– Иди и жди меня в машине, – велел я, все еще глядя на дорогу. Грузовик давно исчез, но болезненное ощущение от встречи с матерью Хейли не проходило. Мне хотелось кого-нибудь ударить, или сбежать, или заорать. Накопившаяся злость отчаянно требовала выхода, иначе я мог попросту взорваться.
– Я поеду на автобусе, – голос ее был не громче шепота.
– Хейли, черт побери, – процедил я сквозь зубы. – Не смей играть со мной. – Я смерил ее мрачным взглядом, но сделал только хуже. Глаза ее заблестели, а щеки побледнели так, что сравнялись по цвету со школьной блузкой. – Я ни слова не проронил, пока кусок дерьма, с которым ты по недоразумению имеешь общую ДНК, забивала тебе голову сплошными загадками. – Я подошел ближе, отчаянно пытаясь сдержаться. Я очень боялся вконец озвереть, броситься вслед за грузовиком и потребовать еще информации. Вместо этого я коснулся подбородка Хейли, и она неохотно посмотрела на меня. В моем голосе по-прежнему слышались отголоски резкости, хоть я и старался говорить поласковее. – Иди и сядь ко мне в машину. Я приду через несколько минут и отвезу тебя домой. – Она сжала зубы, подвигала челюстью. Глаза у нее были на мокром месте, но она не смела даже плакать. – А потом буду ночевать в твоей комнате и вообще стану твоей тенью до тех пор, пока все не прояснится.
– Почему? – срывающимся голосом спросила она. – Почему ты никак не остановишься? Я не хочу, чтобы ты в это ввязывался. Не хочу, чтобы хоть кто-то ввязывался.
Я постарался говорить спокойно:
– Потому что я не могу остановиться, Хейли. Не могу, черт возьми, и все. А теперь иди и закройся в машине.
Она нахмурилась, но в итоге вздохнула, подобрала рюкзак и направилась прочь, а я еще несколько секунд наблюдал, как покачиваются ее бедра под школьной юбкой.
Я чуть не зарычал от злости. Меня сердило, что я на все готов ради Хейли. Сердило, что не могу отвести глаз от ее задницы, пока она идет к моей машине.
Когда она наконец закрыла дверь, я помчался прямиком в раздевалку. До конца тренировки оставалось еще сорок минут, а потом мне предстояло отвезти Хейли домой и позвонить Джиму.
К черту отцовские предостережения. Кто-то охотился на Хейли, и надо было узнать кто.
Я был уверен, что решетка сейчас сломается. Пока я карабкался по ней, она трещала и сгибалась под моим весом. Свет в доме не горел, и казалось, все спали, но я знал, что Хейли, скорее всего, бодрствует. За все то время, что я забирался к ней через окно, она не спала ни разу, хотя иногда притворялась, что спит – на боку, свернувшись калачиком, лицом к стене. И как можно дальше от меня.
Олли ухмылялся каждый раз, когда я уходил из дома, но ничего не говорил. И каждое утро, когда я тащился домой, чтобы принять душ, меня стараниями брата ждал горячий кофейник. Я полагал, так он дает понять, что поддерживает меня – варит кофе и почти не ходит по вечеринкам, прекрасно зная, что, если что-нибудь случится, я не смогу вытащить его в последний момент.
Когда мои пальцы коснулись подоконника Хейли, я обнаружил, что окно уже открыто. Ухмыльнувшись в темноте, я залез в комнату, поставил ногу на пол. Глаза не сразу приспосабливались к темноте, но Хейли лежала там же, где и всегда, все в той же позе – свернувшись эмбрионом, лицом к стене, и накрывшись покрывалом.
А вот атмосфера в комнате была не такая, как всегда. Обычно, как только я оказывался внутри, воздух начинал буквально звенеть от напряжения. Казалось, наша с Хейли злость и раздражение впитываются в стены. Именно в таком настроении она была, когда я отвез ее домой после школы. За всю дорогу не проронила ни слова. Ни единого слова. Я же был погружен в свои мысли. Мне не терпелось позвонить Джиму, а Хейли, скрестив руки на груди, молча таращилась в окно, разглядывая деревья и дома.
Теперь, ночью, все было иначе.
Я закрыл за собой окно. Деревянная рама с тихим скрипом скользнула на место. Я уселся на пол, на свое обычное место, прислонился спиной к стене. В доме стояла жутковатая тишина. Я слышал, как стучит мое собственное сердце.
А потом услышал еще кое-что.
Я так резко повернул голову, что шея хрустнула. Я воззрился на Хейли, чувствуя, как с каждой секундой все больше щемит сердце.
Она что, плакала?
Нет. Конечно, нет. Хейли была крепким орешком, не принимала ничью помощь и уж точно не плакала. Может, прежняя Хейли и знала, что такое слезы, но эта, новая? Нет.
И все же она плакала.
Мне будто нож воткнули в самое сердце. Почему же так больно?
С губ Хейли срывались едва слышные, дрожащие вздохи, а присмотревшись, как двигается одеяло в полутьме, я понял, что она вытирает глаза. Гребаный ад.
Я вскочил. Казалось, по всему телу пробежала искра. Я склонился над матрасом, и Хейли еще больше свернулась клубком, скрывая лицо. У нее вырвался еще один судорожный вздох, и она отчаянно пыталась скрыть слезы.
Сначала, когда она только пришла к нам в школу, мне только и хотелось, что довести ее до слез. На самом деле, я даже задался целью сделать так, чтобы она разревелась и сбежала туда, откуда пришла. А теперь с каждым ее всхлипом дыра у меня в груди становилась все глубже.
