— Знаю, — махнул рукой Андрей и повторил: — Знаю. Но не согласен. Подумайте, хорошо ли это? Здесь вас запомнили жандармы и сыщики? Но вы-то в городе свой человек! Свой в кружке на заводе Ятеса, на Верх-Исетском заводе, на Макаровской фабрике... Нам нужна партийная школа, и кому, как не вам, опытному пропагандисту, образованному человеку, налаживать её работу? У вас кругом друзья, товарищи. Каждая улица, каждый переулок, все ходы и выходы — всё знакомо-перезнакомо. Да и знаете не только друзей, но и сыщиков, врагов. Не так ли?
— Так, — ответила Клавдия. — Это, однако, не помешало им посадить меня в тюрьму. И сейчас не помешает.
— Чёрта с два! — резко воскликнул Андрей. — Во-первых, надо строже конспирироваться. А самое главное — не пасовать перед властями. Теперь наступили новые времена — они боятся революции. А в новых условиях нужно и мыслить, и действовать по-новому. Так?
Ей хотелось повторить «так, так», но она промолчала.
— Вы здесь необходимы, именно здесь, а не в другом месте. Комитет предлагает вам остаться в Екатеринбурге.
В словах Андрея звучала такая твёрдость, что Клавдия невольно взглянула на него, и он ей уже не казался таким юным.
Они шли по тихому, совсем безлюдному переулку, и под ногами шуршала октябрьская жухлая листва.
День выдался на редкость солнечный, хотя и холодный. Со дворов наносило запахи сена, свежезасоленной капусты и жареных грибов. Здесь жили хозяйственные уральские семьи почти по-деревенски.
Молодая женщина вышла из калитки и пошла через дорогу, чуть сгибаясь под пружинящим коромыслом с полными вёдрами воды. Она с ухмылкой посмотрела на Клавдию и Якова, приняв их за влюблённую парочку. Яков будто не заметил и крикнул женщине:
— Простудитесь! На дворе-то прохладно.
— Чего это? — женщина приблизилась, остановилась. — Мы и в январе не простужаемся. Никакая хворь не берёт. — И глядя на высокие сапоги Свердлова, на его чуб из-под фуражки, лукаво подмигнула и сказала, обращаясь к Клавдии: — Только запомни: ежели он из старателей, ни в жизнь за него не ходи. По себе знаю — муж золотишко добывает. Непутёвый народ, шалый, бродяжий. Так вот и будешь свои молодые года куковать в одиночестве. — И рассмеялась: — Да нет, не похоже. С такими-то стёклышками на глазах не больно постараешься, там враз их расшибёшь, а без них — не человек.
— Без них — полчеловека. Уж это правда, — сказал Яков.
А женщина не на шутку удивилась:
— Ну, парень, ты будешь почище нашего дьяка. Тебе в самую пору в дьяки податься. И спокойно, и сыто, и при молодой жёнке завсегда!
— А вот в дьяконы меня не возьмут!
— Возьмут! Ты только захоти. С таким-то голосищем да не возьмут? А ну скажи: «Мно-огие ле-та!»
— Мно-огие ле-ета, мно-огие ле-ета... — пропел Яков.
— Откуда и берётся такой голосище!
...Клавдия вдруг почувствовала всю прелесть этого осеннего дня с его золотыми красками, и особую пахучесть бодрящего воздуха, и невесомость срываемых ветерком листьев. Только сегодня впервые после того, как перед нею открылись кованые тюремные двери, она в полной мере ощутила свободу. Лёгкость, необыкновенную лёгкость во всём теле. Как в детских снах: достаточно оттолкнуться от земли — и ты летишь без всякого усилия...
— Что с вами? — спросил Яков. — Чему вы улыбаетесь?
— Со мной? Всё хорошо. А с вами? Вы тоже улыбаетесь.
— Ещё бы! Отличный денёк подарила нам осень. Не правда ли?
Глава восьмая.Каменные палатки
Александр Александрович Бессер, лесничий дачи Монетного двора, жил в самом центре города — на Главном проспекте. Ему самому было 37 лет от роду, но молодость товарища Андрея, которого только что услышал, поразила его. А ведь он не сейчас пришёл в революцию; как же ему удалось повести за собой людей здесь, в Екатеринбурге? Может быть, причина и в том, что екатеринбургские большевики по преимуществу молодые. Вот Лука — Сергей Черепанов или Петрович — Сергей Чуцкаев, Фаддей — Семён Залкинд, Николай Бушен, которого именовали Иваном, — все они ненамного старше Андрея и с такой же жаждой деятельности: энергичные, решительные и бесстрашные.
Доверяли екатеринбургские товарищи Бессеру. Не случайно его квартира стала для них конспиративной. Ведь он состоит в их партийной организации.
Однажды Яков Михайлович сказал Александру Александровичу:
— Мы вчера в ваше отсутствие мысленно свергли царское правительство и устанавливали демократическую республику.
Бессер едва заметно улыбнулся.
— Как вы думаете, для вашей квартиры это честь или крамола?
— Слова «честь» или «крамола» могут относиться к людям, а не к квартире, — ответил Бессер.
— Согласен, но ведь квартира кому-то принадлежит.
— Тот, кому принадлежит квартира, в это время решает серьёзную проблему: прикупить для дачи Монетного двора близлежащий лес, во сколько это обойдётся и скоро ли окупится?.. Вероятно, революции не безразлично, хороши в окрестностях Екатеринбурга леса или нет. И вообще, я сторонник строгого разделения труда на земле. У каждого своё дело, и он обязан вершить его добросовестно и честно, в меру своих сил, способностей и знаний.
