Зал снова дружно зааплодировал. Свердлов говорил о пролетариате, силами которого свергнут царизм, открыты двери тюрем и каторжных централов...
— В Питере сейчас нелегко нашему брату. Но большевики твёрдо знают: главные события ещё впереди, и во имя этих событий мы должны сплотиться воедино, в одну боевую пролетарскую дружину. Я верю, уральцы будут в её первых рядах.
Он уже сошёл со сцены, пожимая руки вставших ему навстречу товарищей, уже вышел, окружённый партийцами, в фойе. А вокруг только и слышалось:
— Товарищ Андрей, приходите на Верх-Исетский!
— И к нам не забудьте!
— И в Мельковку тоже...
Первую ночь в Екатеринбурге Яков провёл в семье военного фельдшера Якова Михайловича Юровского. Давно уже знал он этого человека, а видел впервые. Перестукивание через стенку в Томской тюрьме, так сказать, знакомство заочное.
Зато жену его, Марию Яковлевну, Свердлов встречал ещё в пятом году — была она подпольщицей, и на её квартире не раз укрывались революционеры.
Когда, после собрания, екатеринбуржцы наперебой приглашали Свердлова к себе, дочь Юровского Римма безапелляционно заявила:
— Товарищ Андрей пойдёт к нам, в нашу семью.
— А фамилия у этой семьи есть? — спросил Андрей.
— Юровские мы... Мой папа вместе с вами сидел в Томске. А мама, Мария Яковлевна, работала тогда здесь.
— Всё правильно, всё совпадает, — весело откликнулся Свердлов. — И в тюрьме сидели, и маму вашу знаю. И собирался навестить вашу семью.
Ещё по дороге на Первую Береговую, где жили Юровские, Римма рассказала Якову Михайловичу о том, как создавался в Екатеринбурге юношеский социалистический Союз, как выбирали её председателем.
— Очень интересно, — вполне серьёзно заметил Свердлов. — И все за вас голосовали?
— Не знаю.
— То есть как? Разве выборы были тайными?
— Конечно.
— Вот как? Значит, бумажки в урны?
— Вовсе нет. Тот, чья кандидатура обсуждается, выходит за дверь. Вот и меня выставили. А потом сказали, что за мной большинство.
Свердлов улыбался этой придумке молодёжи и радовался, что выбрали они всё-таки потомственную большевичку.
— Ну-с, и чем вы думаете заняться? — спросил он.
— Партийный комитет скажет. Наш Союз ведь при партии большевиков. Да и существуем мы всего три дня.
— Ну, товарищ председатель, в наше время три дня — это огромный срок. Нужно, чтобы вы были настоящим боевым помощником большевиков... Для этого вовлекайте в свой Союз рабочую молодёжь. Без рабочей молодёжи не может быть никакого социалистического Союза.
Во время ужина Юровский рассказал о том, как узнал он, госпитальный фельдшер, о свержении царя. Дошедшие до Екатеринбурга сообщение об этом и воззвание Временного комитета Государственной думы были напечатаны лишь 3 марта.
А до того — слухи... Ползли шепотки, таинственно переглядывались обыватели, страшась самих слов «свергли царя!». Пермский губернатор Лозина-Лозинский издал воззвание, в котором призывал не верить слухам. В Екатеринбурге «сильные мира сего» срочно собрались, чтобы решить, как вести себя в сложившейся обстановке. Был здесь начальник гарнизона полковник Марковец, были командиры полков и лидер местных кадетов Кроль.
— Мы не можем допустить, чтобы такие слухи распространялись среди простого люда, среди солдат и рабочих особенно. Факты не проверены, — сказал Марковец.
— Но ведь есть телеграмма, — вставил Кроль.
— Да, есть. Но знать о ней народу не обязательно. И я прошу вас, милостивые государи, об этом позаботиться, — напутствовал полковник. — Я уже запретил в войсках гарнизона всякие сборища. А все либеральчики... Вот вы, господин Кроль, сами выступили бы перед солдатами. Так сказать, от имени граждан.
— Не знаю, не знаю, — говорил Лев Афанасьевич. — Хорошо ещё, если солдаты не прослышали о телеграмме, а то, пожалуй, и ног оттуда не унесёшь.
— Наш почтенный конституционный демократ, — язвительно заметил Марковец, — вероятно, думает, что сохранить порядок легко и просто. Если эта рвань узнает правду...
Кроль возмущённо пожал плечами — что за тон?!
...Командир части полковник Богданов понимал, что одним запретом собраний, изданным начальником гарнизона, делу не поможешь: солдаты всё настойчивее требовали ответа — свергли царя или не свергли? Значит, нужно, чтоб выступил перед ними человек посторонний, лучше всего из числа либералов. И он пригласил Кроля, личность достаточно известную в Екатеринбурге.
— Поймите, — убеждал его полковник, — скоро придётся создавать комитет безопасности, и нам небезразлично, кто в него войдёт.
— Да, — вдруг сразу согласился Кроль, — если туда попадут социалисты, это будет ужасно.
— Социалисты социалистам рознь. Вы о большевиках подумайте...
— Хорошо, я пойду. Выступлю...
Митинг в солдатской казарме 108-го полка начался спокойно.