Казалось, мое тело действовало независимо от разума. Я как подкошенный рухнул на колени. Подо мной прогнулся матрас, и Хейли резко вобрала воздух. Следом опустились мои руки, а потом и все тело. Я распластался на спине и понял, что Хейли даже не дышит. Дождался первых, таких неуверенных вздохов, скользнул рукой вперед и притянул ее к себе. Едва наши тела оказались рядом, Хейли буквально врезалась в меня. Нас влекло друг к другу будто магнитом. Она положила голову мне на плечо, обвила рукой мое тело, я положил руку ей на бедро. Ее трясло. Я прикусил язык, стараясь сдержать эмоции, и ощутил во рту привкус крови.
Всхлипывая и утирая глаза, Хейли уткнулась мне в грудь и прошептала:
– Слишком много всего навалилось.
Кивнув, я коснулся волос Хейли, зарылся в них пальцами.
И правда. Слишком много всего. На нас с Хейли прилично давил груз общего прошлого, но то, что довелось пережить ей, не шло с этим ни в какое сравнение. Она была хрупкой, хоть и притворялась, что это совсем не так. А я так увлекся ею, что уже ничто в мире не могло заставить меня от нее отказаться.
Я хотел, чтобы ей было не так больно. И ясно понял, что готов сделать что угодно, лишь бы ей полегчало.
Так что, когда она наконец перестала плакать и всхлипывать и посмотрела на меня, я заглянул ей в глаза с молчаливой мольбой. Что мне сделать, чтобы тебе было не так больно?
Хейли сглотнула. Лицо ее уже высохло. Глаза блестели в темноте, а когда ее взгляд метнулся к моим губам, все мое тело охватило пламя.
Она придвинулась ко мне, и тепло ее тела лишь ярче разожгло огонь желания. Моя рука лежала на ее обнаженном бедре, и я чувствовал, как твердеет мой член. Хейли, видимо, почувствовала, как изменилась атмосфера между нами, и я пожалел, что в темноте так плохо видно ее глаза – зрачки у нее наверняка расширились, как и у меня.
Неужели ты этого хочешь?
Я медленно провел рукой по нежной коже, добрался до края шортов. Хейли резко вздохнула, и этот тихий звук, казалось, эхом разлетелся по комнате. Все мое тело заныло. Я перевернул ее на спину, и она не сопротивлялась. Темные волосы разметались по подушке. Я навис над ней, умоляя себя не торопиться, ведь единственное, чего мне хотелось, – сорвать с нее одежду, разорвать эти тряпки на мелкие клочки, а потом навеки погрузиться в тело Хейли.
Хейли тут же раздвинула ноги, чтобы я мог накрыть ее своим телом. Позвоночник будто окатило электричеством. Тебе будет так хорошо со мной, Хейли. Мы просто поставим прошлое на паузу.
– Ты этого хочешь? – прошептал я, когда наши губы оказались на расстоянии вздоха.
Хейли облизала нижнюю губу, а потом приподняла голову и поцеловала меня. Наши губы слились, и все мысли тут же вылетели у меня из головы. Я толкнулся языком ей в рот, распробовав на вкус каждую ложь, каждый обман и каждую уродливую правду, что срывались с ее губ. Обхватил ее голову руками. Наши губы встречались снова, и снова, и снова, пока не осталось ничего, кроме лихорадочного движения тел.
Я резко отстранился и сел. В крови бурлило возбуждение. Не осталось ничего, кроме страстного желания доставить Хейли удовольствие. Я никогда подобного не чувствовал. Обычно в спальне я вел себя как эгоист и гнался лишь за собственным удовлетворением. А вот с Хейли все было по-другому. Мне хотелось порадовать ее. Честно говоря, я чуть не кончил от одной мысли о том, что так сильно влияю на нее.
Моя рука скользнула к резинке шортов. Хейли дышала тяжело и часто, грудь ее вздымалась. Она вся извивалась в моих руках, и на лице у меня заиграла зловещая улыбка. Я запустил руку ей в трусики, и она вскинула бедра навстречу прикосновению.
Да, Хейли. Тебе этого хочется так же, как мне.
Не желая терять время, я поспешно стащил с нее шорты и трусики и отбросил в сторону. Я смотрел на ее тело, подсвеченное лунным светом, и меня захлестывало чистое, незамутненное восхищение.
Она была самым сексуальным, самым очаровательным созданием из всех, что я видел за свою жизнь. Киска у нее была идеальная, и – я готов был поклясться – будто созданная специально для меня.
Я еще шире раздвинул ей ноги, и Хейли со стоном запрокинула голову. Я обхватил ее рукой за талию, закинул одну ее ногу себе на плечо и склонился.
– Кристиан. – Голос ее звучал с придыханием, сочился похотью.
Я придвинулся еще ближе, вдохнул через нос и почувствовал, как пульсирует мой член. Господи Иисусе. Я никогда в жизни не испытывал такого возбуждения. Надо поосторожнее, а то у меня яйца взорвутся. Меня вело желание, и мне было на все плевать, кроме ее киски прямо напротив моего лица. Я подул на самое чувствительное местечко, и Хейли начала извиваться. Я крепче стиснул бедро и как следует облизал ее. Хейли ахнула и вцепилась в простыни. Я лизнул еще раз и еще. Она таяла в моих руках, и мне это нравилось. Как только ее бедра задвигались в собственном ритме, я скользнул свободной рукой ей под футболку. Нащупал крошечную горошину, и едва сдержал стон. Я сжал сосок, и бедра Хейли задвигались еще быстрее