Помолчал. Потом добавил:
— И ещё одно небольшое жизненное наблюдение. Есть в нашей не совсем налаженной жизни честные и весьма порядочные люди, которые, увы, никогда не станут героями. По-моему, не надо судить их строго. Я смею отнести себя к их числу.
— Вы? Насколько мне известно, вы не побоялись...
— Прошу вас, об этом не нужно. Укрыть у себя преследуемого человека или пригласить в свой дом порядочных людей — никакого героизма, уверяю вас, в этом нет. А подвиг... В конце концов, подвиг — результат высоких нравственных убеждений, к нему надо готовить себя всю жизнь, может быть, ради единого, не исключено последнего, мгновения.
За окном лил белёсый дождь, осенний и холодный. А может, это был уже снег? Но тогда не хлестал бы он так настойчиво по окнам, не заливал бы на Главном проспекте мостовую, пробуждая жалость по ушедшему короткому уральскому лету.
— Скажите откровенно, — спросил Бессер, — может быть, у вас имеется ко мне какая-либо просьба?.. Вы не стесняйтесь. На даче есть укромные местечки, и это, в конце концов, не так уж далеко. Сейчас там много сезонных рабочих, и появление людей, нуждающихся в помощи, не вызовет никаких подозрений.
— Нет, — решительно ответил Свердлов. — Товарищи мне рассказывали о том, что вы и без того активно работаете в организации. Спасибо за эту квартиру и за то, что храните списки.
— Они у меня в памяти, — уточнил Александр Александрович.
В этот вечер Бессер сам попросил товарища Андрея дать ему почитать что-либо из новой политической литературы.
— Именно новой. Покапитальнее. — И улыбнулся: — У этого российского интеллигента в осеннюю пору на даче бывает много свободного времени по вечерам...
Яков знал, какую книгу дать Александру Александровичу. Он сам изучил её, прежде чем приехать сюда, в Екатеринбург, а приехав, спросил, кто из членов местной организации ещё не знаком с ней: «Две тактики социал-демократии в демократической революции». Бессер тоже не знаком. И он, конечно же, поймёт эту книгу, поймёт ленинскую точность определения расстановки сил в революции, развитие Владимиром Ильичём марксистских положений о гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции, о союзе рабочего класса и крестьянства. Не может не понять этот вдумчивый, серьёзный человек и вопроса о вооружённом восстании, о временном революционном правительстве, о перерастании на следующем этапе буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую.
Свердлов спросил у Клавдии:
— Товарищ Ольга, кто из ребят помог бы собрать рабочую молодёжь завода Ятеса на митинг?
— Поручим это Павлу Быкову. Его уважают рабочие.
— Это тот, который стихи на массовках декламирует?
— И сочиняет.
Было раннее утро. Уже опали листья теплолюбивых деревьев, опустилась, точно устала, потерявшая буйную зелень трава.
Парни шли хорошо знакомой дорогой. В руках у них были удочки, ведёрки, сделанные из банок, да мешочки с нехитрой рыбацкой провизией. Значит, идут к озеру Шарташ, недалеко от Каменных палаток.
Кто в Екатеринбурге не знает Каменных палаток? На небольшом заросшем кустарниками и деревьями взгорье возвышаются, словно играя в ребячью «кучу малу», огромные каменные глыбы. Деревья, пристроившись на склоне, росли негусто, и с Каменных палаток было видно далеко.
А с другой стороны — болото.
Место для сходок подходящее, давно проверенное рабочими. Полиция здесь врасплох не застанет, со стороны болота не подойдёшь, со стороны взгорья — сразу будешь замечен. Да к тому же любит эти места уральская молодёжь. Сосновая свежесть перемежается с ласковым озёрным духом, и что-то бодрое, бередящее душу есть в этом аромате.
Впереди, чуть враскачку, шёл рослый юноша, строго посматривая по сторонам, и по тому, как все обращались к нему, как уважительно разговаривали с ним, чувствовалось — вожак. На Мельковке Павел Быков слыл парнем отчаянным: не раз доставалось от него зареченским драчунам.
Правда, то было раньше, до того, как вернулся в Екатеринбург из Турганских степей старший брат Павла — Виктор, которого бросала из конца в конец России специальность горного техника. С тех пор словно подменили Павла — серьёзный, задумчивый — таким его прежде не видел никто. Именно под влиянием брата стал в 1904 году восемнадцатилетний Павел Быков членом Российской социал-демократической рабочей партии.
Озеро Шарташ — недалеко от Каменных палаток. От них сбегает к нему негустая сосновая рощица, и его разнообразие — лес и озеро невдалеке от чадного города — сделали данное место любимым для екатеринбуржцев.
Ребята пришли с удочками, но ловить рыбу никто не собирался. Это можно было заметить сразу же — парни и девчата, отложив рыбацкие снасти, сходились группами, о чём-то разговаривая между собой.
Павел стоял у дороги до тех пор, пока не встретил Андрея. Ещё вчера договорились они о том, что в воскресный день здесь, на Шарташе, сойдутся на сходку рабочие завода Ятеса и товарищ Андрей, о котором они уже много наслышаны, выступит перед ними с речью. Неожиданно для себя тут, у озера, Быков увидел рабочих и с других заводов.