И всё-таки начало его выступления прозвучало неожиданно:
— На вашем Металлическом заводе работают два друга — Потапыч и Митрич. Много лет работают. За эти годы выросли их дети и, как говорится, разошлись в разные стороны. И задумались старые рабочие и поняли: нельзя жить по старинке. А куда, к какому берегу примкнуть? Кто решительнее, кто быстрее способен отличить правду от лжи, тот пошёл за большевиками. Пойдут и остальные. Но мы не торопим: время возьмёт своё.
Свердлов сделал паузу, как бы давая людям поразмыслить, взвесить что к чему. А сам снял пенсне, протёр его платочком и снова надел. Обвёл взглядом присутствующих и продолжил:
— Сегодня уже не только рабочие поняли, на чьей стороне правда, — это понимают и крестьяне, которые так и не получили землю от буржуазного Временного правительства, и солдаты, которые так и не дождались от него мира. Самое главное состоит в том, что народ больше не верит Временному правительству. При выборах в Советы рабочие и солдаты теперь уже голосуют за большевиков. Но значит ли это, что меньшевики и эсеры, находясь в блоке с буржуазией, сидят сложа руки? Нет. Всеми средствами пытаются они погасить революционное настроение масс...
— Пусть попробуют!
— Подождём, увидим.
— А чего ждать-то? Гнать их в шею...
Свердлов любил слушать реплики. В них — всплеск чувств и мыслей, которые бродят сейчас в этой рабочей массе. Вон как разговорились!
— А вы, большевики, тоже не зевайте!
— Верно. Долой временных!..
Яков Михайлович посмотрел на Григория: тот стоял поодаль и улыбался — сдержанно, незаметно. Рядом с ним пожилой рабочий — наверно, это и есть Потапыч.
Свердлов даже не заметил, как возле него оказался подвижной рабочий с немолодым загорелым лицом. Кто-то озабоченно сказал:
— И тут не обошлось без Митрича...
Но Митрич был необычно серьёзен:
— Спасибо тебе, Михалыч, за доброе слово, за то, что понял нас. Передай своей партии, что старые металлисты не подведут. И товарищу Ленину передай... Мы с ним давние товарищи. Я его ещё весной встречал на Финляндском вокзале. Он так и сказал тогда: «Товарищи!»
— Что же, непременно передам.
— И ещё скажи, сделай милость, нашему Гришке, пусть мне рекомендацию отпишет. Вредный он у нас, грех один. Ты, говорит, Митрич, ещё несознательный пролетарий. А какой же я несознательный, если есть у меня тоже сознание. Как Потапычу, так отписал. Нет, я ничего не говорю, Потапыч достойный. Да только, может, я не хуже.
Елена Дмитриевна Стасова подружилась с Клавдией Тимофеевной, которая жила теперь на новой квартире здесь же, на Фурштадтской. Свердлову и домой прийти проще, и отдохнуть есть возможность. Но раньше двенадцати ночи он не появлялся — чаще находился в Смольном, в комнате № 18. В этой комнате располагалась большевистская фракция Петроградского Совета. Теперь во главе Совета — большевики. И произошло это в августе, после того как был подавлен корниловский мятеж.
То была отчаянная попытка российской буржуазии задержать развитие революции, выдвинув в лице генерала Лавра Корнилова «сильную личность», и установить контрреволюционную диктатуру. «Лавру — все лавры!» — кричали буржуа.
Но иначе думали питерские рабочие. Надеяться на то, что буржуазия получит отпор от правительства Керенского, было неразумно. И ЦК большевиков вместе с Петроградским Советом, его Военной организацией обратились ко всем трудящимся, солдатам Питера с призывом дать отпор контрреволюции.
Яков Михайлович выступал в те дни во многих солдатских казармах столицы. Вместе с Феликсом Эдмундовичем Дзержинским провёл он совещание представителей воинских частей Петроградского гарнизона.
— Солдаты! — звучал на совещании его голос. — Корнилов и Керенский называют друг друга врагами народа. А народ прекрасно знает, что они оба — его враги. Теперь рабочие, крестьяне, солдаты поняли, что только большевики, только Ленин являются подлинными выразителями их интересов.
На этом совещании Свердлов увидел многих знакомых. Был среди них и Иван Викулов.
— Ну вот, дружище, и пришлось взяться за оружие.
— Так точно, товарищ Свердлов. Передайте Владимиру Ильичу, что солдаты поняли, откуда ветер дует.
— Очень хорошо. А как Горюн? У него, кажется, с рукой неладно.
— Заживает, Яков Михайлович. Он нынче особое задание выполняет — агитацию ведёт среди казаков. Нашу, стало быть, агитацию...
— Теперь видно, чья сила подлинная, а чья — подленькая...
Именно так сказал Митрич Ростовцеву. Тот подивился его точности. И при встрече в Смольном рассказал об этом Якову Михайловичу.
— Значит, чья сила подлинная, а чья — подленькая? — переспросил, рассмеявшись, Свердлов. — Вот, Григорий, а вы говорили — вредный старик. Мы своё право на большинство в Совете доказали делом, и народ понял это. Понял!
В тот вечер Яков Михайлович пришёл домой раньше обычного, немало удивив Клавдию Тимофеевну.
