Свердлов взобрался на один из железных тюков и начал свою речь — первую в здешних условиях. Со вниманием слушали его рабочие, пристально вглядывались в простое, но одухотворённое лицо неизвестного им ещё человека.
— События в Петербурге и во всей России подтверждают — царский трон скрипит и шатается, ножки у него подточены. Самодержавие ни перед чем не остановится, чтобы удержать свою власть. Но растёт демократическое движение в России. Это не мелкие волны, не отдельные приливы, это само революционное море. И вы, рабочие, в том море главная сила, единственный последовательный революционный класс.
Андрей сделал небольшую паузу и добавил:
— А что же сейчас главное в нашем революционном движении? Партия большевиков говорит, что исторический час решительных схваток с царизмом наступил. Стало необходимостью вооружённое восстание!
— Вот это по-нашему! — раздался голос.
— Восстание нужно готовить, рабочим надо вооружаться, — продолжал оратор. — Призываю вас создать на Верх-Исетском заводе боевую дружину.
— Верно!
— Говори, Андрей!
Где-то вдалеке едва слышно прозвучал, несмело взлетел тревожный, предупредительный свист. Рабочие насторожились. Свист повторился, но уже гораздо ближе.
Андрей вскинул руку:
— Да здравствует вооружённое восстание! Долой царизм! Да здравствует революция!
Только соскочил Андрей с железного тюка, Пётр Ермаков настойчиво потянул его за собой:
— Пошли, товарищ Андрей. Брат мой, Алексей, тебя проводит... Мне здесь оставаться надо.
Кто-то из рабочих остановил Свердлова:
— Погоди, я сейчас...
И подошёл к стеклу, ладонью снял с него чёрный нагар и провёл по рукам Свердлова.
— Так-то лучше, Андрей. Больше на нашего заводского будешь смахивать. У нас иногда руки проверяют... А ты, Ермаков, веди его котлами. Знаешь дорогу?
— Знаю.
Пробирались через закоулки завода, вышли на улицу. Алексей Ермаков поминутно оглядывался, не преследуют ли. Но жандармские свистки заглохли.
Свердлов шёл за Алексеем, думал о старом заводе, о его рабочих, с которыми теперь ему встречаться часто, об этом молодом парне в чёрной, как и у брата, рабочей блузе.
Вышли с завода, когда стемнело.
— Идти-то в какую сторону? — спросил Андрей.
Парень почесал затылок, оглянулся на заводской забор и сказал:
— Да вот уж, пойдём ко мне.
Первые дни в Екатеринбурге пролетели стремительно, словно слились в одно целое. Движение — постоянное, безостановочное. Екатеринбургский комитет, разумеется, нужно укреплять, хотя люди здесь боевые, энергичные. Свердлову необходимо ещё побывать на окрестных заводах — в Сысерти, Алапаевске, Надеждинске, Нижнем Тагиле. С его приездом центр всей революционной работы на Урале постепенно переместился в Екатеринбург.
Поездки по заводам Урала убедили Андрея — стачечное движение нарастало и рабочие хотели встретиться с членами комитета, получить ответ на вопрос: что делать дальше?
Ещё одно обстоятельство требовало этих поездок — нужно разъяснять позицию большевиков в связи с выборами в Государственную думу, статью Ленина, напечатанную в газете «Пролетарий». Проект министра внутренних дел Булыгина о создании «Законосовещательного органа» — это не что иное, как сделка царизма с помещиками и крупными буржуа. Рабочие и крестьяне практически никаких избирательных прав не получали. Но сейчас ясно, под каким лозунгом проводить этот бойкот. Ленин в «Пролетарии» пишет определённо — даже для активного бойкота необходим точный, прямой лозунг. Таким лозунгом может быть только вооружённое восстание.
У Екатеринбургского комитета позиция ленинская, и Яков Михайлович имел возможность убедиться в этом. Перед самым его приездом в Екатеринбург отцы города снизошли до разговора с рабочими о том, что, мол, выборы в Государственную думу — это и есть народное правление. Им хотелось заручиться голосами рабочих. Собрание состоялось в уездном земстве.
Об этом Свердлов узнал от Сергея Черепанова.
— Нашим тузам казалось, что всё идёт по их замыслу и плану. Однако...
Сергей, для товарищей — Лука, говорил радостно, даже весело, а Фёдор Сыромолотов степенно поглаживал бороду... Когда земцы насладились некоторыми милыми их сердцу речами, поднялся один из рабочих:
— Ваша Дума, ваш избирательный закон ничего не имеют общего с интересами народа. Мы предлагаем свою, пролетарскую резолюцию: «Долой Государственную думу! Долой самодержавие! Да здравствует вооружённое восстание! Да здравствует РСДРП!»
Словно птицы, разлетелись по залу листовки с этой резолюцией, с этими призывами.
— Долой правительство!
— Долой царя!
И слились голоса в одну боевую песню:
Отречёмся от старого мира,
Отряхнём его прах с наших ног...
Очнулись земцы и охранники, кинулись от одного телефонного аппарата к другому, но напрасно: провода перерезаны. Так и вышли демонстранты из зала на улицу, а их обгоняли революционные песни.
