В жару он надевал легкую одежду из тонкой грубой ткани и всегда носил ее поверх рубашки.
Он носил черный кафтан с халатом из каракуля, белый – с дохой из пыжика и желтый – с лисьей шубой.
Для дома у него был длинный меховой халат с коротким правым рукавом. Во время сна всегда пользовался коротким одеялом в половину своего роста.
Сидел на коврике из толстых шкур лисицы и енота. Когда кончался траур, надевал на пояс все подвески. Всегда носил лишь юбки, сшитые из обрезков ткани, за исключением случаев, когда участвовал в какой-либо торжественной церемонии.
Когда шел выразить соболезнование, не надевал халата из каракуля и черной шапки.
Он не садился на циновку, постланную криво.
Когда он залезал в повозку, то держался прямо, ухватившись за веревочные поручни.
В повозке не оглядывался, говорил неторопливо и не показывал руками куда ехать.
Идея до такой степени регулировать свое поведение многим покажется дикой. Мы не уделяем внимания ритуалу, а когда задумываемся о нем, в голову приходит лишь дурное.
Но ритуал не настолько чужд нам, как можно подумать. Мы считаем, что дети, выросши, должны идти своим путем, но осуждаем ребенка, который не сумел выкроить время, чтобы поздравить мать с днем рождения. Мы считаем странной сложность древних предписаний касательно одежды, но никогда не пришли бы на важную деловую встречу в спортивном костюме{84}. Когда вы в следующий раз появитесь на людях, подумайте, как много из того, что вы делаете и говорите, заранее определено: то, как вы обращаетесь к людям на улице и в магазине, как приветствуете друзей или коллег, как ведете себя с незнакомцами и со знакомыми людьми. Конвенции, пронизывающие даже нашу довольно вольную жизнь, могут казаться малозначительными, но попробуйте прожить без них хотя бы день. Например, сходите в магазин и, не встречаясь глазами с продавцом и не поздоровавшись с ним, просто бросьте деньги на прилавок и потребуйте то, что хотите купить. Вы скоро станете изгоем и будете дурно влиять на социальную жизнь. Существуют убедительные доказательства того, что незначительные жесты, интонация{85} и мимика могут изменять настроение окружающих, которое распространяется кругами.
У Конфуция и Сюнь-цзы привитие культурно-нравственных норм нередко сравнивается с отделкой или перестройкой плохо сконструированной личности с использованием в качестве инструментов ритуала и обучения. Ритуал, например, “подравнивает” наши эмоции, сдерживая чувства, которые, по сути, слишком сильны. Непреодолимое желание ребенка, чтобы его нужды удовлетворялись, превращается в ясное понимание того, чего именно должно хотеть и ожидать. А малоразвитые эмоции усиливаются, “полируются”. Лень или страх часто перевешивают наше чувство возмущения несправедливостью, но конфуцианцы считали, что силу духа можно развить путем правильного обучения. Современным ученым есть что сказать об этом аспекте конфуцианского ритуала. Изучение эмоций показывает, что общественные установки и направленное осознание играют ключевую роль в превращении инстинктивных реакций в зрелые. Например, младенцы рождаются со способностью улыбаться{86}, когда испытывают удовольствие. Это простая рефлекторная реакция. Не достигнув возраста нескольких месяцев, они не способны улыбаться кому-либо, чтобы добиться ответа или поделиться своим ощущением счастья. Еще позднее они получают способность улыбаться в ответ на воображаемое счастье (слушая сказку, например) или на чужое счастье (эмпатическое). Этот процесс поддерживается рассказами, искусством{87}, подражанием и литературой.
Конфуцианский взгляд на обучение может оказаться полезным. Например, мы почти не осознаем, до какой степени зависим от историй, которые помогают понять, как себя вести. Верующие люди опираются на обширный комплекс притч. Например, девиз “Как поступил бы Иисус?” важен для многих американцев. Но и у людей нерелигиозных есть свои тексты. Например, пытаясь научить нашу дочь справляться с эмоциями и правильно взаимодействовать с другими детьми, мы с женой часто обращаемся к повести “Чарли и шоколадная фабрика” Роальда Даля. Чарли, идеал доброго и щедрого мальчика, и Верука Солт, отбившаяся от рук испорченная девица, оказались в этом отношении особенно полезными. Оклика “Верука!” оказывается достаточно, чтобы пресечь эгоистичное поведение моей пятилетней дочери, и, когда она задумывается, совершать или не совершать хороший поступок, мы просим ее подумать, что бы сделал Чарли на ее месте. Девиз “Как поступил бы Чарли?” еще не так популярен в сравнении с “Как поступил бы Иисус?”, но служит той же цели.
