Кроль часто вспоминал свои беседы с Яковом Михайловичем. Ловил себя на том, что следил, как приобретала известность в стране фамилия «Свердлов». Пожелает ли председатель ВЦИК его принять? Или забыл? Столько дел, столько людей и событий!
Поэтому-то для пущей убедительности он и представился секретарше знакомым Свердлова.
— Вы откуда? — спросила она.
— Из Екатеринбурга.
— Хорошо, я скажу Якову Михайловичу, что вы его ждёте.
Он сидел, оглядываясь по сторонам — удивлённо и растерянно. Кто эти люди, которые пришли сюда, о чём толкуют? Вот матрос... Говорят, матросы очень много сделали для революции. Он беседует с человеком в защитном френче — по-видимому, тоже военный, бывший, по крайней мере.
— Ты был в Туле? — спрашивает тот у матроса.
— Да, с Панюшкиным вместе... Туго там. Яков Михайлович предупреждал — так и получилось.
— А меня Свердлов направлял в Пензу. Сейчас туда едет Евгения. Яков Михайлович был с ней у Ленина. Она ведь рвалась обратно на Украину...
Больше Кроль не слышит, о чём они говорят. А вот входит женщина в кожаной куртке — видать, из комиссаров. Она направляется прямо в кабинет и через несколько минут возвращается с какой-то бумагой в руках, перебрасывается несколькими словами с секретарём Свердлова.
А вот знакомое лицо... Кто это? Кажется, из Екатеринбурга. Кролю не хочется, чтобы этот крепыш узнал его. Воспоминания о Екатеринбурге, о том, как клялся он, мол, ни за что не сядет за один стол с социалистами, сейчас неприятны ему. И не потому, что он от них отрёкся. Нет. Он просто побеждён... Вот этими людьми, у которых сейчас так много дел. Высокий мужчина в пенсне говорит секретарю, что Яков Михайлович поручал ему заняться музеями. А этот молодой человек? Он чуть ли не стучит по столу — требует, чтоб молодёжи отдали какое-то помещение:
— Яков Михайлович поймёт меня. ВЦИК примет решение...
Весь день бродил сегодня Кроль по Москве. Когда он ехал сюда, ему казалось, что окунётся в какую-то неразбериху. Ничего подобного. Москва как Москва. Все куда-то торопятся, всем некогда. Звенят трамваи, снуют извозчики. Правда, одеты люди скверно. Но ведь это не новость.
Он поразился, как просто прошёл сюда, в «Метрополь», в приёмную председателя ВЦИК. Удивительная доступность. Кроль вспомнил, как нелегко было даже ему попасть к губернатору. А что такое губернатор по сравнению с главой Исполнительного Комитета всей России? Смешно даже сравнивать.
Мысли перебивали друг друга, а он сидел и ждал. Недолго, правда. А ему хотелось бы дольше, чтоб успеть собраться с мыслями... Зачем он идёт сюда? Просто так — повидать Свердлова и понять. Что понять? Ведь всё ясно. Кролю кажется, что он всегда был реалистом. Большевики победили, это очевидно. Не верит он воплям, что, мол, ненадолго. Речь сейчас о другом — как кто отнесётся к новой власти. И только...
Поздоровавшись с секретаршей, в кабинет вошёл стройный мужчина в гимнастёрке под широким ремнём. Лицо этого человека с бородкой клинышком показалось Кролю знакомым. Где он его видел? На Урале? Вряд ли... Возможно, в газетах. Глаза добрые, вежлив, со всеми раскланялся. Извинился — дескать, не задержусь. И действительно, вскоре вышел из кабинета Свердлова.
— До свидания, — сказал он всем.
— До свидания, Феликс Эдмундович, — ответила секретарь.
«Дзержинский, — вспомнил Кроль. — Господи...»
В это время к нему подошла секретарь:
— Входите, Яков Михайлович ждёт вас.
— Ба, Лев Афанасьевич! Здравствуйте. Садитесь. Кто же это, думаю, из Екатеринбурга?
Кроль растерялся. Он стоял смущённый, не зная, как вести себя.
— Да садитесь, садитесь.
Кроль сел, а Яков Михайлович устроился не в своём рабочем кресле, а напротив гостя, лицо в лицо, и сказал:
— Ну, рассказывайте.
Кроль молчал. Почувствовав его растерянность, Свердлов заговорил сам:
— Какими судьбами в Москву? Уж не перебрались ли из уральских мест?
— Нет, я по делам... Моей фирмы.
— А я уж думал, не подался ли бывший глава екатеринбургских кадетов на юг, в объятья царских генералов.
— Нет, Яков Михайлович, нет...
— И правильно. Их век недолог.
— Вы всегда были оптимистом.
— Как видите, не зря.
— Да, это правда.
Они помолчали, глядя друг на друга.
— Ну а вы, как и прежде, — Свердлов подбирал слова, — промысловик... Ваши знания, ваш опыт могли бы быть весьма полезны Советской власти.
Кроль молчал, и Свердлов понял его молчание:
— Так... Значит, вы не верите в Советскую власть. А ведь когда-то пытались вводить прогрессивные порядки. В условиях царского строя это была чистейшая утопия. Что же теперь вам мешает помочь нам? Многие инженеры, специалисты начинают понимать, что правда на нашей стороне, что большевики — единственная партия, которая нужна сейчас России.
— Может быть, и я пойму.
...Совершенно растерянный Кроль уезжал из Москвы. Теперь он не сомневался, что власть большевики держат надёжно и прочно. Что же делать ему? В банды, как бы они ни назывались, он не пойдёт. Бежать? Но куда? Смириться? Господи, господи...
Вместе с женой Верой Дилевской, товарищем по нарымской ссылке, из эмиграции возвратился Вениамин Свердлов. Сколько же лет не виделись братья? И где была их последняя встреча? Кажется, в Пермской пересыльной тюрьме. Да, более десяти лет прошло...
Встреча с братом не была неожиданной — Яков заранее знал о его приезде. И всё-таки как-то вдруг... Даже не верится.
— Скорее бы приезжали в Москву Сара и Софья с семьёй, — сказал Яков.
— И отец, — добавил Вениамин.
— Конечно, — согласился Яков. — Должны же мы хоть когда-то собраться всей семьёй, сесть наконец за один стол.
Вениамин Михайлович съездил в Нижний, повидал отца, а потом, не теряя ни одного дня, поступил на работу в московский Красный Крест.
Вскоре перебралась в Москву Софья Михайловна с семьёй, прибыл из Нижнего отец с женой Марией Александровной, сыновьями Геной и Шурой, из Саратова приехала Сара.
Это была первая встреча всей большой семьи Свердловых.
Из Петрограда пришла телеграмма. Она подобна разрыву снаряда: убит Володарский!
Свердлов не мог уснуть. Володарский...
Вспомнился последний месяц жизни в Петрограде, перед отъездом правительства в Москву, флигель Таврического дворца, коммуна — Володарский, Аванесов, Свердловы. Одна семья, одно застолье, одни интересы, полуночные беседы. Когда правительство уезжало в Москву, а Володарский, комиссар по делам печати и редактор «Красной газеты», должен был, естественно, остаться в Питере, он сказал:
— Что я буду делать без вас?
И такая трогательная незащищённость была тогда в его голосе...
Для партии смерть Володарского была огромной потерей, а для Свердлова, никогда не разделявшего себя с партией, и личной. Сколько он передумал и пережил за эти часы, а позднее в поезде и особенно в Питере! Сколько самых доверительных разговоров с Володарским всплыло в памяти и сколько осталось невысказанного из-за вечной мужской сдержанности, когда дружба выражается даже не в словах, а в поступках и верности во всём! Верить, как самому себе, — вот, пожалуй, что всегда определяло для Якова Михайловича высшее выражение дружбы.
Именно так он относился к Володарскому. Верил ему во всём и навсегда, понимал с полуслова, с намёка, со взгляда. Дорогой, родной товарищ...
Узнав о случившемся, Владимир Ильич в волнении стал ходить по кабинету, потом остановился, крепко сцепив руки.
— Невероятно... Впрочем, что ж тут невероятного? К этому, дорогой Яков Михайлович, всем нам нужно быть готовыми. От них следует ожидать всего... Никто из нас не гарантирован от покушения. Как мне представляется, опять эсеры, опять их почерк...
Этот их разговор перед тем, как отправиться Свердлову в Питер, оставил у него тревожный осадок. Якова Михайловича словно преследовали слова Владимира Ильича: Никто из нас не гарантирован от покушения...
Перед отъездом Свердлов встретился с Дзержинским.
— Дорогой Феликс, очень прошу, не спускайте глаз с Владимира Ильича.
В Питере весь день с Яковом Михайловичем находился Урицкий.
— Ему ведь не было тридцати, — сказал Свердлов.
— Двадцать восемь, — уточнил Урицкий. — Он ехал делать доклад. Выстрел из-за угла. Шесть пуль обнаружено в его теле, всю обойму разрядил, негодяй.
— Это месть за то, что мы изгнали правых эсеров и меньшевиков из Советов, за то, что активно боремся против отъявленного нашего врага в деревне — кулака, — говорил Свердлов. — Да и левые эсеры действуют отвратительно — из Совнаркома вышли, в ЦИК ведут себя развязно и крикливо, ни одно решение не проходит без их истерики. Особенно неистовствуют Камков и Прошьян, бывшие наркомы, да их кумир, Мария Спиридонова.
— Товарищи! — сказал Свердлов на траурном митинге. — Тяжело говорить над могилой борца, павшего от руки убийцы...
Тяжело было не только говорить, но и сдержать слёзы. И всё же он их сдержал.
По возвращении в Москву на рабочем столе Якова Михайловича появилась фотография Володарского.
Часть седьмая.ДО ПОСЛЕДНЕГО ДЫХАНИЯ
Теперь, когда во всём свете... распространяется с молниеносной быстротой идея о том, как организованный в Советы пролетариат борется за осуществление своих идей, мы хороним представителя пролетариата, который показал на примере, как нужно бороться за эти идеи. Миллионы пролетариев повторят наши слова: «Вечная память тов. Свердлову; на его могиле мы даём торжественную клятву ещё крепче бороться за свержение капитала, за полное освобождение трудящихся!..»
Глава тридцать шестая.Съезжаются друзья
Человек сошёл с поезда и замер... Родная, до боли родная Москва. Нет, он родился не здесь, но в Москве судили его за революционную деятельность, сюда приехал по заданию Ленина из Женевы под именем товарища Дениса и здесь стал одним из организаторов комитета партии Городского района.