, пришлось бы его останавливать, доносить старшим братьям, смотреть, как его наказывают. Если бы Альгар хоть на миг почувствовал то, что чувствовал Алвар, просто зная, что кто-то причиняет мелкому вред, он бы не был так беспечен. В те минуты весь монастырь был под угрозой. Да что там монастырь, Алвар не был уверен, на сколько миль окрест могла бы остаться выжженная пустыня, если бы он чуть хуже держал себя в руках. Порой задумывался, что стало бы с ним самим, позволь он хоть раз подобное, и отчего-то твердо знал, что у него будет возможность это испытать. В далеком будущем, на чужой земле, куда они придут по воле мелкого паршивца. Теперь он уже не сердился на выбор Огня. Он смирился и ждал, лишь глухо злясь порой на то, что хванец вообще не прислушивается к его мнению, считаясь только со своим «хочу».
– Ты не пойдешь, – негромко сказал Алвар, натягивая рубаху. – Я так сказал.
Альгар крутанулся веретеном и вскочил на ноги. Глаза распахнулись не то в удивлении, не то в возмущении.
– Да с чего ты взял, что я слушать тебя буду? – выкрикнул хванец.
В такие минуты его голос давал петуха, отчего он злился еще сильнее.
– Я старше. И это мой дом. А ты гость здесь, – отчеканил Алвар.
– Ну и беги к брату Сумирану. Понял? Мне плевать, – прошипел мальчишка.
И от осознания того, что мелкий допускает мысль, что он, Алвар, сдаст его на расправу, Огонь в груди вдруг полыхнул остро и ярко. Верно, отыгрался за все годы, что Алвар запирал его на пудовые замки. А с мелким расслабился, упустил власть, привык, что Огонь себя с ним как щенок послушный вел. Лишь в последний миг Алвар пламя на корабли вдалеке перебросил. Хванец и не заметил, что трава у его ног пожухла. Он вздрогнул и, точно несмышленыш, рот раскрыл, глядя на то, как за считаные мгновения догорели остовы старых лодий.
– Ты что? – благоговейно прошептал он и уцепился за запястье Алвара. Огонь тут же смирился и стал затухать, успокаивая ярость, зато душу затопил не свой страх. – Это ты, да? – глаза у мелкого были в пол-лица. – Да тебя же за это…
В этом он был прав. Алвар понимал, что наказания не избежать.
– Дуй отсюда, – приказал он.
– Нет, я с тобой! – выпалил хванец и еще сильнее сжал его запястье.
– Уходи, говорю, – рассердился Алвар, отцепляя от себя пальцы Альгара. – Рубаху бери и беги нижней тропкой.