— Что случилось? — спросила она.
— Вот уж непременно должно что-то случиться. Соскучился — и пришёл.
— Но ведь утром виделись.
— То утром, а сейчас вечер. Дождливый сентябрьский вечер. Промок до нитки.
— А я как чувствовала, — призналась Клавдия Тимофеевна. — Представь себе, даже яблоки раздобыла.
— Вот это да! А что, если позвонить народам?
«Народам» — означало друзьям. И тотчас завертелась телефонная ручка...
Несмотря на слякотную погоду, друзья не заставили себя ждать. Первой пришла Стасова.
О, какая она разная, дорогая, милая Елена Дмитриевна! Строгая на работе, любящая дочь, весёлая и остроумная в компании друзей. И всё — в одной женщине, в одном удивительно цельном характере.
Всех увлёк рассказ о том, как вызвали Елену Дмитриевну на допрос, чтобы выяснить, где находится Ленин. Долго выпытывали у неё, и ответ был один и тот же: «Понятия не имею!» Но вот следователь вскочил:
— Вы, Стасова, просвещённый человек, просвещённейший род...
— В нашем просвещённейшем роду, — ответила Стасова, — есть одна традиция — ненавидеть подлость. Однажды царь Александр Второй в сердцах воскликнул: «Плюнуть нельзя, чтобы не попасть в Стасова, везде он замешан». Мой дядя, Дмитрий Васильевич, очень гордился этим. «Значит, изрядно я насолил дому Романовых, ежели самодержец так сердиться изволит».
— Но мы ведь не дом Романовых!
— Простите, милостивый государь, не вижу разницы. Она рассказала это, потешно изображая совершенно опешившего следователя, и Яков Михайлович хохотал от всей души.
— Как же вы его огорошили, Елена Дмитриевна!
Глава двадцать девятая.Необходимость назрела
То и дело шли в ЦК представители заводов, воинских частей, кораблей, делегаты близлежащих сёл. У всех были дела к большевикам — вопросы, вопросы... А поскольку адрес им был известен один — Смольный, пришлось Якову Михайловичу создать там, в комнате № 18, что-то вроде филиала Секретариата ЦК. И состоял этот филиал всего из двух человек — Свердлова и его помощника...
15 сентября 1917 года пришли письма Ленина «Большевики должны взять власть» и «Марксизм и восстание». Эти письма Владимир Ильич направил в ЦК, а также в Московский и Петроградский комитеты большевиков.
Яков Михайлович был за немедленную рассылку ленинских писем, чтобы поставить о них в известность партийные организации. Он начал действовать...
Иван Чугурин получил задание Свердлова подыскать верного человека, которого можно было бы направить на работу в Сибирь. Речь шла о боевом задании, о необходимости уехать из Питера надолго, может быть навсегда.
Чугурин вспомнил о молодой, энергичной женщине, активной большевичке, бесстрашной и преданной делу. Да, именно так он и скажет о ней Якову Михайловичу. За любое дело бралась она с какой-то обстоятельностью и женской сноровистостью. Всё получалось у неё добротно и на первый взгляд даже легко.
Звали её Катей. Екатерина Фёдоровна. Кажется, сравнительно недавно пришла она на завод и сразу же примкнула к большевикам. Очень уж по душе, по характеру пришлись ей эти справедливые, решительные люди. Охотно отозвалась она на задание — готовить детали для оружия, предназначенного боевой рабочей дружине. А когда на одном из собраний Катя рассказала о том, как гибельно сказывается война на семьях, потерявших кормильцев, Чугурин решил: хороший из неё получится пропагандист, верный и твёрдый большевик. Девушка способна на большие дела. Он не удивился, когда рабочие выбрали её своим депутатом в Петросовет.
Её и рекомендовал Чугурин Свердлову.
— А она согласна? — спросил Яков Михайлович.
— Конечно. Сказала, что страху нет, вот только справится ли...
— Революция, партия научат, — ответил Свердлов. — Мы нынче по всей России наших людей рассылаем с письмами Владимира Ильича.
...Уже просыпался город, когда Катя, отработав в своём цеху ночную смену, шла в Смольный. Она бывала здесь не раз, хорошо знала и большие глазастые окна, и эти колонны, и широкие, как улицы, коридоры.
Матрос, стоявший у входа, по-молодецки подмигнул Кате.
— Проходите, барышня, — сказал он, когда увидел предъявленный ему пропуск.
И к этому она привыкла — матрос есть матрос. Кавалер!
В Центральном Комитете было много народу. С некоторыми товарищами Катя знакома — встречались на заседаниях Петросовета, вместе выступали на заводах Питера. Видно, всю ночь приходили и уходили люди из комнаты, куда сейчас войдёт она.
Кате не приходилось прежде видеть Свердлова. А может быть, и видела, да не знала, что это он. Говорили о нём как об очень простом и доступном человеке.
А люди всё прибывали, здоровались, перебрасывались отдельными, не всегда понятными Кате фразами. Один высокий широкоплечий парень спросил:
— Товарищ Андрей занят?
Катя знает — так называют Свердлова уральцы. Значит, этот товарищ с Урала.
В комнате ЦК посетители не задерживались. Одни сразу же направлялись к выходу, иные оставались поговорить с товарищами. То и дело слышалось: