Я облегченно выдохнула и, отстранившись от Альгидраса, посмотрела на Миролюба. Тот глядел на нас напряженно-выжидательно, но в его облике по-прежнему не было ничего необычного.
– Поясните про Будимира, – попросила я, чувствуя себя безмерно уставшей. «Закончатся у них когда-нибудь загадки или нет?»
– Как ты узнал? – прищурился Миролюб, обращаясь к Альгидрасу. Алвар за его спиной что-то сказал на кварском.
Альгидрас сперва ответил на кварском Алвару, а потом уже обратился к Миролюбу:
– Златан не мог поклясться здоровьем сына. Он не врал на суде.
– Дальше, – не стал отпираться Миролюб. – Это ты и от меня слышал. Я ей говорил, – кивнул он на меня.
– Значит, Златан чем-то тебе мешал, знал что-то, что не должны были узнать прочие. Горислав сказывал, он пил две седмицы до того. Со слов твоих воинов, Златан был не из тех, кто браге друг. Сложилось все это по времени с пропажей Будимира. Служанки на постоялом дворе в Каменице поведали Алвару, что твоя лодья и лодья Будимира ушли вместе. Но ты вернулся с полпути, а Будимира больше не видели.
– Он мог просто сбежать или правда попасть в плен, – подала голос я, когда Альгидрас сделал паузу, ожидая возражений княжича.
– Мог бы, – согласился он, по-прежнему глядя на Миролюба. – Только вскоре в живых не осталось ни одного из воинов, что были с тобой на той лодье. Одного подрал медведь еще по пути в Свирь. Вряд ли твоя задумка, но вышло на руку. Вторым был Златан, а оставшуюся дюжину ты взял нам в охрану. Не было нужды гнать короткой дорогой, княжич. Но ты выбрал ее.
Я заторможенно перевела взгляд с Альгидраса на Миролюба, потом на бледного Алвара, стоявшего позади княжича, потом вновь на Миролюба. Ожидала, что тот что-то скажет, как-то опровергнет эти чудовищные обвинения, но Миролюб молча смотрел на Альгидраса. Я вспомнила его дружину, такую веселую, шумную, молодую, потом слова Алвара, сказанные княжичу: «По твоей вине погибли мои люди», и ответ: «Оставить их там было твоим решением», хотела выдать что-то осмысленное, но вместо этого просто всхлипнула, зажав рот ладонью и во все глаза глядя на Миролюба. То, что едва не случилось сегодня со мной, отошло на второй план.
Миролюб дернул плечом и, развернувшись, направился в сторону Свири. Алвар был вынужден тоже сдвинуться с места.
– Будимир был мне вместо отца, – после непродолжительного молчания начал княжич. – На коня посадил, первый деревянный меч выстругал. Сколько я рос, он всегда за плечом.
– Но тогда почему? – сипло выдавила я, и шедший впереди Альгидрас встревоженно оглянулся.
– Почему? – Миролюб развернулся так резко, что я вздрогнула, а Альгидрас одним движением задвинул меня себе за спину. – Да не скачи ты оленем, хванец. Не трону я ее. На вопрос отвечу. Сказочку расскажу. Было мне весен пять. В Каменице ждали воеводу Свири. Готовились. Да от меня воины не отходили. Засыпаю – они тут, просыпаюсь – снова тут. И все при мечах. Звон с утра до ночи. Да со двора не выйти. А в тот день отец дозволил на рыбалку отправиться. Со мной два воина пошли. До сих пор их помню. Смел и Скор. Братья. Они чаще всего со мной были. Молодые, верно, да мне они все до неба казались. Мы до реки едва дошли, а там Будимир. Я к нему побежал. Обрадовался. Он всегда чуть не до облаков подкидывал. Вот и в тот раз на руки меня подхватил, через плечо закинул да пошел. Смел со Скором сперва за нами шли. Улыбались мне, страшные лица делали. А потом Будимир развернулся так, что я их видеть перестал, и Смел спросил: «Что?», а голос у него совсем на него не похож стал. Только я их все одно различал по голосам. А потом булькнуло, как бывает, когда скотине горло режут. Я, несмотря на малолетство, забой быков видел. Будимир развернулся и дальше пошел. Смел со Скором в траве лежали. Трава высокая. Я только ноги их и видел. Да старика над ними. С седой бородой. Мизинца у него на левой руке не было. Но я все одно отчего-то не испугался. Думал, игра. Испугался уже потом, как руку отсекли, как слова читали, чем-то мазали… Да все под землей.
Голос Миролюба звучал ровно. Только лицо расплывалось перед моими глазами. Альгидрас обхватил мои плечи, и я почувствовала, как он рукавом вытирает мне щеки.
– Тот старец был хваном, который потом к князю пришел? – спросил Альгидрас.
Миролюб пожал плечами:
– Не знаю. Я позже ничего не помню.
– Почему же ты никому не сказал? Почему он был при тебе и дальше? – в ужасе спросила я.
– Думаешь, я не сказал? Да я кричал отцу, что это Будимир меня отнес туда. Кричал про Смела и Скора. Про руку я тогда еще не понимал. Просто больно было да намотано, я и не видел, что там. Но мне сказали, что я рассудком помутился. И матери сказали. А потом я и сам верить начал. Только нет-нет да вспоминал тот звук, с которым Смела и Скора…
– Господи, – я прижала ладони к щекам. – Что же у вас тут все так?.. Я не могу больше. Не могу я это слышать, видеть вас всех не могу, – отчаянно всхлипывала я.