Солдаты ждали. Кроль смотрел в их лица и сразу же сказал то, что приготовил заранее:
— Братья! Солдаты! Я пришёл к вам для того, чтобы сказать правду — царь Николай второй свергнут с престола.
Он ожидал взрыва, бурной реакции, выражения благодарности за то, что наконец-то им сказали правду. И сказал её он, Кроль...
Но солдаты молчали. И лишь из угла казармы донёсся голос:
— Давай дальше!.. Что же теперь?
— А теперь, — ухватился за этот вопрос Кроль, — теперь власть передана светлейшему князю Михаилу Романову. И под его началом русское воинство добьётся новых побед над Германией...
И снова ответом было молчание. Почему? Этого Кроль понять не мог.
— Братья, — продолжал он, — мы создадим комитет общественной безопасности. Я верю в то, что общими силами сумеем сохранить порядок в нашем городе, на Урале. А всякие слухи... Они никогда не помогали делу. Поверьте мне, наша партия не зря именуется партией народной свободы. Верить слухам — это лгать самому себе.
— А телеграммам можно верить?
Кроль насторожился:
— Каким телеграммам?
— Из Петрограда. Тем, которые получило почтовое ведомство. Не беспокойтесь, нам всё известно...
Это Юровский, госпитальный фельдшер, решил, что пора противопоставить правду истинную, большевистскую, полуправде кадета Кроля.
— Словом, вывели мы почтенного Льва Афанасьевича на чистую воду, — рассказывал Юровский Свердлову. — Я прямо сказал солдатам, что без представителей рабочих и солдат никакого комитета не будет — так решил городской митинг. Ну, конечно, Кроль возмущается, размахивает руками, чуть ли в драку не лезет.
— Ай да Кроль! Ай да Лев Афанасьевич! — дивился Яков. — Вот вам и вся его «конституционная демократия». Обычная контрреволюция.
И, обратившись к Юровскому, спросил:
— А как же ваша служба?
— Чахотка помогла, товарищ Андрей, — с горькой иронией ответил тот. — Взял отпуск на три месяца. И не знаю, возвращаться в армию или нет?
— Думаю, что это необходимо, нам предстоит ещё большая и сложная работа в войсках, — ответил Свердлов. — Разумеется, если вам позволит здоровье.
Иван Михайлович Малышев в партии с 1905 года. Он долгое время работал на Верх-Исетском заводе, был секретарём больничной кассы. И сейчас, когда екатеринбургские большевики избрали его своим вожаком, часто бывал на заводе, беседовал, выступал на собраниях и митингах.
Нелегко ему было — большевистская организация Екатеринбурга, как и других промышленных центров Урала, оказалась к февралю значительно ослабленной многочисленными арестами и ссылками. После Февральской революции долго пришлось бороться с владельцами предприятий за установление восьмичасового рабочего дня, за повышение заработной платы рабочим.
— Ну, с установлением восьмичасового рабочего дня мы кое-как справились, хотя сопротивлялась буржуазия отчаянно, — рассказывал Малышев Якову Михайловичу. — А с заработной платой плохо — никак заводчики не хотят раскошелиться. Особенно трудно на Верх-Исетском.
Они ехали на этот завод, и Свердлов, слушая Малышева, разглядывал знакомые улицы, переулки, постройки... Вот и дом на Проезжей, где некогда помещалась коммуна, где впервые назвал женой свою Кадю. Тот же деревянный забор, только ворота чуть покосились...
— А нельзя сильнее нажать на хозяев? — спросил Свердлов.
— Пробовали, товарищ Андрей. Так ведь грозят закрыть предприятие. Правда, мы послали в Петроград людей в Главное управление заводов Верх-Исетского округа, но уверен, что к успеху это не приведёт.
— Верно, Иван Михайлович, не приведёт — капиталисты чувствуют, что Временное правительство их в обиду не даст. А допускать, чтоб завод закрыли, нельзя — буржуазия рада бы избавиться от такой армии организованного пролетариата.
На Верх-Исетском Свердлов встретил Клюку. Он заметил, что рабочие, особенно молодые, почтительно здороваются с ним, называя по имени и отчеству — Николаем Степановичем.
— Товарищ Бурых у нас вроде министра финансов на заводе, — сказал Малышев.
— Заводской кассой заведует?
— Похлеще, товарищ Андрей. Когда заводская администрация заявила, что повысить жалованье не может из-за финансовых затруднений, рабочие создали специальную контрольную комиссию. Вот в неё-то и вошёл Бурых. Он, брат, все бухгалтерские книги переворошил.
Свердлов обратился к Бурых:
— Ну и как, одолели бухгалтерскую премудрость, Николай Степанович?
Тот смущённо почесал затылок:
— Да чёрт в ней разберётся. Я, товарищ Андрей, за эти годы много книг прочитал. А вот с цифрою никак справиться не могу.
— Ничего, дружище, разберёмся. Подыщем вам в помощь знающего человека. А насчёт рабочего контроля — это здорово. Повысят плату или нет, рабочий контроль должен действовать.
К Бурых подошёл ладный паренёк лет семнадцати, и Свердлов сразу догадался: сын, до того похож на Клюку.
— Чего тебе? — строго спросил отец. — Видишь, с товарищем Андреем разговариваю.
— Потому и пришёл — поглядеть на него, — простодушно признался паренёк. — Сколько раз слыхал — «товарищ Андрей». А видеть не приходилось.