– Это из-за матерей, – откликнулся Альгидрас, выпрямляясь. На его лбу отпечаталась полоса от стыка струганых досок.
– Из-за Найдены? Поясни! – потребовал Радим.
– Она была… одной из тех, кто несет в себе Силу.
– Найдена? Да она и говорить-то не умела. Кроткой была, тихой, глаз лишний раз не поднимала, – начал горячиться Радим.
А я смотрела на Альгидраса и думала о том, что он не видел Всемилу так, как видел остальных здесь, и я ее не видела. А еще я вспомнила найденное у Добронеги платье с тем же узором, который вырезал Альгидрас над покоями Златы и Радима. И этот же узор вышила Всемила на вороте своего платья. Я вспомнила, как Альгидрас признался, что его резьба – это письмена на старокварском. Как узор-заговор на этом языке мог оказаться на платье Найдены? Радим был неправ в своем нежелании признавать правду. Сила ведь никак не проявляла себя. Взять хотя бы Алвара с Альгидрасом. Большую часть времени ни одного из них невозможно было заподозрить в чем-то необычном. Наоборот, Альгидрас был худшим воином в дружине.
– Радим, – примирительно произнес хванец, – я знаю, что ты ее любил, твои отец и мать ее любили, она подарила тебе сестру. Но у нее вправду была Сила.
– Откуда ты знаешь? Ты ее даже не видел!
– Мне и не нужно. Свою мать я тоже не видел, но она появилась у хванов тоже из ниоткуда. Ее принесло море. И она, родив старосте сына, отправилась к богам. Как и Найдена.
– Найдена пришла из Ждани! Отец забрал ее оттуда после пожара, – голос Радима звучал уже менее уверенно, но все еще сердито.
– А в Ждань? – спросил Алвар.
– Она… родилась там, – совсем уж неуверенно закончил Радим.
– Ты точно знаешь? – прищурился Миролюб.
Радим нехотя помотал головой:
– У матери надобно о том спрашивать.
А я вдруг вспомнила слова из своей книги и воскликнула:
– Она была сиротой, жила у повитухи, пока та не померла. О ее родителях никто ничего не знал!
– Откуда ты взяла? – удивленно посмотрел на меня Радим.
– Мне… Добронега сказывала, – соврала я, понимая, что это может быть правдой. Мало ли чего рассказывала Добронега Всемиле за столько лет.
– А когда ты родился, хванец? – вдруг спросил Миролюб.
– Девятнадцать весен назад.
– За год до Всемилы, – пробормотал Миролюб и обратился уже к Алвару: – А ты?
– Двадцать четыре зимы назад, – откликнулся тот и, предвосхищая вопросы, добавил: – Матери я тоже не знал.
– Восемнадцать, девятнадцать, двадцать четыре…
Миролюб задумался, и было о чем. Слишком много совпадений. А еще мы с Альгидрасом знали то, чего не знали остальные: я сама родилась двадцать четыре года назад. Но я-то знала, кто моя мама. Она была жива-здорова и никакой Силой точно не обладала.
– Но что насчет меня? – спросил наконец Миролюб. – Мне тоже двадцать четыре. Но я знаю свою мать, и она уж точно не обладает Силой. Скорей слабостью, – помрачнел он.
Княжич будто подслушал мои мысли. Альгидрас ничего не ответил, опустив взгляд на наши руки. Я смутилась и хотела было отдернуть руку, но вовремя передумала. Все-таки эмоции эмоциями, а дело делом.
– А слабость, светлый княжич, стала одолевать твою мать после того, как тебя дитем похитили, – медленно проговорил Алвар.
– Поясни, – негромко попросил Миролюб.
Хоть его голос и звучал абсолютно спокойно, по тому, как сжались его челюсти, я поняла, что тема ему неприятна.
– Есть то, что ты должен узнать не от меня, Миролюб, – ответил Алвар, впервые назвав княжича по имени.
– Ты видишь здесь кого другого? – неожиданно съязвил Миролюб. – Отвечай! Я хочу знать.
Алвар посмотрел на Альгидраса, по-прежнему разглядывавшего наши руки. После затянувшейся паузы Альгидрас произнес:
– Алвар прав, Миролюб. Не мы должны о том говорить. Да и знаем мы не всё.
– Кто знает всё? – не сдавался Миролюб.
– Князь, – откликнулся Альгидрас. – Кто-то из близких ему, тот, кто был при нем, когда ты родился и когда тебя похитили. И кто был при нем после.
Миролюб вздохнул:
– Где ж их сейчас сыщешь?..
– Отец мой был, – вдруг подал голос Радим. – Не при рождении, а при том, как похитили, и после. Это он Миролюба вызволил. Еще Будимир был. Отец сказывал, тот всегда рядом с князем был.
На этих словах Миролюб вскинул голову и несколько секунд смотрел на Радима.
– Будимир, говоришь?..
– Только его все одно уже нет, – продолжил Радим, – а до князя неделя пути, и хорошо, если без лиходеев, а не как в этот раз. А Дева ваша – вот она, под боком. Того и гляди, весь город не огнем займется, так из ума все выживут. Хватит воду мутить! Говорите, что знаете!
– Огнем не займется, – откликнулся Алвар. – Слово даю.
– Да что мне с твоего слова, чужеземец? – хлопнул ладонью по столу Радим. – Я тебя знать не знаю, чтобы твоему слову верить.
– Мне веришь? – Альгидрас поднял голову, оторвавшись от разглядывания наших с ним рук.
Радим стушевался. Было видно, что он не хотел рубить с плеча, но и солгать не мог.
– Я тебе верю, хванец, – подал голос Миролюб. – Сказывайте. Даже если слова мне не по душе будут.
– А они будут не по душе, – пообещал Алвар.
Альгидрас же осторожно вытянул руку из-под моей ладони и глубоко вздохнул.
– Я расскажу. Только одному княжичу, – решился он.
– Прекрасно! – усмехнулась я, убирая руку со стола. – Как помощь нужна, так помогай, а как помогла, так иди, девка, отсюда, не мешай?!
Я вскочила на ноги, уперев руки в бока. Понимала, что веду себя глупо, но накопившаяся злость на Альгидраса не давала шансов остановиться. Хванец потер лицо руками и повернулся к Миролюбу:
– Можешь тоже убрать руку. Она больше не зовет.
– А если вернется? – откликнулся тот, но руку отнял и повращал плечом, разминая затекшие мышцы.
– Не вернется. Оказалось, что разом мы… – Альгидрас в растерянности чуть пожал плечами, точно не зная, как продолжить.
За него закончил Алвар:
– Она слабее, когда мы все разом.
– И то хлеб, – пробормотал Радим.
Альгидрас же повернулся ко мне и после колебания все-таки посмотрел в мои глаза:
– Я не гоню. Но это лишь княжича. Я не могу говорить о нем для всех.
Я сложила руки на груди и хмуро посмотрела на Миролюба.
– Я после тебе скажу, – пообещал он.
И хотя я ни на миг не поверила в это обещание, вынуждена была кивнуть. Подхватив со стола две миски – свою и Радима, – я отправилась в сени, но не успела даже достать таз для мытья посуды, как дверь скрипнула и ко мне вышел воевода. Он нес опустевшее блюдо из-под хлеба. Я налила в таз остывшей воды, потому что за теплой пришлось бы возвращаться в трапезную, взяла было миску, но вдруг почувствовала ладонь Радима на плече.
Он молча развернул меня к себе. Я удивленно взглянула в его лицо и замерла, потому что впервые Радим смотрел на меня как на незнакомку. Мое сердце ускорило бег, и я будто вернулась в тот день, когда он пришел проведать меня в дом Добронеги. Воевода стоял тогда – высокий, могучий, грозный – и занимал собой почти всю комнату. Я вспомнила, как боялась, что он увидит во мне самозванку, и как втайне хотела, чтобы это случилось, потому что слишком страшно мне было от неопределенности. Сейчас же я тоже посмотрела на него как в первый раз. Он больше не казался таким огромным и пугающим, ведь я привыкла видеть Миролюба, который был почти на полголовы выше воеводы. А еще я привыкла к самому Радиму, точно приручила его дикую силу. Знала, как он смотрит, когда сердится всерьез, как разбегаются морщинки у глаз от готовой вот-вот появиться улыбки. Пожалуй, я знала его лучше, чем кого-либо.
Так странно: в том, прошлом, мире я никогда не изучала людей так, как делала это здесь. Там я всегда спешила, отводила взгляд. А здесь они сами смотрели на меня прямо и открыто, и мне не оставалось выбора – лишь так же смотреть в ответ.
Радим шагнул вперед и, прижав меня к себе, уперся подбородком в мою макушку.
– Как же так, Всемилка? Найденка… Она как мать мне вторая была.
Мне было очень жаль Радима, но я не знала, чем его утешить, поэтому просто уткнулась лбом в его плечо и обняла изо всех сил. Я не знала, будет ли финал этой истории хорошим, но от всей души надеялась, что Радиму улыбнется счастье и он доживет до момента, когда сможет прижать к груди своего первенца.
Во дворе залаял Серый, и Радим отправился проверить, в чем дело, а я принялась мыть посуду, стараясь не думать о Деве, способной погубить целое княжество. Просто терла миски пучком заготовленной девочками травы и с тоской вспоминала первые дни в Свири. Насколько же спокойными они были, несмотря на пережитый мной шок.
Закончив с посудой, я вышла во двор. Радим с чем-то возился позади дома, и мне не хотелось его отвлекать, поэтому я уселась на лавочку под окном, прислонившись к шершавой стене, и закрыла глаза. Привычные звуки города успокаивали. Казалось, что ничего плохого просто не сможет случиться.
Спустя какое-то время скрипнула дверь, и кто-то спустился по ступеням. Я не стала открывать глаз, даже когда почувствовала, что рядом со мной на лавку присел Альгидрас. Смешно, я узнала его даже с закрытыми глазами: по тому, как дернулось сердце при его приближении. Он долго молчал, а потом негромко сказал что-то по-кварски. Я вздрогнула и распахнула глаза. Оказалось, что он обращался к Алвару, стоявшему у колодца.
– Алвар решил утопиться? – спросила я, глядя на то, как Алвар опирается ладонями о бревно и свешивается вниз, заглядывая в глубину.
– Верно, с Девой говорит, – боковым зрением я увидела, как Альгидрас пожал плечами.
– Где Миролюб?
– Ушел за Радимом.
– Дева вправду показала ему… то, что было?
Я по-прежнему не смотрела на Альгидраса, продолжая разглядывать неподвижно застывшего Алвара.
– Да, – нехотя ответил тот.
– Как ты объяснил это ему?
– Правдой.
– Правдой? – усмехнулась я и повернулась к нему всем корпусом: – А что есть твоя правда, Альгидрас?