Шуму демонстрация наделала много: о социал-демократах говорили повсюду. Помощник прокурора Екатеринбургского окружного суда Глассон, по поручению своего сановного начальства, допрашивал одного свидетеля за другим — купцов, земцев. Но в глазах каждого из них был такой испуг, а в показаниях — столько противоречивости, что он сам во всём запутался. Виновных не удалось обнаружить...
Комитетчики были довольны и не скрывали этого. Им хотелось знать, что скажет по поводу демонстрации представитель ЦК товарищ Андрей.
— Что и говорить, смело и даже отчаянно... Екатеринбургским ищейкам вы задали работы, а у сильных мира сего, безусловно, поджилки затряслись.
— А что дальше? — спросил Федич у Андрея.
— Мужество, храбрость всегда вызывают уважение. Но сейчас этого мало. В России революция, товарищи. Значит, нужны не отдельные выступления, пусть даже самые звонкие, а организация всех рабочих на общую стачку, на вооружённое восстание. Оружие, боевые дружины, агитация рабочих масс повседневная, неустанная — вот что сейчас нужно прежде всего. Оружие частично можно выковать на месте, — продолжал Андрей. — За взрывчаткой и винтовками поедем в Ижевск... Местные товарищи обещали помочь. С железнодорожниками я уже договорился — перевезут.
В лесу за вокзалом — одна из массовок. Теперь посланец ЦК товарищ Андрей признанный руководитель екатеринбургских большевиков. Они увидели, как самозабвенно работает этот человек, с какой увлечённостью, как быстро ориентируется в обстановке, находит правильные решения. Постоянно звучит на митингах его голос. Вот и сейчас:
— Товарищи! Здесь, вдали от екатеринбургских площадей, мы собрались, чтобы поговорить о своих делах. Настанет время, и мы выйдем на улицы хозяевами своего города, своей судьбы. А сейчас главное — готовиться к этому, создавать боевые дружины, учиться стрелять, владеть оружием...
Пётр Ермаков слушал Андрея — вроде всё обычно, всё известно. Но почему хочется идти за этим человеком в огонь и в воду хоть сию минуту? Откуда сила в нём такая — вести за собой людей!
Уже в конце сходки Пётр вдруг запел... Поначалу Свердлову показалось, что он уже слыхал эту песню на мотив «Дубинушки» — пели её в разных местах России по-разному. Был свой вариант «Дубинушки» и в Нижнем. А здесь слова другие. Яков прислушался:
За годами года проходили чредой,
Изменилась родная картина.
И дубина с сохой отошли на покой,
Их сменила царица-машина.
Видно, рабочие хорошо знали эту песню, потому что припев подхватили дружно:
Эх, дубинушка, ухнем,
Эх, зелёная, сама пойдёт!
Наладим,
Тай смажем,
Тай пустим!
Всё было в этой песне — и про дворянскую жизнь, и про барщину, и про то, что русский купец превратил мужика в машину, и что «наш рабочий порой восклицает с тоской: „Тяжелее сохи ты, машина!“».
А заканчивалась песня воинственно:
Нет, страшись, грозный царь, мы не будем, как встарь,
Безответно сносить своё горе,
И, как в бурю волна, пробуждаясь от сна,
Люд рабочий бунтует, как море.
Фёдор Фёдорович Сыромолотов похож на былинного, русского богатыря. Товарищи любили его и называли Федей Федичем. Отсюда и его партийная кличка — Федич. Именно от него впервые узнал Яков о Клавдии Новгородцевой. Её только что выпустили из тюрьмы под денежный залог, внесённый братом Иваном. Она решила покинуть Екатеринбург, где её слишком хорошо знала охранка. Федич так красочно, восторженно говорил о Новгородцевой, что Свердлову казалось — он давно знает её, видит, как едет она на своём велосипеде по всей округе, выполняя задание комитета. Всё, что слышал он о ней, было близко и понятно ему, отвечало его представлению о женщине-революционерке.
Впоследствии Свердлов не раз вспоминал первую встречу с Клавдией Новгородцевой. Но тогда не мог и предполагать, что она навсегда войдёт в его жизнь.
...На свидание у плотины через реку Исеть Клавдию привёл Федич. Свердлов ещё издали заметил в толпе гуляющих его могучую фигуру. Яков неторопливо направился в ближайший переулок. Через какое-то время он услышал позади себя быстрые и лёгкие шаги (как и условились, Федич остался на центральной улице). Новгородцева взяла Якова под руку, как старого знакомого.
Он быстро взглянул на Клавдию, словно фотографируя её в своей памяти: бледное лицо, светло-карие, с золотыми искорками глаза, прекрасный открытый лоб.
— Что же, собираетесь удирать с Урала? — спросил он.
Теперь она смотрела на него. И это товарищ Андрей, о котором так много слышала ещё в тюрьме? Такой юный, с чёрным чубом и развесёлыми глазами из-под пенсне?
— Так что же напугало вас, если вы поспешно собрались удирать из такого славного города?
— Я бегу не в тихую заводь и не от борьбы. Думаю, что там я смогу принести больше пользы. Так считает и комитет.