– Ш-ш-ш, – Альгидрас обнял меня что было сил и что-то зашептал на ухо, только я не разбирала слов, а когда начала, оказалось, что он с перепугу говорит на хванском.
– Я все равно тебя не понимаю, – попыталась вырваться я, но он не выпустил.
– Хорошо все, – произнес он по-словенски. – Никто тебя не обидит. Все хорошо кончится.
– Отпусти, – попросила я. – Я успокоилась.
Он выпустил меня из объятий и накинул мне на плечи съехавшую шаль. Я запахнулась поплотнее и встретилась взглядом с Миролюбом. Он хмурился и, кажется, не знал, что сказать.
– Я не хотел, чтобы ты плакала, – наконец произнес он и отвел взгляд.
– Я знаю, – ответила я, потому что вправду это знала.
– Она устала, – подал голос Альгидрас, и Миролюб кивнул.
«Дураки вы все!» – захотелось крикнуть мне. Не от усталости я рыдала. Жалко мне вас, всех и каждого. И неизвестных Смела и Скора, которые здорово ладили с маленьким княжичем и даже не выхватили оружия, потому что не ждали беды от своего. И Горислава, с его стоваттными улыбками и неиссякаемыми шутками, который так глупо погиб просто потому, что узнал то, что не должен был узнать. И крошечного сынишку Златана, оставшегося без отца. И всех-всех, включая изувеченного ни за что мальчишку.
– Что было потом? – спросила я у Миролюба, шмыгнув носом.
Он хмурился, явно сомневаясь, стоит ли продолжать, но все же заговорил:
– А потом я почти забыл об этом. Поверил, что правда не в себе был. Да только, как стукнуло мне пятнадцать весен, подошел ко мне Будимир и стал сказывать о свитках, написанных на чужом языке. Да о Святыне, дающей силу невиданную.
– Он знал, – прищурился Альгидрас, а Алвар позади Миролюба снова что-то сказал на кварском.
Миролюб же кивнул и, развернувшись к нам спиной, продолжил путь.
– Как много он знал? – спросил через плечо Алвар.
– Сказывал про Деву, про Силы Воздуха, Земли да Воды. Про Огонь говорил мало. Говорил, что однажды именно я стану тем, кто найдет Святыню. А он-де поможет. И тогда все чаще я стал думать, что не сном были Смел и Скор. А потом он привез из похода на кваров Шар. Молвил, что у кваров добычу отбил. Молвил, что это – Святыня Воздуха. Шар был тяжелый, красивый. Будимир говорил, что его надобно отвезти в уготованное место. В Ждань.
– Для того она и сгорела, – неожиданно произнес Алвар.
Миролюб же продолжил:
– Ночью он пришел на мою лодью. Опять завел речь о Святыне, а еще о том, чтобы мы с отцом не торопились в Свирь, мол, он сам к Всемиле присмотрится. Он о нашем с ней союзе все время твердил. Я знал, где свитки, знал, что ты, хванец, многие языки понимаешь. Я решил рискнуть и вышел его проводить из столицы, мол, неспокойно в море. Шли двумя лодьями. Когда он перешел ко мне ночью, при нем был Шар. Он рассказал про него. Да про то, что квары в полудне пути от нас, потому уходить надобно. Мои воины спали. У меня был яд, каким грызунов травят. Он выпил со мной вина. Ушел. Я слышал плеск, видел, как он из лодки выпал. Я разбудил своих, приказал править на Красно Дворище. Сказал, что его лодья ушла. Думал тогда, что ее найдут квары и со всеми расправятся. Теперь уж не знаю, как на деле было. Радиму он рассказал, что в плену был. Да и отцу, верно, то же сказал.
– А дружину ты зачем положил? – спросил Алвар.
Княжич вздохнул:
– Златан видел Будимира в ту ночь на моей лодье. Как понятно после стало, слышал наш разговор. Такое долго в себе не удержишь.
Мне вспомнилось, каким задумчивым был Горислав после гибели Златана, как выспрашивал у Улеба подробности боя, а потом они сбились с воинами в кучку и о чем-то переговаривались. Я еще тогда подумала, что непростая дружина у Миролюба. А они, выходит, вправду что-то подозревали. Получается, что в гибели воинов нет моей вины, они были обречены заранее. Вот только это знание не приносило облегчения. Вместо этого я вспоминала серьезное Гориславово «все как один головы сложим», и мне было жутко оттого, что он знал, о чем говорил. А ведь все равно они были верны княжичу до конца, давая нам шанс выжить. В носу опять защипало. Миролюб повернулся к нам, придерживая ветку. Альгидрас ее перехватил, придержал для меня.
– Я не мог иначе, – негромко произнес Миролюб, глядя на меня. – Князь простил бы многое, но не смерть Будимира. Тому все княжество в пояс кланялось.
Я кивнула, и мы двинулись дальше. Деревья стали редеть, и шум Стремны слышался все отчетливее.
– Зачем он это сделал? – вдруг спросил Миролюб, продолжая начатый разговор.
– Это был обряд, княжич, – тут же откликнулся Альгидрас, словно они думали об одном и том же.
– Что обряд отнял, я понял, – невесело усмехнулся Миролюб. – А вот что дал?
– Ты тоже понял. Сам же говоришь: ни стрелы, ни мечи не берут.
– Ему было надобно, чтобы ты до сего дня дожил, – глубокомысленно изрек Алвар, выходя на берег.
– Он один из четверых? – обреченно спросил Миролюб.
– А вот у него и спроси, – негромко откликнулся Алвар, и, выйдя следом за Альгидрасом на берег, я поняла, что это не шутка.