Кроме того, конфуцианство помогает заполнить пробелы в современном понимании соотношения научения и мышления. Сейчас на Западе в особом почете нестандартное мышление: все мы, как “Эппл”, хотим “думать иначе”, чем другие. Если бы конфуцианцам понадобился рекламный слоган, он звучал бы так: “Думай как древние”. Они считали, что мудрость, содержащаяся в классических трудах вроде “Книги песен и гимнов” (“Шицзин”), должна составлять основу психической жизни. Поэтому Конфуций сравнивает того, кто не знает “Шицзин”, с человеком, который “встал лицом к стене и ничего не видит”. Более того, понять значение “Шицзин” – нелегкая задача, нельзя уловить смысл древнего текста, сидя в одиночестве в своей комнате. Чтобы правильно понять конфуцианскую классику, ее нужно помещать в определенный социальный контекст и изучать под руководством мудрого наставника, в компании других учеников.
Акцент на традицию, преклонение перед авторитетом и коллективизм идет вразрез с философией Просвещения. Рене Декарт в “Размышлениях о первой философии” (1641) провозгласил, что нельзя принимать на веру ничто из того, чему учат в школе. Единственным способом отыскания истины, утверждал он, служит самостоятельный поиск, логическое выведение из первых принципов. Эта идея, привлекательная и глубоко укорененная в нашей культуре, почти наверняка неверна. Мы изначально настроены получать знания из культуры, мы абсолютно зависимы от нее, и это качественно отличает нас от других животных. Мы одобряем творческий подход и новаторство, но не замечаем, в какой степени художник или бизнесмен обязан идеям и усилиям других людей, ныне живущих и умерших. Например, технологическая “магия” Стива Джобса зависит от существовавших до него технологий и идей. В более глубоком смысле его творческий импульс мог возникнуть{88} лишь в социокультурной среде Кремниевой долины в конкретный исторический момент. Таким образом, взгляд древних конфуцианцев на научение и мышление (как и в отношении многого другого) более точен, чем тот, что мы унаследовали от европейского Просвещения.
Можно воспринимать такое предпочтение древней мудрости индивидуальному мышлению как реакцию на опасность неконтролируемого чувственного мышления и неточность рассудочного мышления. Поскольку у нас всех есть пределы, конфуцианцы оставляют в системе место для поддерживающих факторов среды, которые будут направлять нас по прямому и узкому Пути. Можно представить их в виде подпорок вдоль дорожки{89} в боулинге для детских вечеринок: они позволяют даже самым маленьким участникам почувствовать восторг от нескольких сбитых кеглей и особенно важны, когда у ребенка еще не хватает сил прокатить шар до конца, не вступая на дорожку.
Но современных читателей “Бесед и суждений”, вероятно, сильнее всего удивляет – и отпугивает – крайний культурный консерватизм Конфуция. Как мы видели, он не садился на циновку, постланную криво, и дал следующий ответ ученику, спросившему о том, как стать благородным мужем: “Не смотри на то, что чуждо ритуалу. Не внемли тому, что чуждо ритуалу. Не говори того, что чуждо ритуалу. Не делай ничего, что чуждо ритуалу”. Конфуций думал, что гармония в обществе зависит от того, следуют ли люди определенным культурным моделям во всех областях жизни. Так, он считал, что музыка древних Шао и У является лучшей, правильно сочиненной музыкой, в отличие от аморальной “поп-музыки” Чжэн, ценимой его современниками. Тексты Чжэн, судя по “Шицзин”, довольно вольные, и хотя мы не знаем, какая именно музыка их сопровождала, это, скорее всего, был простой запоминающийся мотив. Они исполнялись смешанными группами из мужчин и женщин и поощряли половую распущенность. Это знакомо обеспокоенным родителям всех наций и эпох. Для Конфуция музыка Чжэн была все равно что Элвис Пресли для поколения моих родителей или рэп для нашего собственного. Типпер Гор без колебаний снабдила бы ее предупреждающей наклейкой.
Этот культурный консерватизм приводил к всеобъемлющему и долгосрочному контролю над всеми элементами окружения ученика, направляя его поведение и мысль в одобренное древними русло. В современных условиях подобная “культурная ригидность” выглядит архаичной и чуждой. Но с точки зрения современной психологии стратегия культурного погружения вполне разумна. Существует обширная, хотя и довольно противоречивая, литература о фиксированной установке (прайминге): изменении поведения человека с помощью превращения слова или понятия в более существенное почти незаметным способом. Участники, которые разгадывали головоломки{90} со словами, относящимися к старикам (“Флорида”, “седой”, “морщины”), выйдя из лаборатории, шли медленнее других, а те, кто имел дело со словами, имеющими отношение к вежливости, дольше ждали, прежде чем перебить другого. Люди, разгадывающие словосочетания{91} о помощи, чаще поднимали предмет, который ронял экспериментатор. Те, кто фиксировался на социальной роли “профессора”